Юрий Герман - Дорогой мой человек
— И вас с собой не взял в эту самую гору?
Вересова взглянула на Устименку мягко и печально.
— Я бы теперь и сама не пошла.
Офицеры, внезапно ужасно соскучившись, запели в два голоса:
Вьется в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза…
— Высоко, Мишенька! — сказал один.
— Нет, не высоко, Гришенька, — ответил другой. И опять негромко и душевно запели:
До тебя мне дойти не легко,
А до смерти четыре шага.
— Значит, решительно не возьмете меня? — с тихим смехом, близко щурясь на Володю, спросила Вересова. — Решительно отказываетесь?
— Да как же мы вас возьмем, когда у нас полный комплект, все сто процентов личного состава…
— Тогда, Владимир Афанасьевич, я сама возьмусь. Я ведь, если захочу, все могу. Вы меня еще не знаете…
— Немного знаю.
В двенадцатом часу ночи у Вересовой зазвонил телефон, Она взяла трубку и, вдруг сразу раздражившись, передала ее Володе:
— Вас какая-то дамочка.
— Да, — сказал он, — Устименко слушает.
— Это Нора, Владимир Афанасьевич, — услышал он торопливые, сбивающиеся слова. — Я из отпуска прибыла и в дежурке увидела Ашхен Ованесовну. Плохо ей совсем, наверное, я так думаю, пневмония. У нее даже сознание туманное…
— Вы где?
— Да на пирсе у дежурного. Я хотела подполковника нашего в госпиталь направить, но они сердятся.
— Иду! — сказал Володя.
Богословский и оба офицера — Миша и Гриша — пошли с ним. Вера Николаевна, позевывая, попрощалась и обещала помочь, если понадобится. Покуда Володя натягивал шинель, она быстрым шепотом советовала ему не ссориться с Мордвиновым и вообще не наживать себе тут врагов.
— Вы на таком хорошем здесь счету, — добавила она, — зачем же все себе портить…
В скалах главной базы по-прежнему завывал ветер, только теперь он нес волны колючего, режущего снега. В дежурке было так холодно, что даже мичман в шапке-ушанке и черном флотском тулупчике отбивал валенками чечетку, чтобы согреться. Ашхен Ованесовна, пунцовая от жара, дремала в углу на своей табуретке, тоненькая Нора в черной шинельке пыталась напоить ее водой из кружки. И еще кто-то был здесь, нечто закутанное в одеяло и платок, ребенок по всей вероятности, Володя не разобрал сразу.
— Уй, бабка наша! — радостно удивился офицер Миша. — Узнаешь, Гришан?
Оказалось — оба они были катерниками и как-то после набеговой операции очутились в 126-м, немного контуженные и чуть обмороженные. Теперь и Володю они вспомнили, и сестру Нору.
Богословский взял в руки запястье Ашхен и покачал головой, а Нора в это время говорила:
— Ее непременно домой надо. Она иначе не успокоится. Ей все кажется, что там сейчас раненые прибывают и все совсем у нас худо…
Гриша и Миша переглянулись, пошептались и отозвали Володю в сторону. С их точки зрения, был только один выход — увидеть командующего.
— Поздно, — усомнился Володя.
— Он в это время всегда в штабе, — сказал Гриша.
— Это точно, — подтвердил Миша. — Адмирал раньше двух из штаба никогда не уходит.
— А пустят?
Офицеры опять переглянулись и заявили, что с ними пустят. Их розовые, энергичные лица были полны доброго сочувствия, они непременно должны были действовать и даже рисковать чем угодно, если это необходимо.
— И не задержат нас, товарищ майор, мы пароль знаем, — сказал Гриша.
— Тут на прорыв надо ориентироваться, — решительно заявил Миша, — тут или пан, или пропал…
До штаба по мерзлым ступеням, в свисте пурги, они добежали не более как за десять минут. Дважды Володя кубарем скатывался вниз, катерники дружно его поднимали, дружно отряхивали от снега, дружно приободряли. В здание штаба они проникли беспрепятственно, здешний адъютант был для Миши и Гриши просто Геной, дружком по училищу. Гена же и состряпал пропуск.
— Теперь дело ваше, — сказал он торопливо, — прорывайтесь…
Тут стоял строгий матрос с автоматом, матовые лампочки освещали красную ковровую дорожку. Катерники, обдернув кителя, причесавшись одинаковыми жестами у зеркала, обдернули китель и на Володе, причесали и его.
— Полный вперед! — приказал Гриша.
— Смелость и честность! — посоветовал Миша.
— Никаких предисловий, — наказал снизу адъютант Гена, — он этого не любит.
И тотчас же втроем они оказались в большом темном кабинете, где только на письменном столе горела затененная абажуром лампа.
— Кто? — спросил адмирал, когда они вошли после положенного «просим разрешения».
Володя доложился по форме. Щелкнул выключатель, адмирал включил люстру, и Устименко сразу увидел того, кто командовал флотом, в котором он служил. Он был совсем еще молод — этот уже прославленный в нынешнюю войну флотоводец, — по виду командующему нельзя было дать более сорока лет. Его волосы цвета перца с солью открывали высокий лоб, из-под очень темных бровей спокойно смотрели усталые глаза человека, который уже давно не высыпается.
— Так, ясно, — сказал командующий после паузы. — А вас сопровождает эскорт торпедных катеров?
— Иначе я бы не смог к вам попасть, — четко произнес Володя.
— Ну а с этими орлами, естественно, смогли, — сказал адмирал. — Для них нет преград, как пишут в нашей газете. Слушаю вас, майор!
Устименко сделал шаг вперед и заговорил. Он ни на кого не жаловался, он ничего не просил. Он просто рассказал про своих старух, какие они — эти старухи. Он заявил, именно заявил, что приказом их необходимо перевести в иные условия. Он решительно и твердо отказался от своего назначения в госпиталь главной базы. И со свойственной ему жесткостью сообщил, в каком тяжелом состоянии сейчас находится подполковник медицинской службы Оганян и как ее надлежит — он так и сказал: надлежит — немедленно доставить в медсанбат 126, о котором она так беспокоится, что даже «отболеть нормально» вне своего хозяйства не сможет.
— Требуется катер? — спросил командующий.
— Так точно! — ответил Володя.
Адмирал нажал кнопку и что-то коротко сказал в телефонную трубку. «Эскорт торпедных катеров» быстро зашептал в оба Володиных уха какие-то беспорядочно-восторженные слова, относящиеся к личности командующего. Потом адмирал соединился еще с кем-то и приказал завтра в одиннадцать ноль-ноль «подробно доложить». «Торпедные катера», распалясь, шипели в Володины уши, «какой парень» — командующий.
— Вы тот самый военврач Устименко, который вынул мину из разведчика?
— Мину обезвредил сапер, товарищ командующий… Я же…
— В общем, тот. И вы высаживались с десантниками на мыс Межуев?
— Наш медсанбат был придан десанту, вернее, наши товарищи из медсанбата…
— Но вы там были — с десантом?
— Так точно.
— Вы прыгали в воду с парашютом? Доктора из ВВС вас привлекали к своим опытам?
— Да, к ним меня посылал генерал-майор Харламов. Я прыгал несколько раз, но мне не везло, слишком рано подбирали…
— Командующему ВВС вы писали докладную записку о ваших соображениях по поводу переохлаждения летчиков в воде? Что он вам ответил?
— Пока ничего…
— Пока, — повторил адмирал. — Так. И про ожоги на кораблях писали?
— Так точно.
— Тоже ответа нет?
— Нет, товарищ командующий.
— Оно и понятно, — спокойным тоном произнес адмирал. — Большое начальство занято. Попрошу: все это — переохлаждения и ожоги — суммируйте и доложите мне в ясной и не для медика форме. Не нервничайте, катер подойдет не раньше чем через двадцать минут. Садитесь. И вы, эскорт, садитесь. Миша и Гриша, — вдруг с особым, непередаваемо насмешливым добродушным выражением сказал командующий. — Группа прорыва. — И, быстро повернувшись к Володе, спросил: — Чем сейчас командование может быть полезно вашим докторшам? Особенно заболевшей Оганян?
— Добрым словом, — сказал Володя. — Остальное приложится.
— Да, доброе слово, — задумчиво и медленно сказал адмирал. — Ну что ж, за этим дело не станет.
Поднявшись, он оглядел Володю и, неожиданно усмехнувшись, произнес:
— Странно, что вы врач.
— Почему? — удивился Володя.
— Из вас бы подводник недурной получился по характеру. Командир рейдера из тех, которые уходят в автономные плаванья. Слышали о таких? Впрочем, может быть, и в вашей профессии нужны такие характеры?
Он протянул Устименке горячую руку и с улыбкой добавил:
— В случае необходимости прошу приходить. И можете без эскорта, Миша и Гриша распорядятся заранее, их знакомый Гена все организует. Ох, уж эти мне дружки!
Проводив гостей до двери кабинета, он здесь за локоть задержал Устименку и спросил у него негромко:
— От Аглаи Петровны никаких сведений нет?
— Нет, — ответил Володя. — И, думаю я, не будет. Может быть, Родион Мефодиевич…
— Он в походе, — сказал командующий. — И не скоро вернется. Ну что ж, желаю удачи…
