Стеф Пенни - Нежность волков
Стюарт кричит на незнакомом языке. Команда? Вопрос? Если Получеловек и слышит, то не отвечает. Стюарт снова кричит, голос его напряжен до предела, голова ходит взад и вперед, он не уверен в себе. Надо действовать, думаю я, — теперь, пока он колеблется. Он отпускает мой рот, чтобы одной рукой навести ружье. Я сжимаю в кармане нож, поворачиваю его так, чтобы рукоять удобно легла в ладонь. И начинаю вытаскивать, дюйм за дюймом.
А потом откуда-то из-за деревьев доносится голос — но явно не Получеловека. Отзывается молодой голос, на том же языке. Стюарт в замешательстве: он не узнает этого голоса. Это им не запланировано. Я изо всех сил бью ножом назад, ему в бок. Хотя в последний момент он вроде понимает, что происходит, и пытается уклониться, лезвие встречает податливое сопротивление, и он воет от боли. Передо мной мелькает его лицо, наши глаза встречаются — у него они укоризненные, синей неба, а на лице играет полуулыбка, даже когда он поворачивает в мою сторону ружье.
Я бегу. Снова ружейный треск, оглушающий меня, где-то совсем близко, но я ничего не чувствую.
~~~
Алек смотрит, как Дональд бежит по замерзшему озеру, несмотря на его крики, а затем и проклятия. Он кричит ему остановиться, но тот не останавливается. Внутри у Алека сжимаются отвратительные тиски страха, и он отворачивается, боясь, как бы его не стошнило. Он говорит себе, что уже не ребенок и должен поступать так, как поступил бы отец. И он идет вслед за Дональдом.
До того еще сто ярдов, когда Алек видит вспышку — потом он готов был поклясться, что ничего не слышал, — и Дональд падает. Алек бросается в тростники, пронизывающие лед. Перед собой он держит ружье Джорджа, скрежеща зубами от гнева и страха. Зря они стреляли в Дональда. Дональд был добр к его матери. Дональд рассказывал о прекрасных и умных тетях Алека, живущих на берегу огромного, как море, озера. Дональд никому не делает зла.
Его дыхание со свистом вырывается сквозь стиснутые зубы, слишком громко. Он присматривается к деревьям — за ними так легко укрыться, — затем встает и бежит, согнувшись вдвое и чуть не плача, плашмя падает в снег и ползет на вершину холма, чтобы оглядеться. Возможно, никем не замеченный, он добирается до первых деревьев. Впереди еще один выстрел, а за ним тишина. Вспышки он не видит. Целились не в него. Он короткими перебежками двигается от дерева к дереву, останавливаясь, озираясь по сторонам. Ему кажется, что он не может не выдать себя оглушительно громким дыханием, так напоминающим рыдания. Он думает об остальных — белой леди и высоком мужчине, — и это придает ему храбрости.
Это ружье тяжелее того, к которому он привык, и ствол у него длиннее. Это хорошее ружье, но без навыка стрелять трудно. Ему нужно подкрасться как можно ближе, тогда появится шанс. И он подбирается к тому месту, откуда донесся выстрел. Справа от него скалистый гребень, прерывающий плавное течение озера, а впереди среди деревьев мелькает какая-то постройка. Чуть ближе, и он видит рядом с ней две фигуры — человек, убивший его отца, прячется за белой леди.
«Они не знают, что я здесь», — повторяет он себе, чтобы набраться храбрости.
— Получеловек! Что это было? — кричит Стюарт на языке кри.
Молчание.
— Получеловек! Ответь, если можешь.
Нет ответа. Алек перебегает от дерева к дереву, пока не оказывается в пятидесяти футах от Стюарта. Спрятавшись за ель, он поднимает ружье и прицеливается. Хорошо бы подобраться еще ближе. Но он не решается. Стюарт продолжает нетерпеливо кричать, но Получеловек не отзывается. И тогда Алек отвечает из своего укрытия на языке отца:
— Твой человек мертв, убийца.
Стюарт озирается, пытаясь его отыскать, а затем что-то происходит: леди наносит ему удар и отпрыгивает в сторону. Стюарт издает какой-то лисий вопль и наставляет ружье на единственную цель, которую видит, — на нее. Алек задерживает дыхание; у него всего один шанс спасти ее, они так близко. Он спускает курок: дальше ужасный толчок, и ствол пропадает в облаке дыма.
Один выстрел. Только один.
Он осторожно ступает вперед, на случай, если где-то притаился и выжидает Получеловек. Когда рассеивается дым, поляна перед хижиной кажется пустой. Он перезаряжает ружье и ждет, а затем бросается к ближайшему укрытию.
Стюарт лежит, распластавшись на снегу, одна рука отброшена над головой, будто он тянется к чему-то вожделенному. У него снесено пол-лица. Алек падает на колени, извергая рвоту. Именно здесь его находят женщина и Паркер.
Я испытываю такое облегчение, увидев за хижиной Паркера, что обнимаю его, ни о чем не думая и не заботясь. Он отвечает, на мгновение прижав меня к себе, хотя лицо его не меняется, а голос груб:
— С вами все в порядке?
Я киваю.
— Стюарт…
Я озираюсь, а Паркер заглядывает за угол хижины. Затем он выходит: опасность миновала. Я иду за ним и вижу тело, лежащее посреди поляны. Это Стюарт, я узнаю его коричневую куртку — больше узнавать нечего. В нескольких ярдах от него стоит на коленях мальчик, застывший в снегу, словно статуя. Я принимаю его за галлюцинацию, но потом узнаю старшего сына Элизабет Берд.
Он смотрит на нас и произносит одно слово:
— Дональд.
Муди мы находим живым, но он угасает. Пуля попала в живот, он потерял слишком много крови. Я рву юбку, чтобы остановить кровь, и сооружаю что-то вроде подушки ему под голову, но с сидящей в нем пулей мы сделать ничего не можем. Я встаю рядом с ним на колени и растираю его окоченевшие руки.
— Все будет хорошо, мистер Муди. Мы им отомстили. Мы знаем правду. Стюарт застрелил Нипапаниса в спину и закопал в лесу.
— Миссис Росс…
— Ш-ш-ш. Не волнуйтесь. Мы о вас позаботимся.
— Я так рад, что вы… в порядке.
Он чуть улыбается, даже сейчас пытаясь быть вежливым.
— Дональд… с вами все будет хорошо. — Я тоже стараюсь улыбнуться, но думаю только о том, что он всего на несколько лет старше Фрэнсиса, а я никогда не была с ним особенно любезна. — Паркер готовит вам чай, и… мы донесем вас до фактории, мы о вас позаботимся. Я позабочусь о вас…
— Вы изменились, — укоряет он меня, что неудивительно, поскольку волосы у меня распущены, из глаз безостановочно текут слезы, а на лбу выросла большая шишка.
Вдруг он с неожиданной силой сжимает мне руку:
— Пожалуйста, сделайте для меня одну вещь…
— Да?
— Я обнаружил… нечто необыкновенное.
Дыхание его катастрофически учащается. Глаза без очков серые и широко расставленные, блуждающие. Я вижу на земле очки и поднимаю их.
— Вот…
Я пытаюсь надеть их на него, но он чуть дергает головой, отталкивая.
— Лучше… без.
— Конечно. Вы обнаружили… что?
— Нечто невероятное. — На лице у него еле проступает счастливая улыбка.
— Что? Вы имеете в виду Стюарта и меха?
Он удивленно хмурится. Голос слабеет, словно бы покидая его.
— Нет, вовсе не то. Я… люблю.
Я склоняюсь ближе и ближе, пока мое ухо не оказывается в дюйме от его рта.
~~~
Слова угасают.
Склонившаяся над ним миссис Росс качается, как тростинка на ветру. Дональд не может свыкнуться с мыслью, как она изменилась — ее лицо, даже полускрытое волосами, мягче и добрее, глаза сияют, ослепительно-яркие, словно вода под солнцем, хотя зрачки уменьшились, почти сойдя на нет.
Он удерживается и не произносит имя: «Мария». Может быть, лучше, думает он, если она не узнает. Лучше, если она не испытает тягостного чувства потери, сожаления, до конца дней ноющего где-то в закоулках души.
И теперь перед Дональдом открывается туннель, невероятно длинный туннель, будто смотришь в подзорную трубу не с того конца, так что все становится крошечным, но очень резким.
Туннель времени.
Он с изумлением вглядывается: через туннель он видит жизнь, какой бы она стала с Марией: их свадьбу, их детей, их размолвки, их мелкие разногласия. Их споры относительно его службы. Переезд в город. Ощущение ее тела.
То, как он большим пальцем разглаживает крошечную морщинку у нее на лбу. Как она дает ему нагоняй. Ее улыбку.
Он улыбается ей в ответ, вспомнив, как она сорвала свою шаль, чтобы перевязать ему рану в тот день на регби, когда они встретились впервые, столько лет назад. Его кровь на ее шали, связавшая их.
Жизнь мелькает перед ним, как колода карт в руках сдающего, и каждая картинка вспыхивает, законченная до самой крошечной детали. Он видит себя старым, и Мария тоже старая, но по-прежнему полна энергии. Спорит, пишет, читает между строк, оставляя за собой последнее слово.
Не сожалеет ни о чем.
Эта жизнь не кажется плохой.
Мария Нокс никогда не узнает о жизни, которую могла бы прожить, зато Дональд знает. Он знает, и он рад.
Миссис Росс смотрит на него, лицо ее в тумане, ослепительное и влажное. Она прекрасна. Она совсем близко и очень далеко. Кажется, она его о чем-то спрашивает, но почему-то он больше ее не слышит.
