Дуглас Кеннеди - Покидая мир
Джен, кажется, это заметила, потому что продолжала:
— Ну, в общем, если вдруг когда-нибудь захочется пообщаться с родственными душами, считайте это приглашением без срока годности. Мы все считаем, что оказались здесь в бессрочной ссылке.
Но я не воспользовалась приглашением Джен. Потому что это означало, что пришлось бы общаться с людьми. А это неизбежно вызвало бы у них вопросы. А вопросы неизбежно…
Впрочем, Джен, по-моему, почувствовала, что в настоящий момент я не нуждаюсь в компании, и никогда не пыталась расспрашивать о моих личных обстоятельствах. Я забегала, просматривала книги, время от времени делала основательную покупку, но чаще ограничивалась книжкой-двумя в неделю, и наши разговоры касались в основном литературы, последних новостей или нового фильма, только что попавшего на экран в «Окраине», или «Глобусе», или «Плазе» — трех самых приличных кинотеатрах города.
Такие же отношения, доброжелательные, но сдержанные, установились у меня во всех магазинах в округе. Парень в «Международных новостях» (где я покупала «Нью-Йоркер» и «Нью-Йорк ревью оф букс»), женщина в магазине канцелярских товаров «Рэйдс», где я приобретала тетради и ручки, мужчина в винно-сырной лавке на Одиннадцатой авеню, куда я заглядывала дважды в неделю для пополнения запасов напитков и вкусной еды… все они знали меня по имени. Все они обменивались со мной дружескими замечаниями. Но никто из них не пытался сократить дистанцию, потому что все ясно чувствовали сигнал, посылаемый мной миру: Прошу, не приближайтесь. Город, конечно, был не очень велик, и все же это был город. А в городах, если кто-то выбирает своего рода анонимность, другие с этим считаются. Таков уж кодекс городов… даже Калгари.
Время. Неожиданно в моем распоряжении его оказалось очень много. Без работы, без обязательств, без необходимости что-то делать, я вскоре поняла, что испытываю потребность в каком-нибудь деле, пытаюсь чем-то себя занять. В кафе. В книжный. Домой, чтобы читать три часа кряду. Долгая прогулка, совмещенная с заходом в продуктовые магазины. Снова дом и полуторачасовой урок французского (я накупила учебников грамматики, твердо решив все-таки одолеть этот язык… а в глубине души надеясь, что так будет чем заполнить день). Почти каждый вечер я заставляла себя выходить из дому — в кино, на концерт, на лекцию в книжном магазине, куда угодно, лишь бы отвлечься.
Время. Время. Время. К концу апреля теплая погода постепенно доползла до севера. Я приобрела подержанный велосипед с прочными объемистыми корзинками, в которые мог уместиться запас продуктов на несколько дней. На нем я не только ездила за покупками, но и совершала прогулки по городу. Если не считать мероприятий в университете Калгари, на велосипеде я могла попасть практически всюду, куда хотела, добраться до любого кинотеатра, до кафе в Кенгсингтоне, где кофейные зерна особенно хорошо прожаривали, раз в две недели на литературные чтения в книжном магазине Макналли на Восьмой авеню, иногда на концерт классической музыки в зале Джека Сингера…
Если бы я захотела, можно было бы взять напрокат машину и съездить за город, в направлении Скалистых гор. Но я не спешила, понимая, что все еще не могу видеть ничего живописного, яркого, прекрасного. Лучше уж держаться скучного асфальто-бетонного Калгари. Его невзрачный вид как нельзя лучше подходил мне сейчас, в точности совпадая с моим настроением.
Время. Время. Время. Я дрогнула и купила маленький телевизор с DVD-плеером. Правда, подписываться на программы кабельного телевидения не стала. Зато стала наведываться в фильмотеку за несколько улиц от дома, очень хорошо укомплектованную. Это здорово помогало в те ночи, когда таблетки почему-то не оказывали волшебного действия и я маялась бессонницей, пытаясь отпугнуть с помощью книг или кино мрачные мысли. Попутно выяснилось, что в такие ночи все жизнеутверждающее или утешительное мне противопоказано. Никаких фильмов Фрэнка Капры, никакого «Инопланетянина». Понемногу я одолела «Холодный дом» Диккенса, поражаясь, как он сумел насытить социально-бытовой роман такой пронизывающей меланхолией. Я посмотрела «День гнева» Карла Теодора Дрейера — о том, как в Дании семнадцатого века сжигали ведьм, — и все фильмы Бергмана с острова Фаро. Найдя в прокате фильм «Иди и смотри» Элема Климова (об уничтожении белорусской деревни немецкими фашистами), я чуть истерически не захохотала, поймав себя на мысли: Неужели настанет когда-нибудь время, когда я смогу прожить ночь без лечебной дозы горя?
Дело осложнялось тем, что я начала основательно налегать на спиртное. Возвращаясь домой с концерта или из кино, я опрокидывала три бокала вина и принимала снотворное. Сон приходил сразу. Четыре часа спустя я просыпалась, будто кто-то меня толкнул. Сна ни в одном глазу. Что ж, я открывала Диккенса или ставила диск со «Страстью» Бергмана, сопроводив все тремя стаканами какого-нибудь красного пойла, и часам к семи могла снова заснуть и проваляться в постели до полудня. После трех месяцев таких бессонных ночей я однажды проснулась с тяжелой от похмелья головой и мыслью: Все, хватит, надо взять себя в руки.
Было очевидно, что без врача мне не обойтись. А это означало, что придется-таки выходить из подполья и легализоваться. Через четыре месяца пребывания в Калгари я созрела для того, чтобы оповестить наконец Канаду о своем решении здесь поселиться. Я отправилась к уличному телефону-автомату у аптеки, которым пользовалась обычно, позвонила в справочную и, когда мне ответил женский голос, спросила:
— Что нужно сделать, чтобы получить номер социального страхования?
— Вы имеете в виду социальную защиту?
— Здесь это так называется?
— Да, здесь это называется так, — ответили мне вежливо, но сдержанно. — Запишите номер телефона…
Вскоре я уже входила в административное здание. Я заполнила необходимые анкеты и формы. Предъявила паспорт. Подверглась допросу со стороны приторно-любезной, но исключительно въедливой дамы, задавшей мне множество вопросов по поводу того, почему только сейчас, в тридцать три года, я решила получить наконец номер социальной защиты.
— Я раньше не проживала в Канаде.
— Но почему же? — спросила она елейным голосом.
— Потому что росла и жила в Соединенных Штатах.
— А как же тогда вы получили канадский паспорт?
— Мой отец был канадцем.
— И что же заставило вас так внезапно переехать в Канаду?
— Мотивы переезда важны для того, чтобы выдать мне номер социальной защиты?
— Я обязана выполнить необходимые формальности. Мне следует убедиться, что вы действительно имеете право на получение НСЗ.
— Мой паспорт лежит перед вами. Вы, я уверена, можете связаться с Оттавой и убедиться, что он не поддельный. Что вам еще от меня требуется?
— Я задала вам вопрос. И хочу получить на него ответ. Что заставило вас переехать из Соединенных Штатов в Канаду?
После мгновенного замешательства я выпалила:
— Моя трехлетняя дочь погибла под колесами автомобиля. Теперь вы довольны?
Голос мой прозвучал так злобно и громко, что все разговоры в зале смолкли. Все прочие служащие и ожидающие своей очереди клиенты, казалось, окаменели. В воцарившемся потрясенном молчании я увидела, как глаза служащей наполняются страхом: она словно понимала, что за этим последует, и обреченно ждала.
Я вспомнила, что однажды сказал мне Дэвид, когда в ресторане нам вдруг ни с того ни с сего нахамила официантка:
— Мы же не знаем, что за день был у нее сегодня, что случилось до прихода на работу, поэтому даже не думай, дело вовсе не в тебе.
Позади сидевших за стеклянными перегородками клерков располагался кабинет, дверь его была открыта, за письменным столом работал мужчина в костюме. Видимо, он тоже слышал мои слова, так как вскочил и направился к нам. Моя собеседница нервно покосилась в его сторону. Я догадалась, что она, скорее всего, уже не в первый раз переходит границы своих полномочий… Признаюсь, впрочем, что это наблюдение нисколько не ослабило злости, от которой меня все еще трясло.
— Мистер Рассел, — заговорила служащая, — разрешите, я объясню…
— В этом нет необходимости, вы можете собираться и отправляться домой.
— Но я только пыталась выяснить…
— Я слышал, что вы делали, а ведь вас уже неоднократно предупреждали на этот счет.
— Я просто подумала…
— Отправляйтесь домой, Милдред. Завтра вам позвонят.
Милдред явно не хотелось подчиняться. Но, поняв, что ничего другого ей не остается, она поднялась и торопливо выскочила за дверь, сдерживаясь, чтобы не разразиться слезами.
Мистер Рассел взял со стола мою папку и просмотрел бумаги.
— Наша сотрудница должна была бы попросить у вас прощения, мисс Говард. Но, как ее начальник, я сделаю это за нее и за весь отдел. Приношу вам свои искренние извинения. К сожалению, это в ее стиле, и мы уже неоднократно предупреждали ее о недопустимости такого поведения. Но теперь я твердо намерен добиться для нее дисциплинарного перевода в Медисин-Хат.[95] — Раскрыв мою папку, он продолжал: — Ваш номер социальной защиты будет готов через пять минут.
