Александр Терехов - Крысобой. Мемуары срочной службы
— Сразу в институт.
Я вышел подышать во двор. Сильно холодало. Мимо прошли две девицы и громко засмеялись в подъезде, зашептав: «Мальцев уже вернулся».
Мальцев это я.
Я лег спать — как головой в колодец.
Рано в шесть утра я проснулся, смотрел на потолок, потом встал, напился воды и подошел к окну.
Мать смотрела мне в спину. У этого окна она ждала меня.
Небо устало прогибаться над грязью и черными трепетными ветвями. Незаметно, густея на глазах, кружась, переплетаясь, полетел вниз первый снег — легкий, пушистый, сразу тая внизу, как призрачная сеть, покрывая все, как косые мягкие пряди любимых волос, колыхаясь на ветру, — шел снег.
Я постоял, посмотрел на снег и пошел спать дальше.
Без тебя
Случай
За полтора месяца до дембеля сержанту Петренко перестала писать девушка.
Петренко курил себе в туалете и глядел в окно: за окном был мрак, и только согбенные над бетонным забором фонари брызгали, как душ, патлатые струи рыжего света.
«Паскуда, какая паскуда, — сказал себе под нос Петренко, старательно плюнул в раковину, проводил взглядом серебряный плевок и тогда вслед добавил: — Падла».
Казарма уже отдала богу души, кто-то даже храпел самым похабным образом, вызывая нервные скрипы соседа внизу. Наконец тугая подушка совершила стремительное путешествие к голове храпуна, в покое шевельнулось сонно матерное слово, и неспавшие успокоенно крякнули кроватями в благословенной тишине.
— Баринцов, — позвал Петренко. — У нас все на месте?
— Что я их порю, что ли? — буркнул с деланной грубостью Баринцов, отвлекшись от душевной беседы в углу кубрика с писарем Смагиным, и добавил что-то еще вполголоса, вызвав сдержанное ржание соседей.
«Вот паскуда, а?» — подумал Петренко уже спокойней.
— Коровина нет и этого духа… Пыжикова, — ответил наконец Баринцов, поудобней усевшись в кровати. — Коровин никак бабу из автопарка не выведет.
— А Пыжиков?
Баринцов значительно повел головой и пропел:
— А они изволят письма жечь. У них неудачи на личном фронте.
Петренко прошел мимо дневального и стал неторопливо спускаться вниз, вслушиваясь в голоса у выхода: визгливый голос Коровина был, наверное, слышен всему гарнизону.
— Такая баба… Я ее раздел — она только «ку-ку» сказала… И все. Слава богу, что Коробчик машину не закрыл, в кабине хоть ноги торчат, а все теплей, а то пришлось бы на снегу зад морозить.
Петренко прошел совсем тихо, даже приостанавливаясь на каждой ступеньке. Он четко слышал каждое слово.
— А что… Петренко же на снегу порол. Я думал: врут. Ходил специально посмотреть, и правда: на снегу — зад и две коленки, прямо под домом, жильцы небось охреневали, я торчу…
Коровин примолк, видно, затянулся сигареткой; плутающий, нервный голос Пыжикова спросил:
— В-валер, а вот как ты начинаешь?
— Чего? — не понял Коровин.
— Ну вот, с бабой чтоб… Ну, чтоб она поняла, если не пьяная.
— Да ты что, братан, мальчик, что ли? — захихикал Коровин.
— Да ты что, охренел, хлоп тать, — громко заспешил Пыжиков, и Петренко поморщился, покачиваясь на носках на последней ступеньке. — Мне просто интересно.
— Ну что, — Коровину, видно, уже совсем хотелось спать, и он зевал. — Это само как-то, так…
Петренко прокашлялся совершенно без нужды и вышел на крыльцо.
Коровин трогательно приподнял в знак приветствия лихо задвинутую на затылок шапку и показал зубастую, как кукурузный початок, улыбку.
Пыжиков только покосился и помрачнел.
— Не спится? — участливо спросил Петренко у него и тяжело рукой направил к двери. — Шагом марш в кровать!
Пыжиков, не смотря на него, выдернул плечо из-под его лапы и враскачку шагнул к двери, длинно сплюнул в снег.
— Стой! — рявкнул Петренко. — Я что сказал?! Что надо ответить, сынок?
Пыжиков лениво повернулся и с натянутой усмешкой выговорил:
— Есть, товарищ сержант.
— Иди, сынок, — напутствовал его Петренко и прикурил у Коровина.
— Коровин, — сказал он, когда некстати проснувшийся дежурный по части кончил орать, где это на ночь глядя шлялся Пыжиков. — Ты завтра в увольнении?
— В увал, конечно, к бабам, — сладко прищурился Коровин и соединил улыбкой уши. — В общагу кондитеров. Конфеты «Мишка на севере». Чай и бабы. Хочешь со мной? Я с Поповым думал, а он в карауле.
— Коровин, возьмешь с собой завтра Пыжикова, — сказал Петренко и почесал усы.
— На хрена? — отлепил губу от сигаретки Коровин. — Мне и так неплохо будет.
Была уже глубокая ночь, и Петренко совсем было пора в кровать, несмотря на бессонницу — верную спутницу всех дембелей.
Он протер кулаком правый глаз, посмотрел на этот самый правый кулак и легонько ударил Коровина в грудь, потом, задумчиво глядя ему прямо в глаза, размахнулся побольше и двинул сильнее уже, с неприятной, натянутой гримасой, с силой размахнулся еще раз, но Коровин уже отпрыгнул в снег и старательно выдавливал из себя вынужденный смешок — ведь это была шутка, только шутка, что же еще…
— Ты следи всегда за интонацией, Коровин. Я же не сказал: возьмешь с собой завтра Пыжикова? Я сказал: Коровин, ты возьмешь с собой завтра Пыжикова.
— Пол-автороты. И кто только службу тащит? — хмыкнул Коровин, оглядев машины у общаги.
Уже в лифте он потянул носом и, отвалившись в угол, оглядел сжавшегося Пыжикова.
— Ну, ты и одеколона извел… Лучше бы выпили. Кто тебя здесь шохать-то будет?
Общага была шумная: вываливались в коридор веселые компании, растрепанные, по-домашнему в халатиках, девчонки с цепкими взглядами густо накрашенных глаз громко перекликались, смеялись, кто-то хрипло орал под гитару песню без слов, пытаясь перекрыть магнитофонные вопли, у туалетов курили, и оттуда, из дрожащего марева, Коровина окликнули — он кивнул, пытаясь увидеть, кто это был, и топал дальше, считая вслух номерки комнат и уже загодя улыбаясь.
— Мож-на? — вкрадчиво спросил он после стука в последнюю дверь направо и властно подергал ручку.
За дверью сделали потише музыку, голоса притихли, и тонкий женский голос жеманно вытянул:
— Кто-о?
— Открывай! — рыкнул Коровин, хозяйски долбанул сапогом пару раз внизу двери и заговорщически подмигнул Пыжикову, прилипшему к стене.
После короткого сердитого лязга щеколды дверь выпустила высокую девицу с растрепанной прической, царапавшей острыми прядями лоб. Она то и дело недовольно поправляла эти пряди, глядела в сторону, недовольно поджимая губы, открывала рот и коротко дула на покрасневшее лицо, крепко сжимая за спиной дверную ручку.
— Наташа-а, — Коровин привычно потянулся руками к ее лицу.
— Да иди ты! — вяло отпихнула она Коровина и передразнила: — На-та-ша-а-а…
— А чего? — радостно моргнул Коровин. — Вот друган со мной, Аркаша, ну, познакомься. Ну, да познакомься с человеком. — И подтолкнул ее, взяв за локти, к Пыжикову. — Ну! Да познакомься с человеком. Ну!
— Пусти, — раздраженно повела она головой и кисло взглянула на Пыжикова. — Меня зовут Наташа, понял? И вот что, Валера, у меня люди, — она заговорила тише, и Коровин склонился к ней, нервно зацарапав ладонью по стенке.
— Ну, так че? И че? Ну? — бубнил Коровин.
Пыжиков чувствовал, что вспотел, и с омерзением пытался унюхать тяжелый прелый дух, идущий из-под застегнутой наглухо шинели.
Он отклонился от стены, снял шапку и неловкими пальцами принялся расстегивать великоватую шинель, делавшую его похожим на бабу. Уставил руки в бока, будто участвуя в разговоре, а сам глядел в стену и ни о чем совсем не думал.
Из комнаты вылезла еще одна девица — в синем батнике и белесых джинсах, мельком оценила Пыжикова и, опершись подбородком на плечо Наташи, узнавающе-ехидно улыбнулась Коровину, поправила у него что-то на груди; Коровин сбавил накалу в беседе, но тут из комнаты дернулся пьяный бас:
— Ну, какого там хрена?!
Коровин сразу вытянулся злобно, сжав губы, но Наташа буркнула за спину:
— Да погоди ты.
Она переглянулась с подругой, пошептала ей на ухо и важно решила:
— Ну ладно.
— Ну а его куда? — осведомился повеселевший Коровин, не оборачиваясь, показал на Пыжикова, старательно смотрящего в окно.
— Ну-у, — протянула Наташа и стала нетерпеливо постукивать тапочкой по полу. — Может, ты еще взвод приведешь?
Ее подружка в синем опять что-то шепнула на ухо.
— К кому? — в полный голос спросила изумленно Наташа и прыснула. — Я щас умру.
— А чего-о ты? — удивилась, в свою очередь, подруга. — Давай!
— Ну, веди. Мне-то что, — засмеялась Наташа и уже потащила Коровина в комнату, расстегивая на нем шинель, а тот говорил Пыжикову оттуда:
— Ну, в общем, ты иди вон туда, с ней. Давай, короче, гуд бай. Не срами роту, слышь, давай, в кругу друзей ничем не щелкай. Если хочешь есть варенье, не лови этим самым мух, — и смеялся.
