Е. Бирман - Протоколы с претензией
– Здорово! – воскликнул Б. – В трюмах грузовых судов, в рыбачьих лодках, в рефрижераторах для перевозки продуктов нелегально будут пробираться в Европу и в Еврейское Государство люди Востока с одною целью – поцеловать христианина, облобызать еврея. Священный Джихад Всеобщей Любви захлестнет планету. Громадные толпы будут собираться в городах Востока, размахивая звездно-полосатыми и бело-голубыми флагами. И всюду транспаранты: “Мы вас любим”, “Живите вечно” и слезы, слезы любви, море слез и цветов.
На глазах Кнессета Гуманного Порыва тоже – едва ли не слезы умиления. Генетическое оружие получает полное одобрение Кнессета.
– Аминь! – выпили они за новый виток гонки вооружений.
– А нельзя ли привить чего-нибудь и Острову Пингвинов? – загорелся идеей Б.
– Нет, – ответил А., – дети Пастера уже привили себе генетический вишизм. Говорят, наслышавшись о нашем зодчестве в Уганде, академия Острова Пингвинов объявила конкурс на скульптурную аллегорию миролюбия – Пьер Лаваль, разрушающий гильотину.
– Не будем такими пессимистами, – сказал оптимист Я., – ведь случалось уже, и житель Острова Пингвинов, стоя перед зеркалом, вперял в него обличающий взгляд, направлял указующий перст и говорил: “Я обвиняю”.
– “Что было, то будет”, – произнесший эту фразу В. – из породы оптимистов.
– Возможно, – сказала осторожная Баронесса.
МЫСЛИ О ТОМ, КАК НЕСХОЖИ ГОСПОЖА Е. С ГОСПОДИНОМ Е.
Понятное дело, речь идет не о каких-то там неизвестных вам супругах Е., но о наших старых знакомых. Мы ведь с самого начала поставили вас в известность, что в культуре важна преемственность. Мы по радио прослушали целую лекцию о том, как важен для этнокультурной общности общий тезаурус ассоциативных понятий. После нее никаких сомнений в этом у нас не осталось, хотя и раньше не было. Надо отметить только, что для того, чтобы прослушать лекцию, нужно прежде всего включить радио, а чтобы включить радио – сесть за руль. Автомобильные пробки – культурный родник современного мира.
Господина Е., между прочим, при жизни никто не называл господином. Он тягал кабели в аэропорту Шереметьево, писал поэму, но ему и в голову не пришло ни разу назвать себя господином, и никто вокруг господином его так никогда и не назвал. Он не оставил нам и рецепт такого коктейля, который побудил бы его героев назвать его господином, а представителей известной национальности – евреями. Это мы проверили надежным компьютерным способом. Чтобы не запутаться с падежами и окончаниями, мы послали в поиск “евре” и таковое обнаружили сначала на перегоне Кусково-Новогиреево в качестве “своевеменн...”, а потом между Электроуглями и 43-м километром все еще “невредим”. Заинтересовавшись, поискали мы и слово “жид”, и помимо его совершенно естественного расположения в сочетании “жидовская морда” особенно часто нашли его в слове “ожидаемый”. Для изучающих мистику и каббалу – соблазнительная задачка.
Очень разные это люди и писатели – господин Е. и госпожа Е. У господина Е. стиль иронический, а постмодернизм умеренный, госпожа Е., напротив, больше пишет о женщинах.
В общем, они отличаются, как вагон его поезда отличается от вагона ее трамвая. Вы составьте мысленно один состав из его поезда и ее трамвая. Выйдет из этого одно оглушенное молчание. В немом изумлении будут они глядеть друг на друга. И вовсе не из-за одного только языкового барьера и старой фронтовой линии. Так, в вагоне господина Е. у людей глаза выпуклые, которые господин Е. любит. А в трамвае госпожи Е. у всех друг к другу претензии, а сама госпожа Е. даже нам не предлагает их полюбить.
А теперь набейте автобус делегатами конференции центра Партии Горячих Патриотов, и автобус этот вставьте в состав между вагоном трамвая госпожи Е. и вагоном поезда господина Е. Молчание при этом немедленно испарится, а озадаченность обозначится. В общем и целом вы получите при этом мыслимую модель многокультурного общества.
– Да мы уж давно поняли, что многокультурное общество вам не по душе, – говорите вы. – А что же вы взамен предлагаете?
– Да ведь мы вам только об этом и твердим, – откуда ни возьмись появляется и всплескивает руками Кнессет Зеленого Дивана, – мы предлагаем сообщество красивых и дружелюбных культур с размытыми и протекаемыми границами. В этом нет никакой идеологии и никакой агрессии. Это простое соображение комфорта, родственного комфорту семейному. Ведь и семьи так любят ходить друг к другу в гости.
– Знаем, знаем, кто в эти протекаемые границы протекает первым. Вольно вам рассуждать, – говорите вы, – а вот слабо вам соблазнить своих собственных сородичей и единоверцев этим вашим национализмом с человеческой мордой? А знаете ли вы, какой был самый популярный анекдот в Америке в 1948 году, когда это самое ваше государство образовалось?
– Знаем, – говорим мы. – Но если хотите, расскажите еще раз, мы ртов никому не затыкаем (не затыкайте и незатыкаемы будете – это наш святой принцип).
– Самый популярный анекдот в Америке 48-го года: “Евреи едут в Еврейское Государство”.
– Ну что нам с вами делать, читатель, если вы вечно правы?
– А уж коль вы сегодня расположены выслушивать наши замечания, то мы вам по-дружески шепнем на ухо, что прямое декларирование ваших идей противоречит законам изящной словесности.
– О боже, как вы беспощадны сегодня. Да ведь вы сами и спросили, что мы предлагаем вместо многокультурного общества.
– А вы не соблазняйтесь, не соблазняйтесь. Мы вас напрямую спрашиваем, а вы нас обиняками, обиняками куда вам нужно подталкивайте.
– Молчим, молчим. За вами, наш собеседник, всегда последнее слово.
– А вот теперь вы к нам бессовестно подлизываетесь.
– ......................................................
– А это зря, вы не в прямом эфире – у вас есть время остыть, подумать и высказать что-нибудь вполне оригинальное.
А тут еще Веничка снова является Я. и говорит ему под руку.
– Это что же это у тебя получается? – вопрошает он. – Меня ты понимаешь и учительницу музыки обхаживаешь, а вот к своему Пастернаку – любви в тебе нет? Я тебе вот что скажу: вы ведь коньяк пьете маленькими рюмочками, и виски у вас в стакане на донышке, да еще с ликером Drambuie для сладости. И у вас там зрелая любовь с воздушными выебонами, а вот в своей национальной идее вы, кажется мне, не так уж тверды, и Жидовское Государство ваше – не таково в наличии, каким оно в ваших снах сухих вам пригрезилось.
– Провалиться тебе, пьянь с коленцами! Что ты ухмыляешься, Дон Жуан из Лобни, Сфинкс непроблевавшийся? Разве ты не знаешь, что нет совершенства без изъяна? Разве блудница твоя не пьет дрянь стаканами, недрами не хлюпает? Разве жизнь не есть то, чего тебе хочется, а не тот суррогат, что у тебя в стакане? Разве мир толкают те, что щупают пальчиками перед тем, как присвоить? Где ты видел, чтобы те, которые все понимают правильно, самой лучшей бабы добились? Разве половины нужно возжаждать, чтобы вырвать три четверти? Разве госпожа Е. и господин Е. (Я. забыл, кажется, с кем спорит) не тем похожи, что каждой буквочкой хотят невозможного? Не оттого ли я вокруг их писаний орбиты вычерчиваю, что писания эти шипят в черных котлах кипящей смолой в холодное туманное утро?
– Ладно... разобиделся, добавь чуть дизиктола (там, у тебя в кладовке) в этот ваш Blue Label из Duty free и выпьем... какая еще смола? Смола – в аду. А что твоя Баронесса думает по поводу смысла жизни? – интересуется Веничка, выпив.
Я. тоже рюмочку в рот опрокидывает, но как ни старается, а чуть-чуть, самую малость, морщится, в ответ на что Веничка чуть-чуть, самую малость, ухмыляется. Я. не призывает Баронессу к ответу, она, скорее всего, от прямого ответа уклонится и скажет что-нибудь в шутку. Чтобы предположить все же ее ответ, Я. непременно должен взором мысленным узреть лицо ее. Он и зрит. А узрев, изрекает:
– Не надо противопоставлять – жизнь есть то, что она есть на самом деле плюс то, чего мы хотим от нее.
N++; ОT СОЦИАЛИЗМА K МНОГОКУЛЬТУРНОМУ ОБЩЕСТВУ
Хоть и совсем неактуальна тема социализма в Еврейском Государстве, о нем порой вспоминают с нежностью. Без пламенного порыва его и искренней самоотверженности не было бы, наверное, и самого государства.
– Грустное это дело – социализм, – вздыхает Кнессет.
– Несоциализм хорош, когда трудности позади, – неожиданно вставляет А., вспомнив свои метлу и совок.
Вспоминают и Я. с Баронессой о том, как шутили они над собой в те первоначальные времена безработицы после приезда, когда рассказывали друг другу о том, как зреет в них пролетарская ярость, растет чувство классовой ненависти. Как-то Баронесса устроилась на резку салатов в Бней-Браке. Оттуда она принесла восхищенный рассказ о пожилой арабке, голыми руками достающей овощи из кипящего масла. Знакомый с детства пафос пролетарского интернационализма жарким огнем кузницы, где собрались революционеры-подпольщики, хлестнул из ее рассказа. На третий день ее поставили на чистку рыбы. Четвертого дня не было. Баронесса на работу не вышла.
