Анна Гавальда - Утешительная партия игры в петанк
– Нет. Ничего, – сказала она, оборачиваясь, – тут стало очень уютно, да?
За те три дня, что он здесь был, впервые они оказались наедине, и он на пару минут снял с себя маску примерного бой-скаута:
– Кейт… поговорите со мной…
– Я… Я, как Ясин, – заявила она ни с того ни с сего.
– …
– Не знаю, как вам это сказать, но я… я ни за что на свете больше не хочу рисковать, я боюсь страданий.
– …
– Вы меня понимаете?
– Мне об этом Натали рассказывала… Что дети, живущие в приемных семьях, часто болезненно реагируют на любые перемены, ни с того ни с сего делаются несносными и страшно мучают тех, кто их к себе принял. И знаете, почему они так поступают? Инстинкт самосохранения. Чтобы физически и морально подготовиться к новой разлуке. Они нарочно ведут себя отвратительно, чтобы их отъезд всеми был принят, как облегчение. Чтобы убить любовь… Эту… эту дурацкую ловушку, в которую их опять заманили…
Ее палец скользил по зеркалу.
– Вот и я, представьте себе, такая же, как они. Я не хочу больше страдать.
Шарль искал слова. Одно, два, три. Можно и больше, раз уж без них не обойтись, но, ради бога, хоть какие-нибудь…
– Вы все время молчите, – вздохнула она. И добавила, уходя в соседнюю комнату:
– Я о вас ничего не знаю. Даже не знаю, кто вы, зачем вернулись сюда, но я должна вас предупредить: я всегда рада гостям, and, действительно, there is a Welcome on the mat but…[321] но…
– Что, но?
– Вам не представится случай бросить меня…
Ее голова снова появилась в дверях, заметила, что ее легковес в состоянии грогги и решила этот раунд завершить:
– А если серьезно, darling,[322] знаете, кого здесь не хватает? А поскольку он действительно бьш совершенно оглушен, ответила сама:
– Некой Матильды.
Выплюнул капу, вместе с несколькими зубами, и улыбнулся в ответ, а потом пошел за ней следом, огибая буфет.
И глядя, как она смеется, поднимает бокал, играет с другими в дартс, подумал, черт, значит, меня она насиловать не будет…
Вспомнил анекдот от той самой, кого здесь не хватало:
– Знаешь, почему улитки ползают медленно?
– Гм…
– Потому что они липкие.
В общем, перестал пускать липкие слюни.
11
То, что было потом, называется счастьем, а со счастьем сложно.
Не расскажешь.
Так считается.
Так говорят.
Счастье пусто, слашаво, boring[323]и всегда утомительно.
Счастье надоедает читателю.
Убийца любви.
Если бы автор обладал хоть крупицей здравого смысла, он бы прибег к эллипсису.
Как раз об этом подумал. Залез в свой Gradus:[324]
«Эллипсис. Пропуск слова или предложения, необходимого для грамматической полноты, когда высказывание не содержит неясности и неуверенности относительно содержания».
???
Только вот зачем опускать слова, необходимые для полноты повествования, когда именно их-то и не хватало?
Зачем отказывать себе в этом удовольствии?
Из стилистических соображений написать «Три недели в Ле Веспери были самыми счастливыми в его жизни» и отправить героя обратно в Париж?
И правда. Пять слов: самыми, счастливыми, в, его, жизни – и никакой неясности и неуверенности…
«И жил он счастливо, и было у него много детей».
Но автор артачится.
Хватит с него таксистов, семейных ужинов, писем-ловушек, разниц во времени, бессонниц, разочарований, проигранных конкурсов, грязных строек, инъекций валия/калия/морфия, кладбищ, моргов, праха, закрытых кабаре, разрушенных аббатств, отказов, отречений, разрывов, передозировок, абортов, ушибов, бесконечных расчетов, судебных решений и даже истеричных кореянок.
Хотелось бы тоже немножко травки…
То есть, простите, природы.
Что делать?
А что там дальше, в путеводителе по литературным приемам?
«Другие определения: 1. Эллиптическое повествование строго следует единству действия, опуская праздные эпизоды и концентрируя значимое в нескольких сценах».
Так, хоть на несколько сцен у нас право будет…
Спасибо.
Академия так добра.
Но какие предпочесть?
Ведь все вокруг это сплошные истории…
Автор не берет на себя такую ответственность. Отделять «праздное» от того, что им не является.
Чтобы не судить самому, полагается на восприятие своего героя.
Он доказал, что на него можно положиться…
Открывает свой блокнот.
В нем эллипсис мог бы быть римским амфитеатром, колоннадой площади святого Петра или пекинской оперой Поля Андрё, но уж никак не пропуском.
На левой странице чек из магазина стройтоваров, который они вместе с Кеном и Самюэлем посетили накануне. Чеки надо хранить обязательно. Это всем известно.
Что-нибудь да обязательно не заладится. Гайка не подойдет, гвозди не те… Что-то вообще забыли купить, а наждачки явно не хватит. Девчонки сердились, вытаскивали занозы…
На правой – наброски, расчеты. Ничего особенного. Проще простого. Детские игрушки.
И как раз для детей. И для Кейт.
Кейт, которая никогда не купалась с ними в реке…
– Тины много, – морщилась она.
Шарль – мозговой центр, Кен – исполнитель, Том – группа поддержки, на лодке охлаждал в воде бутылки пива, привязанные веревкой к уключине.
Втроем они смастерили замечательные мостки.
И даже трамплин на сваях.
Притащили с ближайшей свалки гигантские бочки из-под масла, на них положили сосновые доски.
Шарль предусмотрел даже ступеньки и перила в стиле «datcha russe», чтобы сушить на них полотенца и облокачиваться во время будущих соревнований по прыжкам в воду…
Соображал потом всю ночь и весь следующий день, забрался с Сэмом на дерево, и они перетянули с берега на берег стальной трос.
Что и отображено на третьей странице.
Странного вида скоба из перевернутого велосипедного руля скользит по тросу: так называемая «тирольская канатка» для детей.
В третий раз (!) съездил в СтройТовары и купил две лестницы понадежнее. Остаток дня провалялся со «старшими» на их шикарном деревянном пляже, подбадривая мартышек, которые пролетали у них над головами с криками «банзай!» и падали в воду.
– Сколько их тут? – изумился он.
– Вся деревня, – улыбнулась Кейт. Даже Лука с сестрой появились…
Не умевшие плавать были в отчаянии.
Правда, недолго.
Кейт не выносила детей в отчаянии. Пошла за веревкой.
Теперь не умевшие плавать тонули лишь отчасти. Их вытягивали на берег и, когда они очухивались и отфыркивались, разрешали вернуться обратно.
Собаки гавкали, лама жевала свою жвачку, водомерки переселялись куда подальше.
У кого не оказалось с собой плавок – купались в трусах, а трусы, намокнув, просвечивали.
Самые стеснительные тут же прыгали обратно на велосипед. Чаще всего возвращались уже в плавках и со спальными мешками на багажниках.
Дебби отвечала за полдники. She loved[325] плиту Агу.
На следующих страницах сплошь фигурки тарзанчиков, между небом и водой, подвешенные к велосипедному рулю. Двумя руками, одной, двумя пальцами, одним, головой вверх, головой вниз, шиворот-навыворот. Навсегда.
А еще, Том на лодке, вылавливающий оглоушенных, десятки сандалий и кед, расставленные на берегу, искры солнечного света на водной ряби, сквозь ветви тополя, Марион, сидящая на первой ступеньке, протягивает брату кусок пирога, сзади ухмыляется какой-то здоровенный дуралей: вот-вот столкнет ее в реку.
Ее профиль – для Анук, профиль Кейт – для него.
Набросок небрежный. Не решался рисовать ее слишком долго.
Боялся теорий социальных работников.
За своими чадами приехал Алексис.
– Шарль?! Ты как тут оказался?
– Оффшорный инжиниринг…
– Но ты… Ты тут надолго?
– Посмотрим… Если нефть в этой речке найдем, думаю, на какое-то время еще задержусь…
– Так приходи к нам на ужин!
И тут Шарль, любезный Шарль, ответил: нет. Нет у него такого желания.
И пока тот уводил детей, вымещая на них свою обиду, мол, что это еще за ссадины на ляжках? Что скажет мама? И купальник у тебя весь в дырках, и куда подевались носки, и ах, вы такие, сякие, нехорошие, повернулся и понял, что Кейт все слышала.
