Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 7 2004)
Кэвизел похож на Христа лишь фактурно, и только это поверхностное сходство, позаимствованный из Евангелий ход событий, имена действующих лиц, внешний антураж и древние языки — латынь и арамейский, на которых говорят персонажи, — заставляют воспринимать фильм Гибсона как парафраз Евангелия. На самом же деле перед нами очередная голливудская сказка о Сверхчеловеке, который совершает невероятные подвиги — в данном случае подвиг невыносимого для простых смертных страдания, — дабы победить темную силу. В этом ему помогает супервумен (Богоматерь — Майя Моргенштерн), тоже наделенная в фильме (в полном соответствии с католической традицией) сверхчеловеческими возможностями. Так, во все глаза, магически гипнотизируя взглядом, не могла бы смотреть на страдания сына ни одна земная мать. Мария здесь — божество, так же, как и Христос, все остальные — тварь дрожащая, которой воздается по справедливости. Предателю Иуде выпадает висеть на дереве на фоне зловонной, кишащей червями падали. Неблагоразумному разбойнику сразу же после богохульных речей черный ворон, вылетевший прямо из ада, выклевывает глаза. Самодовольных первосвященников сметает с Голгофы вихрь Божьего гнева. А благочестивым римлянам и верным ученикам остается вечно поклоняться орудиям пытки и казни, красиво сложенным после снятия с креста в эдакий умилительный натюрморт.
Бог после смерти Сына уронит с небес огромную круглую слезу, которая, долетев до земли, обернется сокрушительным, страшным землетрясением. Дьявол — мерзкая и печальная тварь, искушавшая Христа в Гефсиманском саду и наблюдавшая за пытками: выдержит, не выдержит, — будет повержен и станет метаться в бессильном отчаянии, проваливаясь в геенну. А Сын Человеческий воскреснет, как новый, — только с дырками на руках, и, выпростав атлетический торс из погребальных пелен, восстанет в профиль в потоках света, устремив взгляд не к людям, не к зрителям, но в некие запредельные сферы, где царствует теперь безраздельно светлая Сила. С учениками, понятное дело, Он в границах фильма так и не встретится. Зачем?
Битва окончена. Кольцо всевластья сброшено в темную пропасть Мордора. Космические корабли Анакина Скайуокера победили адептов темной стороны силы. Мир воссиял на Земле! Правда, в отличие от “Властелина колец”, “Звездных войн” и прочих невинных сказок Голливуда, фэнтези под названием “Страсти Христовы” в силу опасной близости к господствующей религиозной традиции отнюдь не невинна. Картина Гибсона претендует на то, чтобы нагрузить зрителя неизбывным чувством вины; а чувство вины и страха закрепощает, сковывает, лишает свободы и является идеальной закваской для церкви Великого Инквизитора. Живой, любящий, воскресший Христос этой церкви не нужен. Нужен только несчастный страдалец, в муках умерший на кресте. Видите, как Он страдал за нас! Это мы своими грехами истязаем Его, это мы Его распинаем… Сам режиссер не преминул поучаствовать в процессе — на экране фигурирует его рука, подающая гвоздь. Намерения у Гибсона были, видимо, самые благочестивые и покаянные. Но грубость и односторонность созданной им конструкции свидетельствуют, что за две тысячи лет мы так ничего и не поняли. Мы так и не научились жить с Христом, любить вместе с Ним, творить вместе с Ним, вместе с Ним возрастать и радоваться и способны только с изощренной жестокостью распинать Его снова и снова.
WWW-ОБОЗРЕНИЕ ВЛАДИМИРА ГУБАЙЛОВСКОГО
Заметки об информационной безопасности
Информационное тело. Вступая в различные взаимоотношения с обществом и другими людьми, человек сообщает информацию о себе и своей деятельности.
Это неизбежно. Жизнь человека есть процесс информационного обмена. Вся сумма участвующей в этом обмене информации образует его информационное тело. И это его тело, как и тело физическое. И он должен бы относиться к нему бережно и с любовью и беспокоиться о том, чтобы оно не пострадало от внешнего агрессивного воздействия.
Чем большую роль в нашей жизни играет Сеть, тем более чувствительным становится и информационное тело человека. Чтобы человек чувствовал себя нормально в Сети, он должен чувствовать себя безопасно. Но в Сети его информационное тело подвергается воздействию со стороны самых разных личностей и организаций, заинтересованных в контроле и управлении человеком.
Сообщая информацию о себе, мы рискуем, поскольку она всегда может быть использована против нас. Поэтому мы стараемся сообщать только самое необходимое. Мы не можем, будучи лояльными налогоплательщиками, не сообщать налоговым органам информацию о наших доходах. И даже если мы делаем это не вполне точно, мы согласны с тем, что налоговые органы имеют право это знать. Мы обязаны зарегистрировать свой автомобиль в ГИБДД. Мы не можем, будучи работниками какого-либо предприятия, не сообщать информации, подтверждающей наше образование и квалификацию, номера и копии дипломов и сертификатов.
И так далее, и так далее… Мы рассказываем банку свою кредитную историю, когда хотим взять кредит, мы делимся с коллегами в курилке своими соображениями о текущей политике, своими воспоминаниями с друзьями юности, своими сексуальными предпочтениями с партнером... Мы говорим о футболе, о президенте, о погоде, о летнем отдыхе.
Мы много говорим, в Сети много пишем, и все это образует наше информационное тело, и каждый из нас становится информационным субъектом.
Информационная голограмма. Обмен информацией происходил во все времена, но только с появлением глобальной Сети эта информация стала собираться в единое целое и стала действительным телом, и человек оказался открыт миру в несравнимо большей степени, чем это было прежде.
Мы и прежде частично открывали себя каждому собеседнику или организации, но всегда ограничиваясь областью наших совместных интересов. Информация была рассеяна и разделена труднопроходимыми барьерами. Мы никогда и никому не сообщали о себе все. Мы открываем только необходимое с явно оговоренным или неявно подразумеваемым условием неразглашения. Лишнее слово ощущается как ошибка. Мы ловим себя на мысли: “А вот этого говорить не следовало”.
Чтобы узнать о человеке все, от его профессиональной деятельности до кулинарных предпочтений, в досетевые времена необходимо было получить серьезные санкции для доступа ко многим разделенным ведомственными барьерами архивам, получить возможность допрашивать его знакомых и близких. Это было трудно и дорого, и поэтому делалось подобное только в случаях исключительных, и такого рода сыск был, в общем, прерогативой государственной власти.
В книге Владимира Альбрехта “Как вести себя на допросе” есть такой совет. Старайтесь не сообщать следователю несущественные, на первый взгляд, но конкретные детали. Например, вы скажете: “Да, мы встречались с N, пили шампанское”. Вы ничего больше не сказали, но, когда следователь будет допрашивать N, он, между прочим, сообщит и то, что знает о самом факте встречи, и как бы вскользь упомянет, что вы пили шампанское. У N может сложиться преувеличенное представление об осведомленности следователя. “Если он и это знает, тогда какой смысл скрывать…” Последствия могут быть катастрофические.
Альбрехт приводит пример смены контекста: информация безобидная в одном случае может стать очень опасной в другом.
Если информация о человеке становится исчерпывающей, если мы узнаем о нем много, мы можем человеком управлять — он нам подвластен.
Создав глобальное информационное пространство, мы получили замечательные возможности быстрого поиска и обмена информацией, но мы столкнулись с крайне неприятными последствиями: оказывается, мы не заинтересованы в том, чтобы была возможность объединения любой информации. Более того, объединение персональной информации может оказаться для нас очень опасным.
Если существует узел, на котором собирается критическая масса информации, информационный субъект, ее получивший, может использовать ее против нас, в целях явного или неявного принуждения. Он получает над нами власть.
Если в досетевую эпоху эту власть мы делегировали государству, да и то старались, как могли, ограничить его притязания, то сегодня мы можем оказаться в крайне болезненной ситуации, связанной с шантажом, вымогательством, дискредитацией, исходящей от коварного недоброжелателя.
Сеть становится следящим за нами информационным субъектом, который подбирает все оброненные нами крохи сведений и аккуратно их складирует, пока они не превысят некоторый порог угрозы и некто не начнет диктовать нам свои условия. И это касается не только персональных данных, защищать которые призваны конституция и законы. Мы не всегда можем разделить, что есть персональные данные, а что — публичные. Вполне публичные сведения, которые мы легко сообщаем о себе разным людям, могут, собравшись в одном узле, стать для нас угрожающими.
