Эвелина Пиженко - Когда осенние печали. Часть 2.
— Ребёнка нет, — она так же равнодушно начала одеваться. — А как я могла… об этом спросите у Олега Семёновича…
— Как — нет?.. А где — он?..
— Она… это была девочка. Она родилась мёртвой…
— Почему?..
— Потому, что на пятом месяце по-другому не бывает.
— Что-то случилось?..
— Об этом вам лучше не знать.
…Домой он ехал в непонятных чувствах… Если появление Юли на мальчишнике было с подачи Олега, то каким боком к нему могла быть Изабелла? Ведь то, что девочек организовала именно она, Мясников не сомневался. Она должна была предполагать, что он откажется от проститутки… Но подсунуть ему Юлю… Это был какой-то пока непонятный ему ход…
Выходит, Лозинская в курсе всех его связей… Или… она — в сговоре с Дзюбой?! Ведь он до сих пор владеет половиной акций их завода… Если так, то его "жест" с фотографиями Анны становится понятен — вдруг Мясников захочет вспомнить старую любовь, и тем самым подставиться перед Лозинской?..
— Останови… — буркнув водителю, Виталий дождался, пока тот остановит автомобиль и, достав с заднего сиденья кейс, вышел из салона. Отойдя метров на десять, вытащил из кейса папку с документами, порылся…
…Фотографии загорелись быстро, огонь от них был синевато-жёлтый, какой-то тусклый… Дождавшись, пока от снимков Анны останется только кучка пепла, Мясников вернулся в машину. Всю оставшуюся дорогу ехал молча, с закрытыми глазами. Ни к чему эти тени прошлого, когда на кону вся дальнейшая жизнь… У него не должно быть ни одной улики… ни одного намёка на параллельную жизнь, даже если этой самой жизни нет и в помине.
…Бывшие любимые женщины и их дети не должны его интересовать… иначе он рискует попасть в зависимость от собственных чувств… вон как сегодня ёкнуло при виде Юльки…
Нет… у него другая жизнь… в которой места прошлому — нет и быть не может.
— Ты?! — увидев его в дверях спальни, Изабелла удивлённо приподнялась на постели. — Почему так рано?! Что-то случилось?..
— Случилось… — Виталий раздевался нервно, зло, расшвыривая по сторонам одежду… Надев, наконец, домашний махровый халат повернулся всем корпусом к изумлённой Изабелле. — Проверку мне решила устроить?.. А чего только там?.. Ты уж присылай мне каждый день проституток, прямо в офис… Пусть народ любуется, какой я олух…
Он был совершенно искренне зол — на Изабеллу, на Олега, на себя… Видимо, чувствуя это, женщина наблюдала за ним с неподдельным интересом. Размашисто выйдя из спальни, Виталий спустился вниз, громко хлопнул дверью кухни…
Передвигаясь по квартире, он производил много шума — то ли случайно, то ли нарочно… Так или иначе, остановиться он уже не мог — напряжение последних дней дало о себе знать… Сегодняшняя встреча с бывшей любовницей и вовсе выбила его из колеи.
— Ты рассердился?.. — Лозинская бесшумно появилась в дверях. — Ну, прости… я не думала, что тебе не понравится…
— Мне очень понравилось…
— Ну, подожди… — подойдя сзади, она положила ему руки на плечи. — Подожди… ты же должен понимать, что я… я просто перестраховываюсь… Я слишком много хочу тебе доверить… Ты даже не представляешь, сколько всего я хочу тебе доверить…
— Почему не представляю? — обиженно усмехнувшись, он пожал плечами. — Очень даже представляю…
— Дурачок… — Изабелла повернула его к себе. — Ничего ты не представляешь… Ты думаешь, я имею в виду корпорацию?! Так вот, чтобы ты знал… Это — всего лишь часть твоих будущих активов…
— Не понял… — он моментально сбавил тон.
— Поймёшь… — она многозначительно улыбнулась. — Но чуть позже… Это будет мой свадебный подарок.
— Ещё один?..
— Нет… — Лозинская рассмеялась и потянула его за руку. — То, что было сегодня, то так… даже не аванс… И ты всё правильно сделал… А, чтобы ты не сильно расстроился… я сама покажу тебе высший класс… Не веришь?!
— Ну, почему же… — её загадочный намёк на будущие перспективы окончательно поднял ему настроение. — Верю…
— Тогда идём…
* * *— Олежек, я позвонила Галине, у неё есть чудесное растирание, это деревенское средство, она сама делала… — Вероника Григорьевна хлопотала на кухне, угощая заехавшего в гости сына оладьями со сметаной. — Ну, что ты головой машешь?! Это очень хорошее средство, папа им всегда растирался, когда у него суставы болели…
— Мама, у меня суставы не болят… — привычно хмурый Олег, держа левой рукой оладий, правой пытался взять маленькую чайную ложечку, но это у него никак не получалось: раз и навсегда одеревеневшие пальцы почти не слушались. Решив оставить это занятие, мужчина просто придвинул поближе небольшую пиалу, наполненную густой аппетитной сметаной и обмакнул в неё оладий. — У меня другое…
— Но ведь с этим надо что-то делать! — мать тревожно наблюдала за манипуляциями сына. — Сколько времени прошло, а воз и ныне там… Ну, как тебя угораздило?! Тебе эта рука как воздух необходима, а она — не работает…
Мрачно усмехнувшись, Дзюба предпочёл не продолжать эту тему. Та ночная истерика, когда он кулаком вдребезги разбил кухонную столешницу, не прошла для него даром: наутро кисть посинела и распухла так, что пришлось обратиться к травматологу.
"Вы что, кулаком сваи забивали?.. — хмыкнул врач, разглядывая рентгеновский снимок. — Да у вас тут трещина на трещине…"
…Он ничего не стал отвечать. А что можно сказать, если и сам не знаешь ответов на свои вопросы. Разве кому-нибудь расскажешь, какой ад творится в душе, если там идёт постоянная, круглосуточная борьба любви с ненавистью, и признаков победы не видать — ни одной из них… Что мог сказать он своей матери, которая испуганно ахнула, увидев руку сына, облачённую в гипсовую броню?.. Что этой самой рукой он пытался убить одну из двух противниц, так нелепо поселившихся бок о бок в его оскорблённом сердце?.. И что он до сих пор он так и не смог понять — какую именно…
Жгучая, всё пожирающая ненависть к предавшей его жене никак не могла справиться с проклятым чувством, презираемым всей глубиной его души… чувством, которого он теперь стыдился и боялся одновременно, и имя которому было одно на все времена: любовь…
Днём он вынашивал и воплощал в жизнь планы мести, а ночью не мог избавиться от тяжёлых сновидений — в них неизменно была Татьяна, единственная женщина в его жизни, которую он любил по-настоящему… Он мстил, но облегчения не приходило, и даже попытки утешиться чужими объятиями не приносили никакого удовольствия.
…Узнав об исчезновении Тани, он не мог понять своего состояния… вот же оно — возмездие, каким бы не оказалось на самом деле, а ведь — свершилось!.. А эта щемящая, волчья тоска — она лишь отголосок его бессонных, тягучих ночей, и скоро от неё не останется и следа…
…Его ночная борьба себя с собой закончилась разбитой столешницей, обездвиженной кистью и организацией розыска пропавшей Татьяны. Объявления в прессе, а так же по местным новостным каналам, опросы населения, прочёсывание территории не давали никаких результатов, но неожиданный звонок из другого города прояснил ситуацию. Звонил мужчина, случайно увидевший телевизионное объявление и узнавший в разыскиваемой женщине свою пассажирку — около десяти дней назад он приезжал в областной город к родственникам, и, возвращаясь, подобрал попутчицу. По дороге женщина ничего о себе не рассказывала, но интересовалась действующим женским монастырём, расположенным в окрестностях городка, в который они держали путь…
С помощью местного отделения милиции удалось установить, что Татьяна, действительно, находится в стенах монастыря. Связавшемуся с ней следователю она подтвердила, что приехала сюда добровольно, и что домой возвращаться не собирается.
Вероника Григорьевна умоляла Олега отвезти её к Тане… она надеялась уговорить бывшую невестку вернуться домой, но тот ответил категорическим отказом…
"Это её выбор, мама, — отрезал тогда Олег. — Она жива, здорова, так что успокойся. Я сделал всё, что мог…"
Вечером того же дня он снова пил коньяк, но бить столешницу уже не стал — не было желания, к тому же кисть под гипсом ужасно болела…
Сердобольная Вероника нет-нет, да возвращалась к этой теме, поэтому и сегодня, приехав к ней в гости, Олег был готов к подобному разговору.
— Заживёт рука, не волнуйся, мама… — перехватив её взгляд, Олег слегка пошевелил пальцами. — Врач обещает, что когда-нибудь восстановится…
— Я ведь за твоё здоровье волнуюсь…
— А я — за твоё… — Олег внимательно посмотрел матери в лицо — переживания последних лет отпечатались на нём скорбными морщинками. — Ты собираешься перебираться ко мне?
— Нет, сынок… — Вероника Григорьевна покачала головой. — К тебе я не пойду… Не хочу обременять.
