Маргарита Меклина - Моя преступная связь с искусством

Книжка Герчуноффа про Гейне завершается описанием Дюссельдорфа. Наконец-то мы ощущаем волнение… мы приближаемся к Альберто Герчуноффу, осознавая, что, очутившись в Европе, он добирается до Дюссельдорфа, чтобы приблизиться к Генриху Гейне. Нам дороги произведенья писателя, но облик его все еще чужд. Сюртук его слишком прост, вкусы книжны, очки старомодны, а политические взгляды негибки. Когда он умирает, какой-нибудь из его закадычных друзей не возвещает о том, каким ужасным на самом деле он был. А ведь нам бы хотелось, чтобы он, звякая шпорами, въезжал на лошади в читальный зал с заточенной пикой! Но иногда выплывают детали, которые оживляют его: когда Герчунофф является на званый обед, распорядитель спрашивает у него, как представить его важным гостям и в ответ получает: Judeo! [40]

Существует пропасть, траншея, пространство между нами и жизнью, которые мы ежедневно должны заполнять, плести из ниточек понимания сеть, единящую и примиряющую нас с неузнанным и разрозненным миром. Какие-то петли внакид могут оказаться натяжкой — но кто запрещает мечтать? Ведь мне же хочется верить, что мои предки, которые поселились в Аргентине в конце позапрошлого века, а затем переманили туда из Италии почти всю семью, повстречались с кочующим по Южной Америке, описанным в самом начале статьи баснословным гангстерским трио! А вот еще допущение (или доступ в мечты): в 1922-м году выходит посвященная Дон-Кихоту книжка Герчуноффа «Волшебная миска» (La jofaina maravillosa, agenda cervantina). Она переиздается в 1923, 1927 и 1938-м, а в 1939-м Борхес пишет свой знаменитый полюбившийся постмодернистам рассказ «Пьер Менар, автор Дон-Кихота». Может быть, идея этого текста зародилась у Борхеса в то время, когда он читал Герчуноффа?

Альберто и Хорхе действительно кажутся братьями, только Герчунофф старше Борхеса на пятнадцать лет. Их разноперая ученость и разброс интересов похожи. Оба зачитывались Джойсом, Честертоном, Киплингом и Уэллсом; оба занимались журналистикой, владели английским и читали лекции в США. Написав около трехсот некрологов, Герчунофф собирался составить из них антологию. В виде своеобразного некролога написан рассказ Борхеса «Пьер Менар, автор Дон-Кихота».

Тут уместно вспомнить еще один рассказ Великого Аргентинца из коллекции «Всеобщая история низости», порекомендованной мне небезызвестным пражским литератором Кириллом К… Этот рассказ повествует о похитителе рабов Лазарусе Мореле, свирепом, жестоком убийце, который обещал неграм свободу, а вместо этого их истреблял. История не всегда справедлива, и хладнокровный бандит не сгинул в водах реки, на берегах которой свершал преступленья, а безмятежно скончался в больнице:

Морель во главе взбунтовавшихся негров, которые мечтают его повесить, Морель, повешенный отрядами негров, которыми он мечтал командовать, — с прискорбием признаюсь, что история Миссисипи не воспользовалась этими великолепными возможностями вопреки поэтической справедливости (или поэтической симметрии), также и река, у которой свершились его преступления, не стала его могилой (перевод Е. Лысенко).

В случае городка, в котором родился Альберто, все было тоже не вполне симметрично. Не только место преступления не стало могилой убийцы, но и, с точностью до наоборот, сам городок, переживший множество кровавых расправ и погромов, был назван именем палача[41].

Обнаженные женщины в ожидании казни, некоторые с грудными детьми на руках

Найденный текст.

Под снимком подпись:

Обнаженные женщины еврейского происхождения, некоторые с грудными детьми на руках, стоят в очереди в ожидании казни.

Матери после родов еще не скинули вес. Кто-то поддерживает удобно ложащийся в пятерню младенческий теплый, почти безволосый затылок (новорожденные начинают держать головку где-то к третьему-четвертому месяцу, до этого мышцы шеи слабы), а кто-то, с прижавшимися к ним детьми постарше, просто стоит.

Выстроившиеся паровозиком женщины, прикрывающие обвислую грудь.

Стоят шеренгой, плотно одна за другой, полные (чтобы молоко вырабатывалось, надо питаться), кожа висит.

На траве белые пятна одежды.

Назовем этот найденный в Интернете исторический снимок ясно и сухо: «обнаженные женщины ждут».

А теперь обрисуем задачу: нам нужно найти автора снимка, а также узнать, где находится негатив и через чьи руки или архивы прошло это фото, прежде чем попало в музей.

Ведь вполне вероятно, что оно было снято не в Белоруссии, как извещает нас подпись, а совсем в другом месте.

Совсем другими людьми.

И изображает какое-то иное событие, а не казнь голых женщин с детьми.

Если бы мы знали, как называлась деревня, где была сделана фотография, мы прямиком отправились бы туда и поинтересовались у старожилов, не узнают ли они этих женщин (возможно, что жителям известны их имена); мы спросили бы у сельчан, не припоминают ли они данную местность: не знакома ли им, например, эта осина с дуплом или тот засыпанный ров?

Затем мы поинтересовались бы, что означает эта застывшая очередь: возможно, женщины собрались посудачить в преддверии бани — или выстроились, чтобы доктор их проверил на вшей.

Ведь как только деревенские жители опознают дерево или опушку, мы отправимся на предполагаемое место событий и отыщем ложбину, напоминающую ложбину на фото, а как только мы найдем ложбину с этого фото, мы тут же начнем искать в ней захоронения женщин.

А если массовых захоронений там нет, то получается, что женщины на фотографии просто ждут.

Ведь несмотря на подпись под снимком — «женщины в ожидании казни» — мы не видим ни вооруженных людей, ни мертвых тел, ни страха на лицах. Все, что предстало нашему пристальному взгляду, — это загадочная живая картина: женщины, почему-то раздетые, ждут.

Но почему же они до сих пор безымянны?

Почему музейным работникам не пришло в голову поместить объявленье в газету, спрашивая, знакомы ли читателям эти мамы с детьми и как их зовут?

С помощью объявления мы также смогли бы узнать имена различимых на снимке белорусского мужчины с нарукавной повязкой и немецкого офицера в фуражке, и спустя десятилетия их разыскать и расспросить, почему женщины на фотографии обнажены.

Ведь они не производят впечатления людей, которые скоро умрут.

В группке около двадцати человек, многие из них прикрываются крест-накрест руками — и это понятно, но ведь обычно женщины прячут свою наготу по причине стыда, а не от того, что скоро умрут.

Справа на снимке — возможно, беременная, отставшая от очереди женщина с большим животом, спешащая примкнуть к остальным. Только задумайся: стала бы ты торопиться, если тебя ожидает неминучая смерть?

Тем не менее, невозможно оспорить, что перед нами событие неординарного свойства: обнаженные женщины стыдливо прикрываются в безымянной лощине в присутствии двух ошеломленных мужчин.

Эти мужчины вряд ли заинтересованы в том, чтобы женщины не убегали. Они просто стоят. Они стоят и глядят в том же направлении, что и обнаженные женщины. Женщины стыдятся своей обнаженности, а мужчины стыдятся того, что находятся рядом с ними, и поэтому деликатно отворачивают в сторону взгляд.

Помимо женщин, на фото несколько ребятишек, грудничков и примерно трехлетних: четверо находятся у матерей на руках и две девочки дошкольного возраста, прижавшись к материнским ногам, стоят на земле.

В случае репортажа с места расстрела мы бы увидели женщин, которых ведут к только что вырытым ямам — а вместо этого видим спокойно стоящих в ожидании матерей, поддерживающих головы малышей.

Благодаря особому ракурсу снимка, в поле нашего зрения попала только эта обнаженная кучка — впереди, возможно, случилась заминка или затор, и поэтому женщины остановились и ждут.

Что же на самом деле произошло?

Если в кадр не вместились убийства, тогда на женских лицах должна быть ужасная паника.

Но мы не видим никакой паники.

Если бы за кадром имела место бесчеловечная казнь, они бы закрыли глаза.

Они не глядели бы туда, где убивают

Они отвели бы свой взгляд

Они встали бы на четвереньки или согнулись бы в три погибели — от ужаса, от отчаяния, от невозможности убежать

Они бы кричали и плакали, падали в обморок и катались по свежей зеленой траве.

Вместо этого мы видим спокойную мать и ее малолетнюю дочь, стоящих в самом начале колонны, у самого края этого документального снимка.

Если бы она видела казни, она бы не стояла бездвижно.

Если бы впереди ждала экзекуция, все эти женщины рассыпались бы в панике по полянке, они бы кинули младенцев на землю и наказали бы им бежать куда только глаза глядят.