Бернард Вербер - Революция муравьев

Теперь все понимают, почему огонь был издавна изгнан из мира насекомых. Увы, некоторые ошибки должно совершить каждое поколение хотя бы для того, чтобы вспомнить о причинах, по которым их допускать не следует.

Теперь принцесса 103-я знает, что огонь слишком губителен. Сила пламени была порой так велика, что тени его жертв отпечатались на стенах.

Принцесса 103-я идет по своему превратившемуся в кладбище городу и с грустью видит, что он стал моргом. В грибницах – лишь обугленные остовы растений. В хлевах – поджаренная тля с торчащими вверх лапками. Порванные в клочья муравьи-цистерны в своих стойлах.

15-й пробует на вкус труп муравья-цистерны и находит его просто восхитительным. Он открыл карамель. Но у отряда нет ни времени, ни желания восторгаться новым лакомством, так как их родной город разорен.

103-я опускает усики. Огонь – оружие неудачника. Она использовала его потому, что проигрывала бой. Она смошенничала.

Околдовали Пальцы ее, что ли, раз она, не в силах пережить поражение, может убить королеву, погубить расплод и уничтожить свой родной город!

Подумать только, они ведь отправились в поход как раз для того, чтобы предупредить Бел-о-кан о том, что его могут сжечь... Пальцы! История парадоксальна.

Они бредут по еще задымленным коридорам. Странно, но чем дольше идут они среди этих разрушений, тем больше им кажется, что здесь произошло что-то непонятное. На стене начерчен круг. Неужели бел-о-канцы тоже открыли для себя искусство? Минималистское, конечно, потому, что заключается оно в повторении кругов, но искусство все-таки.

У принцессы 103-й дурное предчувствие. 10-й и 24-й зорко смотрят по сторонам, опасаясь ловушки.

Они поднимаются в Закрытый Город. Здесь 103-я надеется найти королеву. Она замечает, что корень сосны, отгораживающий Закрытый Город, едва тронут пожаром. Вход открыт. Муравьи-стражники, которые должны охранять его, погибли от жара и ядовитого дыма.

Отряд входит в королевскую ложу. Королева Бело-кью-кьюни здесь. Но в виде трех кусков. Она не сгорела, не задохнулась. Следы разрезов свежи. Ее убили, и недавно. Вокруг нее мандибулами нацарапаны круги.

103-я подходит и касается усиков отрубленной головы. Даже разрезанный на куски муравей может выделить информацию. На концах усиков мертвой королевы сохранилось обонятельное слово.

«Деисты».

147. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ

КАМЕРЕР: писатель Артур Кестлер решил однажды написать книгу, посвященную научному мошенничеству. Он стал расспрашивать ученых, и те заверили его, что примером самого бесстыдного научного надувательства было поведение доктора Поля Камерера.

Камерер был австрийским биологом, осуществившим свои основные научные открытия с 1922 по 1929 год. Красноречивый, обаятельный, страстно увлеченный своими идеями, Камерер утверждал, что «каждое живое существо может приспособиться к изменениям в окружающей среде и передать результаты адаптации потомству». Эта теория полностью противоречит теории Дарвина. Чтобы доказать обоснованность своих выводов, доктор Камерер провел сенсационный эксперимент.

Он взял икру жабы-повитухи, имеющей сухую кожу и размножающейся на суше, и поместил ее в воду.

Жабы, вылупившиеся из этой икры, адаптировались к водной среде и выработали признаки водяных жаб. У них появились черные копулятивные шишки на больших пальцах, позволяющие самцам прикрепляться к скользкой коже самки и совокупляться в воде. Результат феномена адаптации передался их потомству, появившемуся на свет уже с шишками темного цвета на больших пальцах. Таким образом, живые существа смогли изменить генетическую программу и приспособиться к водной среде.

Камерер подтвердил с успехом свою теорию перед лицом всего мира. Но однажды ученые и преподаватели университетов попросили дать им возможность «объективно» изучить его эксперимент. В амфитеатре столпились зрители, присутствовало много журналистов. Доктор Камерер надеялся таким образом доказать, что он не шарлатан.

Накануне эксперимента в его лаборатории случился пожар, и все жабы, за исключением одной, погибли. Камерер был вынужден представить единственную выжившую и ее темную шишку. Ученые осмотрели жабу под лупой и рассмеялись. Было совершенно очевидно, что черные точки шишки на большом пальце жабы были сделаны искусственно при помощи инъекции китайскими чернилами под кожу. Мошенничество было раскрыто. Зал хохотал.

За одну минуту Камерер потерял весь авторитет и лишился всякой надежды на то, что его работы будут признаны. Он был оставлен всеми, исключен из рядов ученых. Дарвинисты одержали победу, и надолго. Было неоспоримо доказано то, что живые существа не способны к адаптации в новой среде.

Камерер покинул собрание под улюлюканье толпы. В отчаянии он удалился в лес и пустил себе пулю в рот, оставив короткое письмо, в котором упрямо уверял всех в подлинности своих опытов и заявлял, что «предпочитает умереть на лоне природы, чем жить с людьми». Самоубийство окончательно дискредитировало его.

Можно было подумать, что речь шла о самом ничтожном научном мошенничестве. Но во время поисков материалов к своей книге «Объятие жабы» Артур Кестлер встретился с бывшим помощником Камерера. И тот открыл ему, что это он был причиной катастрофы. По приказу группы ученых-дарвинистов он поджег лабораторию и подменил последнюю жабу с признаками мутации обыкновенной, которой сделал инъекцию китайскими чернилами под кожу на большом пальце.

148. МАК-ЯВЕЛЬ НЕ ПОНИМАЕТ КРАСОТЫ

Максимильен весь день промаялся без дела. Выковыривая ключом черное пятнышко из-под ногтя. Он просто не мог уже больше ждать.

– Ну, ничего?

– Ничего нового, шеф!

Самым тягостным в деле осады было то, что все изнывали от скуки. Даже при поражении, по крайней мере, что-то происходит, а тут...

Для разнообразия он с удовольствием вернулся бы в лес, чтобы взорвать наконец таинственную пирамиду, но префект недвусмысленно приказал ему заниматься отныне только делом лицея.

Домой комиссар вернулся угрюмым.

Он заперся в кабинете перед другим видом ограждения – экраном. Начал новую партию в «Эволюцию». Теперь он набил себе руку и развивал свои цивилизации очень быстро. Буквально всего за тысячу лет он привел цивилизацию китайского типа к изобретению автомобиля и самолета. Все шло прекрасно, но Максимильен вдруг ее забросил.

– Мак-Явель, переключись на прием.

Глаз компьютера появился на экране, а голосовой встроенный синтезатор объявил через микрофоны:

– Прием пять из пяти.

– У меня продолжаются проблемы с лицеем, – начал полицейский.

Он поделился с компьютером последней информацией, и Мак-Явель больше не ограничился историческими сведениями об осадах прошлого. Он посоветовал полицейскому абсолютно изолировать лицей.

– Отключи им воду, электричество, телефоны. Лиши их комфорта, и им быстро станет смертельно скучно, и они захотят одного – вырваться из этого болота.

Господи, как же он сам-то до этого не додумался? Отключить воду, телефон и электричество было не преступлением, даже не правонарушением. Ведь это не мятежники, а министерство национального образования платило по счетам за Интернет, свет в дортуарах, электрические плиты на кухнях и постоянно включенные телевизоры. Он снова был вынужден признать, что у Мак-Явеля была голова на плечах.

– Старичок, ты мне дал действительно хороший совет.

Объектив цифровой камеры, встроенной в компьютер, сфокусировался.

– Ты можешь показать мне портрет их руководителя?

Удивившись такой просьбе, Максимильен тем не менее показал портрет Жюли Пинсон, опубликованный в местной газете. Компьютер запомнил картинку и сравнил с имеющимися в архиве.

– Это самка, нет? Красивая?

– Это вопрос или утверждение? – снова удивился полицейский.

– Вопрос.

Максимильен посмотрел на фотографию и заявил:

– Да, она красивая.

Компьютер, казалось, пытался настроить четкость изображения портрета на максимум.

– Значит, это она, красота.

Полицейский понял, что что-то не клеится. Хотя у синтетического голоса Мак-Явеля не бывало интонации, Максимильен почувствовал в нем какую-то озабоченность.

И понял. Компьютер не мог осознать понятие красоты. У него было что-то похожее на чувство юмора, в основном оперирование парадоксами, но у него не было критерия оценки красоты.

– Мне трудно понять эту идею, – признался Мак-Явель.

– Мне тоже, – согласился, в свою очередь, и Максимильен. – Иногда люди, показавшиеся нам красивыми в какой-то момент, спустя короткое время кажутся невыразительными.

Веко закрыло глаз компьютера.

– Красота субъективна. Из-за этого, несомненно, я и не могу ее определить. Для меня или ноль, или один. Не может быть вещи в какое-то время со знаком ноль, а в какое-то – со знаком один. Тут мои возможности ограничены.