Александр Архангельский - Музей революции
— Пашуууня! — зовет она в пустоту.
Я хватаю рубашку, придерживаю штаны, бесшумно сигаю в окно и галопом возвращаюсь через дверь. Бабушка стоит на месте. Мила замерла в углу кровати, как темная статуя с белыми выступами.
— Что, бабуля, ты звала?
— Почудилось, Пашуня. Старость не в радость. Помоги-ка мне добраться до супружеской постели.
Делаю Миле знак: давай, беги отсюда, и осторожно веду бабулю в спальню, где на кровати со стальными шишечками возвышаются горкой подушки, а на стене висит мой любимый коврик, сотканный из толстых ниток: зеленый болотистый пруд, белые лебеди, вдали красноватый замок, по краям пущена золотая бахрома.
Краем уха слышу: щелкает входной замок.
— Дед вернулся? Что-то рановато.
— Нет, бабуль, я просто дверь не прикрыл, сквознячок.
Прощай, моя милая Мила. Вряд ли ты придешь ко мне завтра. И послезавтра. И когда-нибудь. Была — и нету.
И мысли от потерянной Милы возвратились к смерти.»
Новое окно.
«Так значит, я умру. Я не был, вот я есть, и я не буду. Я! И поднимается во мне такой протест, что я готов порвать всю эту вашу вселенную. В клочья. Что это может значить — я умру? Меня вывинтят из мира, как перегоревшую лампочку, а все останется как есть? Металлические пряжки от ботинок с выношенным задником кто-нибудь отыщет через сотни лет, и будет, мерзавец, разглядывать, как я разглядываю древний наконечник от стрелы и черное ссохшееся просо из античной амфоры. Ботинки будут, а меня — не будет?
Нет!
Ночь надвигается, становится прохладно, страшно. Я думаю о смерти, о могиле, представляю, что земля сдавила гроб со всех сторон, чувствую, как сквозь сосну сочится влага, и кургузый корень пробивает доску, чтобы прорасти в меня; и распадающееся тело начинает оползать с костей; белые, болезненные червяки выползают из глазниц, и тянут к свету свои меленькие круглые головки… Но кто все это видит? кто все это знает? кого от этого видения тошнит? меня? Но нет меня! и больше никогда не будет.
Я готов уже отчаяться. Тихо так, что слышно:»
Новое окно.
«вдоль забора медленно крадется кошка Мурка; беременное пузо трется о траву. И тут меня внезапно озаряет. Разве в нашей жизни есть хоть что-нибудь, чего мы никогда не видели в природе? Чего не подсмотрели в ней, как в щелку? Мы строим дома — как птицы и звери; мы выбираем вожаков, как стая, работаем, как муравьи, и делаем запасы, как белки. Во всем мы — как животные. Но лучше. И только Бога нет в природе. Нет совсем. Ни капли. Ни намека. Идея Бога полностью противоречит всем ее законам. Но мы же ничего придумать не умеем! Мы умеем только подсмотреть, принять и приспособить. А это значит…
Додумать я не успеваю. Из-за сортира раздается упанье, похожее на звук скользящей пробки, когда ее вытаскивают штопором: уупп, уупп, уупп. Кошка начала рожать. Я знаю: это будет долго, несколько часов, помочь ей невозможно, и лучше не мешать. Закончив упать, кошка начинает ныть протяжным басом, как перед случкой, по весне, но не призывно, а защитно: не подходите, миаоо, не подходите.»
Новое окно.
«И наступает вдруг такое облегчение, что я готов кричать от радости. Меня распирает внутренним светом, я похож на маленькую ядерную бомбочку, энергия растет во мне, сейчас рванет наружу. Бог есть! А смерти нет! Бог есть, а смерти нет!
В тот год мы схоронили деда.»
☺ Какой вы нежный…
От обмана переходите к самообману! Религия — опиум для народа!
⌘⌘⌘ Поздравления! £ 1,000,000.00 Gbps (Один миллион Великий бри-танский фунт стерлингов) была присуждена ваш адрес электронной почты в качестве одного из бенефициаров в текущем 2012 GRANT AWARD / Пожертвование королевы Елизаветы FOUNDATION.contact Секретарь г-н Диксон Bogani Для целей получения вашей заявки. Вам необходимо связаться с секретарем королевы Елизаветы ФОНД Вели-кобритании через EMAIL. MR. Диксона BOGANI, Скажите: +447045719681
Предупреждение. С 00 часов 01 минуты 15 марта объем комментариев не должен превышать 200 знаков. Комментарии с превышенным лимитом будут автоматически удалены.
7
«Бабуля пережила дедулю на год.
На поминках она напилась, тяжело. Затянула любимую дедову песню про берег турецкий, но после зачина: «Летят перелетные птицы в осенней дали голубой, летят они в дальние страны, а я остаюся с тобой…» — веки у нее набухли, наползли на глаза, остались только щелочки, как после осиного укуса, бабуля захрипела, и папа со своей очередной женой и мама с новым мужем с трудом перетащили ее на кровать.
Вскоре стало ясно: у нее водянка. И без того большая бабулина грудь превратилась в месиво; перед сном она меня звала неузнаваемым сиплым голосом, и я протирал ей плечи и складки густым облепиховым маслом: за день бретельки от лифчика продавливали синие следы. Щелочки смыкались; раздавался храп, точнее, хрип; бабуля сразу засыпала. Губы, щеки, подбородки тут же начинали отекать и расползаться; смотреть на это было страшно, но невозможно оторваться: больная человеческая плоть меняла форму, колебалась, сжималась, плыла.»
Новое окно.
«Однажды рано утром, перед выпускными, я проснулся в глухой тишине. Я привык к ночному бабушкиному храпу, как привыкают к шуму поездов живущие возле железной дороги; ясное дело: беда. Как же не хотелось заходить в ее комнату; гады родители, бросившие меня на амбразуру! Это их обязанность! папа — сын, а мама… тоже могла бы.
На постели возвышалась молчаливая гора. Надо было себя пересилить, сделать два шага вперед. Один шаг. Гора не шевелится. Второй. Все видно в деталях. Подушка упала на пол; голова склонилась на край кровати; грудь затекла на горло.
Как же мы потащим неподъемный гроб?...
Экзамены я сдал на все пятерки. Послушал речи, получил золотую медаль, маме сказал, что поступаю на финансовый, папе — что в морскую академию, и поехал в Ленинград, на исторический; да разве бы они смогли понять?
Только честно, вам не надоело кучерявить? Что же вы словечка в простоте не скажете? Литературщина. Тоже мне дневник.
♣ Ваш папа — Савелий? Так вы — Савельич? ☺ А вас в школе не дразнили?
Когда проходили «Капитанскую дочку», просто замечали.
Внимание: Саларьев, Я Айеле Ayoko, адвокат и личный адвокат г-н Клемент. И. Саларьев, гражданин вашей страны, который умер, оставив позади некоторые фонда в банк здесь и не было близких родственников в свои имения. Пожалуйста, свяжитесь со мной через этот адрес электронной почты: ([email protected]) для получения дополнительной информации. Айеле Ayoko.
8
«В начальной школе я был пятерочник. Старая учительница Диана Павловна меня обожала, звала Павлушей и молочным поросенком. В рамочках на кухне у меня висели золотистые грамоты с серебряным Лениным, выпуклым и блестящим, как сколотая пробка от графина. В пятом классе жизнь переменилась. Учителей внезапно стало много, я запутался. Длинный седоватый физик, мы его потом прозвали Коленвалом, который вскидывал руки, кричал: «Идиооотина!». Объемная математичка, с белыми, ломкими волосами; ухмылка у нее была кривая, как у всех советских женщин, куривших папиросы «Беломор». Наша новая классная — Нона Тимофеевна, в темносинем платье с белым кружевным воротником…
После каждого урока надо было собирать тяжелый ранец и тащиться в новый кабинет. Солнце пекло. Школа продышалась георгинами и астрами. Думать не хотелось. И в середине сентября я схватил свою первую пару.
Бабуля была во дворе, шумно стирала в железном корыте; подсиненная пена слетала на зеленую акацию, сверкала. Дед шуровал в столярке; слышно было подвывание токарного станочка, зубовный скрежет напильника по металлу, через щели доносилась горечь дешевого табака и черный запах горелой газеты.
— Пришел уже, Пашуня? борщик разогрею, вот сейчас, развешу только... Какие отметки принес? …И пампушечку.
Как же не хотелось признаваться! На юге в это время — рай. Теплая земля ночного цвета: горками лежит последняя подгнившая шелковица, город пахнет рыжим абрикосовым вареньем. Осы уже ленятся взлететь и толкутся на уровне живота. Куры дерзко вскрикивают, но смущаются и глупо, по-старушечьи, бормочут; индюк у забора вздувает под носом пузырь, как в игрушке уйди-уйди; от сарайчика веет разогретым толем, а из кустов крыжовника в тени — сырой прохладой. Хочется жить, всегда — как сейчас, чтобы ничего-ничего не менялось! внизу живота холодит и сжимается счастье! и вот так, поперек восторга — раз, и сказать, что я не смог ответить про бином?
И все-таки я сказал.
— Плохо, бабуля. Банан.
— Тю! Я не пóняла.
— Пару схватил. Двойку. У математички.
Она распрямилась; хрустнули старые косточки, охо-хо.
