Магда Сабо - Современная венгерская проза
А теперь время летит. И когда я, скажем, подаю порции углекислого газа под стеклянные колпаки, прикрывающие наши банки с ряской, я тоже держу на руках детей с тонкими ножками и ручонками, совсем как Prinzessin Irene von Holland[36] и Prinzessin Cecile von Bourbon-Parma[37]. Только, пожалуй, выгляжу более естественно и держу их покрепче. А между тем я никогда не выезжала за границу. (Мы видели это в одном английском иллюстрированном журнале. Колоссальный репортаж с фотографиями. Prinzessin Irene von Holland сидит на траве, держа на коленях правой рукой младенца, в какой-то нелепой, словно на образе, уродливой позе, с какой-то тряпкой, обмотанной вокруг тела младенца. Левой рукой она прижимает ребенка чуть постарше, но не к себе, нет, а к младенцу, как-то странно болтающему руками и ногами. В подобной же позе мы могли лицезреть и Prinzessin Cecile von Bourbon-Parma, но уже сидящую на каком-то подобии стула — белая чалма на голове, взор устремлен куда-то вдаль, руки и держат и не держат двух маленьких африканцев. «Герцогиня, если бы вы повернулись еще чуть правее, вы были бы очень хороши в полупрофиль. И, пожалуй, хе-хе, если бы детки были чуток, гм… как бы это выразиться… касательнее к вам. Пардон, их не надо бояться, они хорошо вымыты, и их белые рубашечки, извольте взглянуть, свежевыстираны и отутюжены. Так. Так! Улыбка. Так! Так! Merci beaucoup!..[38] Thank you so much!..[39] Одну секундочку, у меня к вам еще одна маленькая просьбишка. Соблаговолите повернуть малыша так, чтобы его тоненькие ножки… Вот так! Vielen Dank![40]» Интересно, во сколько обошлась поездка двух принцесс вместе со свитой. А фотокорреспонденты, газетчики? Сколько стоил прием? Ведь конечно же, был прием, званый вечер, проводы, хотя на сей раз корреспонденты забыли дать об этом отчет. Интересно, что есть истинная, большая ложь — прямая ложь или просто умолчание о некоторых вещах?)
Человек, разумеется, не может думать обо всем на свете, иначе недолго и сойти с ума.
На стеклянном колпаке сбоку есть выпуклость, а в ней отверстие с резиновой пробкой. Я вынимаю пробку, впускаю углекислоту и тотчас затыкаю отверстие пробкой. Точнее говоря, как сразу же поправил бы меня Дюла, не углекислоту, а двуокись углерода, которой наполнены баллоны для приготовления содовой воды. Мы постоянно пользовались такими баллонами. Проколешь баллон шилом или просверлишь буравчиком — и тут же приставляешь его к отверстию.
Это, к слову сказать, один из обязательных, необходимых моментов нашей работы.
Не правда ли просто? Ведь это может проделать любой мало-мальски сноровистый и проворный человек.
Но ведь и инъекция тоже немудреное дело. И разрез скальпелем не сложнее. Надо только знать, кому, когда и какой укол надо сделать. Надо только знать, до какого места, как глубоко должен сделать разрез скальпель, ни на волосок шире, ни на волосок глубже. И в этом «только» все, из-за этого «только» время летит или стоит на месте.
У меня в руках баллон с углекислым газом (инструмент научного исследования проще этого невозможно себе и представить) и, наклонясь над стеклянным колпаком, прикрывающим банку с ряской, я, даже не задумываясь над этим, совершенно безотчетно знаю: обитающие на земном шаре земные существа можно разделить на две категории. Это либо автотрофные организмы, либо гетеротрофные. Автотрофные строят свой организм из неорганических веществ, гетеротрофные не способны на это.
Гетеротрофные организмы не могут обойтись без автотрофных. Не могут обойтись? Да, попросту говоря, не могут существовать без них.
Все люди гетеротрофны. Животные тоже. Тетя Гизи и ее верная, неопределенного цвета курчавая собака тоже. Руководитель Отдела чехлов Предприятия по сбору побочных продуктов и отходов тоже. Бросающаяся на малька щука тоже. Prinzessin Cecile von Bourbon-Parma тоже гетеротрофный организм. Мальки тоже гетеротрофны, маленькие биафрские дети с тонкими ручонками тоже гетеротрофные организмы. И я тоже гетеротрофный организм.
А вот здесь, под стеклянным колпаком, крошечная подопытная ряска автотрофна.
Ей дает свет солнце или лампа, которой мы освещаем ее, и, используя лишь малую часть этой световой энергии, ряска синтезирует сахар из воды и двуокиси углерода.
Основная формула фотосинтеза такова: двуокись углерода + вода + свет = моносахариды + кислород,
иначе:
6СО2 + 6Н2О +? = С6Н12О6 + 6О6.
Итак, вопросительный знак, ибо свет невозможно постичь и выразить в конкретной формуле.
Вот почему фотосинтез не так прост, как основная формула. Дальше идут еще более сложные вещи.
Освещенный хлорофилл преобразует энергию света в химическую, отнимая у воды один электрон. Так образуются восстановленный трифосфо-пиридин-нуклеотид и аденозин-трифосфат. Ныне уже известно, что эти два естественных кофактора необходимы для поддержания независимой от света фазы фотосинтеза, а именно: синтеза сахаров из воды и двуокиси углерода.
Я знаю, что в нормальных условиях содержание двуокиси углерода в воздухе равно 0,03 %.
Я знаю, что можно искусственно увеличить эту цифру хоть в сто раз без риска отравить растение. С ростом концентрации двуокиси углерода возрастает интенсивность фотосинтеза.
Я беру баллон с углекислым газом, продырявливаю его и впускаю под колпак с шипением высвобождающуюся двуокись углерода. Быстро отдергиваю опорожнившийся и вдруг ставший холодным баллон и затыкаю отверстие пробкой.
Дело сейчас не только в том, что мы хотим увеличить интенсивность фотосинтеза, но и в том, что ее просто необходимо увеличить.
Потому что в противном случае наша ряска погибнет.
Ведь перед тем мы основательно напичкали ее гербицидом гормонального действия, который повышает жизнедеятельность, ускоряет всасывание питательных веществ, фотосинтез, дыхание.
Вот почему нам приходится непрерывно поддерживать соответствующую концентрацию солей в питательном растворе в банках с ряской, вот зачем необходима двуокись углерода. Вот зачем необходимо постоянное соответствующее освещение.
Искусственное освещение — это тоже своего рода солнечный свет. Ведь это не что иное, как накопленная в некогда существовавших автотрофных организмах солнечная энергия.
Наше подопытное растение, ряска кистевидная, в естественных условиях достигает в диаметре от 4 до 8 миллиметров.
А нам уже более чем в десяти случаях удалось получить экземпляры от 10 до 20 миллиметров в поперечнике.
Это означает, что можно интенсифицировать и рост культурных растений. Это означает, что можно выращивать пшеницу с колосом, кукурузу с початком в два-три раза больше обычного. Да, означало бы.
Ибо нам уже удалось получить такие крупные экземпляры, но не удалось сохранить их.
Возможно, гербициды гормонального действия вообще не пригодны для этой цели — мы уже поставили несколько сот опытов, пробуя их в различных смесях, дозировках, концентрациях.
Но в таком случае надо искать, и мы найдем другие средства гормонального действия.
Мы уже ни за что не отступимся от своей мечты.
Буду совершенно откровенна.
Не отступимся не только потому, что знаем: в очень недалеком будущем регулирование соотношений между автотрофными и гетеротрофными организмами станет на Земле главнейшей проблемой.
Не отступимся не только потому, что некоторые гетеротрофные организмы не знают или не хотят этого знать — и в невинной простоте своей рукоплещут исчезновению кукурузного поля то здесь, то там и уже не в столь невинной простоте уничтожают десятки тысяч хольдов рисовых полей и сотни тысяч гектаров леса.
Не отступимся не потому, что теперь уже мало-помалу выясняется, сколько дров наломали те, кто считал Мальтуса глупее себя.
И не потому не отступимся, что, хотя мы уже не считаем его глупее себя, мы истово надеемся, что его грозные пророчества не сбудутся. И не потому, что знаем, что у нас есть один-единственный выход: скачкообразное увеличение производства автотрофных организмов. И никакой лозунг, никакая Prinzessin, будь она нежная или не слишком нежная, никакой своей брезгливой или не брезгливой лаской не сможет сделать сильным и крепким ребенка с тонкими ручками и ножками ни в Африке, ни в Индии, ни в Пакистане. И никакая цитата из Мао тут не поможет.
Не потому не отступимся мы от своей мечты, что это единственная альтернатива.
А потому, что это уже стало нашей навязчивой идеей. Осчастливливающей навязчивой идеей, почти независимой от всех тесно переплетающихся целей будущего.
И еще потому, что — здесь и сейчас — свои маленькие личные мечты мы связали с одной большой.
Не отчетливо очерченные это мечты. Так, гонимые ветром облака.
Как-то раз мне захотелось плыть по настоящему морю на настоящем корабле. Я имею в виду не кратковременную морскую прогулку в прибрежных водах, когда экскурсантов еще не успело укачать, они не успели еще распаковать свои перемешанные пожитки, не сумели занять хорошее местечко на палубе, а морской ветер не успел еще сдуть пыль суши с их обуви и одежды; еще не показалась ни одна жалкая летающая рыбешка (а если показалась, то судно содрогается от утрированного восторга) — и вот уже прогулочный пароход швартуется у пристани.
