Григорий Ряжский - Дом образцового содержания
– Прав, – улыбнулся Академик, предвкушая мировую, и его немного отпустило. Особенно если учесть недавний ужас, что привиделся во сне и еще не до конца растаял.
– Значит, делаем так, – распорядился Стефан, понимая, что главный лед растоплен. – Пулей летишь ко мне, прямо сейчас, дальше садимся в тачку, едем в Барвиху, к купцу, разговаривать. Завтра – поздно, такие, как он, ждать не будут. Надо чего еще объяснять или ухватываешь тему? Да, фотки захвати обе, и кукушкину и бабехину. Добро? – И, не дав времени на ответ, оборвал разговор: – Жду!
Последней мыслью кунцевского бандита Дмитрия Мирского, после того как он съехал на первый этаж и повернулся, чтобы захлопнуть дверь лифта, было то, что бабуля, несмотря на мудацкий сон, была абсолютно права, разрешив матери и отцу рожать по новой.
«Неплохо бы, – представил он себе, – чтоб предки снова совпали по фазе да родили б кого вместе, вот смеху-то было б».
Потом сознание отключилось. Сразу, в один кратчайший миг, всего на долю секунды опоздав против звука негромкого хлопка, который получается обычно, если навернуть на штатного «Макарова» качественный самодельный глушак, тише фабричного. Впрочем, потом это можно было проверить отдельно: и сам «Макаров», и не свернутый с него глушитель так и остались лежать рядом с крепким и красивым телом правнука академика архитектуры Семена Мирского, которого жизнь самого заставила стать Академиком, правда, с противоположной от прадедушки стороны.
Убивать Митьку или не убивать – дело это Стефан обмозговывать стал еще до того, как узнал от него о серьезной неприятности, насчет девки этой, Бероевой, внучки Генераловой. Хотя и признался себе, что мысль такая носит, скорей, дежурный, или, иными словами, профессиональный характер, – как доказательный признак владения ремеслом, не более того. Как в кино говорят, в американском, – ничего личного, сэр.
Все говорило за то, что вполне можно обойтись без потерь. По наследству, уверен был, договорятся нормально, а что касается сопутствующей делу опасности и последствий на будущее, то он же первый сам притушить все заинтересован, поскольку главный в этом деле и есть. По крайней мере, участие самого Стефана недоказуемо по определению: кроме пары советов без свидетелей, ничего другого реального. Так что все-таки – не убивать.
Но это соображение относилось к более ранним, еще до разговора о ценах и прочем таком. Теперь – девка. В то, что внучка останется без ментовского внимания, не верилось, даже если допустить крайний случай – следствие забудет о ней в связи с отсутствием в городе. С другой стороны – что она может сказать? Видала, как Митя Мирский вмазывал жвачку в глазок Керенским. И что? Или…
Дальше было непредсказуемо. Хотелось, конечно, верить, что Митька справится, даже если за него возьмутся, как они умеют браться. Но опять же: возьмутся – быстро вычислят, кто он есть, ну, а дальше тропиночка сама к Стефану поведет, тут и гадать не надо – как два пальца… Так, ладно. Девку убрать проще, чем Академика, тут нет вопросов. Но что с закидоном-то его делать теперь, насчет экспертной оценки? Ч-черт, не подумал. Всего-то и сказать надо было, что сам не знал, думал, так оно и есть, по разговорам если. Теперь уже поздно – умненький мальчик, еврейский, быстро сам все просек.
И что на выходе? На выходе одно – кончать. Митьку, а не девку. И очень срочно. И тогда Стефан набрал лидера измайловских – после того, как Митька ушел от него не в настроении.
Встретились. Долгим разговор не стал. Стефан объяснил просто, что хлопец его, какой Удава завалил, светанулся, – вычислили его. Надо бы концы срубить, сказал. А тот и вдумываться не стал – человечек не его, а дело общее. Какие проблемы? Взял наводку, адресок, то-се и по рукам. Все мы братья – точно, брат?
Первой тело обнаружила ранняя тетка, собачница. Заорала, бросила поводок и выбежала на улицу. Там стала причитать еще громче – так, что милицейский наряд прибыл через пятнадцать минут, не позже. Все было, как и с Удавом, – никаких следов, кроме «Макарова» с глушителем и двух стреляных гильз. Одна пуля – в сердце, от выстрела сзади, другая – в затылке, контрольная. Все остальное – на месте, кроме ключей, не найденных в кармане убитого молодого парня, проживавшего на съемной квартире в этом же подъезде. О ключах Стефан просил отдельно – знал, что ключ от двери квартиры Керенского у Митьки на общей связке. Тем же вечером и забрал – подвезли к указанному месту измайловские. Самого же убитого органам долго разгадывать не пришлось. По номеру «БМВ» и адрес прописки выяснили, и телефон по адресу, и сам кто таков. Сразу с семьей связались, попросили подъехать. Роза Марковна – Вилену так и так, просят, но не говорят, но что-то вроде Митька натворил.
У того съемка была: все бросил, как сердце подсказало, и в машину – туда, в отделение. А уже оттуда вместе с милицией в морг. А в морге сын, Митька, мертвый, с двумя пулями, в сердце и в голове. Первая мысль самой безумной оказалась, самой тупой и идиотской, какие только бывают: выскочила наружу по-шальному без всякого проклятого смысла и обратного прыжка – о том, что хорошо, не в лоб пуля бандитская прошла, а в затылок, пощадила сынову красоту, не подчистую мальчика испоганила.
А после откачивать стали отца, за валидолом побежали, да не нашли ни валидола, ничего. Не было в морге валидола, трупам валидол без надобы, а остальные – здоровые все, как бычье бандитское. Так обошлись: брызнули в лицо Вилену Борисовичу морговой мертвой водички и по щечкам, по щечкам, пока зрачки обратно не вернулись. К концу сеанса сказали: убийство заказное, мол, папаша, – к гадалке не ходи.
Утречком, пораньше, Стефану измайловские отзвонились. Размазывать не стали, просто сказали, очко, мол. Приняв отчет, сразу же попытался заставить себя о Митьке не думать, чтоб не поганить настроение, а заодно не вспоминать лишний раз и о Розе Марковне. Ту и на самом деле жаль было до самых ногтевых корней. Короче, взвесив все дела, таким решил макаром – лететь завтра же, утренним рейсом, в безвизовую Турцию. Путевка не обязательна – так, решил, в пятизвездник устроится, на недельку – дней на десять, больше не понадобится. А уляжется все основное, тогда и назад, без нервов и самобичевания.
Рассчитал точно, потому что, когда вернулся после Антальи к себе в Трехпрудный, все самое неприятное было уже надежно позади: захоронение Митькино на Ваганьково в прадедову могилу, коматозка Розы Марковны и вопрос алиби. Про Вилена Борисовича узнавать не стал, тот его никогда особенно не колыхал, да и видали-то друг друга раза три всего, не больше. Что касалось старой Мирской, то коматозное состояние и на самом деле имело место, продлившись около недели. В больницу Вилен бабушку не отдал, собирался нанять сиделку, но дочка Керенского не позволила, Геля эта. Уперлась, что сама будет с Розой Марковной сидеть, выхаживать. Сказала, с работы уже уволилась, можно считать, так что время есть. Вилька не возражал. Сам тоже на время отказался от всякой работы, сидел дома, опустив руки, с ума сходил от ненависти и горя.
А сына Вилькиного хоронили без Розы Марковны, что при других обстоятельствах никогда не должно было стать возможным. Пришлось. Сказали бабуле об этом, лишь когда в себя более-менее вернулась.
– Спасибо, что не взяли на Ваганьково, – ответила Мирская. – Я бы умерла, если б своими глазами увидала. – И спросила, глядя в глаза: – За что, Виля, скажи мне?
– Ограбить пытались, бабуль, – смалодушничал внук. – А он сопротивляться стал…
– Он такой… – тихо согласилась Роза Марковна. – Он всегда был отважный мальчик, непреклонный…
Сам Вилен тоже, если честно, не пожалел об отсутствии бабушки на похоронах, потому что, когда увидал, кто хоронить подтянулся, дурно ему стало прямо там, у могилы. А когда те говорить стали, кто чего сумел изречь, так Вилен, воспользовавшись дурнотой, в сторону сдал от общей кучи и отвернулся. Обратно к яме подступил, когда уже опускать стали и на крышку гроба землю бросать. Мать Митина, Юля Стукалина, тоже плакала, слов никаких не говорила, да никто от нее слов и не просил – Вилен вообще не был уверен, что она явится сына хоронить. Почему-то, разладившись когда-то, так и не восстановились отношения у них с Юлькой, несмотря на общего сына. Мало того, самого Митьку мать тоже постепенно отваживать от себя стала и от новой своей семьи, тогда еще второй по счету. Видно, махнула на всех этих Мирских рукой, решив, что все одно конкуренции с евреями этими не выдержит, а мороки не оберешься. Ну а потом уже другие дети пошли, новые. Так что не задалось у Митьки с родней по женскому направлению: вместо матери – прабабушка Роза при сомнительном участии бабы Тани Кульковой, да тетя Сара Чепик, домработница с Украины.
С кладбища Юля уехала, не дожидаясь, пока все займут места в автобусе и рассядутся по машинам. Вилену кивнула только пустым кивком, не произнеся ничего путного, а он путного никакого и не ждал – сам кивнул только в ответ. На том и расстались до следующего ближайшего смертного раза.
