Макс Фрай - Большая телега

— Детские книжки? — зачем-то переспросил я. Лишь бы не молчать.

Она только плечами передернула — дескать, не отвлекайся на пустяки. И продолжила:

— Проблемы начинаются, когда ветрам приходит блажь собраться вместе. Естественное желание: каждому хочется время от времени отдохнуть среди своих. А на отдыхе ветры предпочитают выглядеть как люди — и не потому что человеческое тело так уж совершенно, вовсе нет, просто им кажется, что оно идеально подходит для праздности, и, пожалуй, ни для чего другого.

На этом месте я почувствовал себя без пяти минут пророком, которому вот прямо сейчас открывают величайшую тайну человеческого бытия. Проповедовать ее будет легко и приятно, и ведь ни одна зараза не решится возразить, совершенно очевидно, что мы созданы исключительно для праздности, просто слишком долго жили в прискорбном заблуждении, будто не имеем права подолгу ей предаваться. Но победить этот предрассудок будет гораздо проще, чем любой другой.

Впрочем, вслух я все это говорить не стал: невежливо перебивать даму, особенно когда она рассказывает такие замечательные вещи.

— Место для общих собраний искали долго, — говорила она. — И наконец выбрали Чивитанову. Здесь, как вы уже могли заметить, совершенно безветренно — уверяю вас, не только сегодня, а почти всегда. Неудивительно, что никто из ветров не знал об этом городке. Пришлось им подсказать.

— Все равно не понимаю, почему именно Чивитанова, — сказал я, воспользовавшись паузой. — Что здесь такого особенного?

— Ничего, — улыбнулась зеленоглазая женщина. — В том-то и дело, что абсолютно ничего. Я уже говорила, что все дело в равновесии. Если требуется найти город, где можно без особых опасений совершить великое множество чудес одновременно, это должно быть очень заурядное место. Скучное и унылое. Такое, куда чужаки приезжают только случайно, из экономии или сдуру, и никогда не возвращаются, по крайней мере не по зову сердца. Да и местные жители чуть ли не с детства прикидывают, куда бы удрать, а те, кто остается дома, не столько живут, сколько доживают свой век — даже двадцатилетние. И чтобы никакого прекрасного прошлого, ни богатой событиями истории, ни даже смутных легенд — вообще ничего в таком роде. В городе, где с момента основания не произошло ни единого, самого завалящего чуда, можно творить что угодно, это все равно что поливать пустыню, миг — и ни осталось ни следа. И равновесие здесь наверняка сохранится, а если даже нет, это пойдет всем только на пользу — хуже-то в любом случае уже некуда.

— Логично, — неуверенно сказал я. Не потому что действительно обнаружил в ее рассуждениях какую-то логику, просто почувствовал, что для создания нужного настроения сейчас следует выразить согласие.

— Абсолютно логично, — тоном, не терпящим возражений, подтвердила она. И деловито добавила: — Вообще-то Чивитанова не единственная унылая дыра, которую можно без риска залить так называемыми чудесами, даже на этом побережье найдется еще пара-тройка подобных городков, но они уже заняты: скажем, в Габичче летом собирается клуб Белых Дам, а пляж на окраине Фано забили ловцы книг.

Час от часу не легче.

— Что за клуб Белых Дам? И, ради всего святого, какие «ловцы книг»? Зачем ловить книги? Они же вроде не бегают.

— Можно подумать, вы не знаете, кто такие Белые Дамы. Своими глазами вы их, предположим, вряд ли видели, но в книжках-то наверняка читали. Если верить слухам, в каждом втором старом замке обитает призрак Белой Дамы; на самом деле их, конечно, гораздо меньше, и пяти десятков по всей Европе не наберется. Но и этого достаточно, чтобы занять целый пляж в Габичче. Белые Дамы, вопреки суевериям, не только не боятся света, но и обожают лежать на солнце, хотя загар к ним, конечно, не пристает. Они очень милые, но по большей части скучные — я, помню, провела с ними две недели позапрошлым летом, чуть не свихнулась от тоски… А вот ловцы книг — очень любопытная публика. Они, видите ли, не отсюда.

— В смысле, не итальянцы?

— О да, они определенно не итальянцы, в этом я готова поклясться. Откуда именно приходят ловцы, я точно не знаю, да это и не важно. А важно вот что: там, где они живут, никто не пишет книг. Так уж сложилось: письменность есть, но желания сочинять книги никто почему-то не испытывает — я имею в виду то, что называют художественной литературой, с учебниками-то у них все в порядке, очень образованный народ. И охотников до чтения среди них великое множество, там это считается одним из самых утонченных удовольствий. Но поскольку создавать собственную литературу некому, им пришлось научиться заимствовать чужие книги. То есть вовсе не обязательно их именно красть, хотя самые азартные молодые ловцы порой этим развлекаются. Но, в общем, достаточно просто покупать книги в магазинах и доставлять домой, где их ждут квалифицированные переводчики. В тех краях книгоиздательство — самый доходный бизнес, а ловец книг — самая уважаемая и высокооплачиваемая профессия. Каждый хочет быть ловцом, но мало кто может им стать: для этого требуется способность время от времени оказываться в других местах, а это мало кому дано. И даже самому талантливому ловцу приходится учиться десятилетиями, прежде чем он сможет более-менее осознанно управлять этим процессом. Плохо подготовленному, неопытному путешественнику угрожает страшная опасность: он может сдуру счесть себя неотъемлемой частью чужой реальности, и тогда пиши пропало, влип, застрял, у него даже воспоминаний о доме не останется, разве что совсем смутные, их слишком легко принять за несбыточные фантазии… Но в последнее время, насколько я знаю, подобных ошибок не случается, после нескольких трагических случаев курс обучения продлили чуть ли не вдвое, свели риск до минимума, молодцы. Кроме всего, ловцам требуется немало времени на изучение языков, обычаев, манер и собственно литературы, вернее, великого множества разных литератур, чтобы не тащили домой все подряд, а со знанием дела выбирали самое лучшее. Постарайтесь вообразить их систему обучения, и вы поймете, сколь долгий и непростой путь приводит ловцов книг на пляж в Фано, где они проводят время, похваляясь друг перед другом своими подвигами. И, говорят, не читают даже газет за утренним кофе: отпуск есть отпуск.

— Погодите, — попросил я. — У меня от ваших историй уже голова кругом идет. Я так и не понял, откуда приезжают эти ловцы? И почему покупка книг, пусть даже в чужой стране, требует от них таких усилий? И что значит «счесть себя неотъемлемой частью чужой реальности»? Почему — «чужой»? Ох, похоже, я вообще ничего не понял.

— Конечно ничего, — согласилась зеленоглазая. — Это естественно. Но если вам действительно интересно, можно просто съездить в Фано. Это недалеко, а ловцы книг — люди дружелюбные и любопытные. Глядишь, подружитесь. А меня расспрашивать бесполезно; строго говоря, мои знания о ловцах книг сводятся к тому, что они уже давно застолбили за собой Фано, и нам… то есть я хотела сказать ветрам, досталась Чивитанова. Грех жаловаться, отличное местечко, один из самых дешевых и непопулярных курортов в этих благодатных краях — именно то, что требуется.

Она умолкла, о чем-то задумалась и вдруг совсем иным, будничным тоном сказала:

— Меня, конечно, очень интересно слушать. Но чего вам сейчас на самом деле хочется, так это искупаться. Идите, я посторожу ваш рюкзак.

Я открыл было рот, чтобы вежливо отказаться — дескать, потом, успеется. Но, поразмыслив, сказал только «спасибо» и побежал к воде.

Вернулся я полчаса спустя. Моя одежда по-прежнему была влажной, но уже не от пота, а от соленой морской воды. Сел напротив зеленоглазой женщины, одной рукой взял чашку с эспрессо — она, похоже, сделала заказ, увидев, как я выхожу из воды, — другой убрал со лба мокрые волосы и блаженно выдохнул:

— Господи, как же хорошо.

— Да, неплохо, — благодушно согласилась она. — Для полного счастья не хватает только свежего ветра.

— Сами же говорили, тут их полно, — улыбнулся я.

— Полно, совершенно верно. Причем некоторые из них совсем рядом. Видите белобрысую парочку у стойки? Брат и сестра Бернштайнвинд,[64] романтические золотоглазые немцы, по вечерам, налившись граппой по самые брови, они бредут на пляж и вслух читают морю отрывки из Томаса Манна. Море, впрочем, остается довольно; не знаю, любит ли оно немецкие романы, но обожает внимание… А эксцентричный синьор за дальним столиком, в шляпе канотье, красных подтяжках и с хризантемой в петлице, — не кто иной, как сам Бурашка Сильх.[65] По утрам он приходит на пляж несносным мальчишкой и швыряется камнями в купальщиков, к полудню взрослеет и становится вполне милым человеком, невзирая на ужасные подтяжки, но спать уходит сварливым, вздорным стариком — такие уж у него причуды. А вон в тех шезлонгах — нет-нет, левее! — возлежат сеньориты Солано.[66] Отсюда, пожалуй, не разглядеть, но они выглядят как бабушка и внучка, вернее, как прабабушка и правнучка; характер у обеих не сахар, при этом девочка ведет себя как выжившая из ума старуха, а бабка, напротив, как капризная девчонка… А скоро здесь появятся сестрицы Инферно,[67] в это время они обычно обедают, а за ними непременно притащится пан Йоновек,[68] он очень трогательно, в старомодном духе ухаживает за всей троицей, не в силах выбрать одну из барышень; впрочем, его можно понять… Так что да, я говорила вам сущую правду: ветров в Чивитанове больше, чем обычных курортников. Но что толку, если никто не желает дуть. На вас вся надежда.