Дуглас Кеннеди - Испытание правдой
— Знаешь, я хочу, чтобы ты встретился со мной и отцом в городе, — сказала я, назвав отель и объяснив, что домой сейчас ехать нельзя.
— Почему вся эта история вылилась в такой балаган? — раздраженно произнес он.
— Скажи спасибо «Бостон геральд», Джефф.
— Твой комментарий насчет аборта тоже подлил масла в огонь.
Я уже готова была вспылить, но сдержалась:
— Поговорим об этом позже, в отеле.
И нажала отбой.
Поднявшись наверх, я сложила в сумку одежду на несколько дней. Потом зашла в свой кабинет и засунула в дорожную сумку лэптоп. Марджи позвонила как раз в тот момент, когда я закончила сборы.
— Ты не представляешь, что здесь творится, — сказала я, выглядывая в окно. За это время успел подтянуться и грузовик с канала Эй-би-си. — Прямо-таки медийный ажиотаж…
— Я в курсе — минут пять назад тебя показывали по «Фокс ньюс».
— Но я же отказалась дать им интервью, — в ужасе воскликнула я.
— Да, они как раз это и показали.
О боже!
— Неужели показали и то, как я…
— Послала их репортера? Конечно показали. Это же «Фокс ньюс» — они обожают портить людям жизнь… хотя, воспевая семейные ценности, все-таки пропустили твое нецензурное ругательство.
— Я выглядела психопаткой, да? Наверняка представили меня чокнутой.
— Не смей так говорить.
— Это означает, что и ты считаешь мое выступление полным провалом.
— Ты выглядела измученной, расстроенной и рассерженной из-за столь наглого вторжения прессы, но кому какое дело? Твой ребенок пропал — у тебя есть полное право выглядеть и чувствовать себя взбудораженной.
Я посвятила ее в план своего побега.
— Здорово придумано. Я позвоню тебе через пару часов, надо кое-что обсудить. У нас в офисе телефон раскалился.
— Меня уже тошнит от этих звонков.
— Сейчас самый трудный этап. Через пару дней вас с Дэном оставят в покое. Удачи тебе с побегом.
Я посмотрела на часы. Половина шестого. Я погасила свет везде, кроме спальни, подхватила две дорожные сумки и спустилась в подвал. За стенкой игровой комнаты Дэна находился проход, который вел в сад, в старый погреб для хранения яблок. В свое время мы переоборудовали его — построили этот соединительный туннель к дому, провели электричество, — так что он стал вполне современной кладовой. Сейчас погреб был забит коробками и старыми велосипедами, но двери по-прежнему открывались в сад. Ключ от замка я нашла на полке над электрощитком. Створки дверей находились прямо над головой, и рядом всегда стояла маленькая лесенка, на всякий случай. Я забралась на лестницу, отперла замок и, навалившись всей массой, толкнула одну из створок. Она с глухим стуком легла на землю. Холодный ветер ударил мне в лицо. Я выждала мгновение, проверяя, не привлекла ли открытая дверь внимания журналистов, которые могли догадаться выставить пост в саду. Но для них я по-прежнему находилась наверху, в спальне. Я снова спустилась в погреб, выключила свет, схватила свои сумки, взобралась с ними по ступенькам, выставила сумки на землю и вылезла сама. Закрыв дверцы, нервно оглянулась по сторонам. Все чисто… Подхватив сумки, я проскользнула за деревья, в дальний угол нашего сада. Затем вышла на задний двор соседей, супругов Бауэров, с которыми мы совсем не общались, разве что раз в год обменивались рождественскими открытками. Было облегчением увидеть, что на их подъездной аллее нет ни одной машины и в доме погашен свет. Я благополучно миновала площадку у открытого бассейна, обогнула лужайку и вышла в тупик, которым заканчивалась соседняя улица. Чуть впереди стояло такси. Я постучала в стекло. Таксист вышел, взял мои сумки и положил их в багажник. Я тем временем забралась на заднее сиденье. Он сел за руль, посмотрел на меня в зеркало заднего вида и спросил:
— Вы разве не на Чемберлен-драйв живете?
— Я в бегах.
— От этих телевизионщиков, что дежурят перед вашим домом?
— О да…
— Вы что же, убили кого-нибудь?
— К сожалению, не удалось, — сказала я, думая о Марке Маккуине.
Спустя двадцать минут мне уже показывали мой номер в «Хилтон Гарден Инн». Он был — как я и просила — достаточно просторный, поскольку я не знала, как долго нам придется здесь жить. Как только я распаковала вещи, в дверь постучали. Это был Джефф. Я не виделась с ним вот уже несколько месяцев и сейчас попыталась не выказать того ужаса, в который повергла меня его внешность. Еще в Рождество он показался мне чересчур упитанным, но с тех пор он заметно прибавил в весе, и я не могла избавиться от ощущения, будто он выглядит лет на десять старше. Как всегда, он был напряжен. Впрочем, это было его естественное состояние. Даже если мы бы встретились не при таких трагических обстоятельствах, Джефф все равно не смог бы расслабиться.
— Мама, — тихо произнес он, целуя меня в щеку.
— Ты уже зарегистрировался? — спросила я.
— Да, — ответил он и прошел в гостиную. — А где отец?
— Скоро будет.
— Мне только что звонила Шэннон. Сказала, что видела тебя на «Фокс ньюс». Она очень расстроенна.
— Из-за того, что ее свекровь нецензурно обругала репортера?
— Она сказала, что ты выглядела сумасшедшей.
— Именно так я себя и чувствую.
— Не знаю, как ты могла позволить довести все это до такого абсурда. И еще этот твой комментарий про аборт…
И снова я попыталась сдержаться. На этот раз безуспешно.
— Эти репортеры толпятся у дверей моего дома только потому, что твоя бедная сестра пропала без вести, а этот негодяй, он же звездный доктор, находится под подозрением. И говорить о том, что все это из-за моей реплики про аборт…
— Хорошо-хорошо, — сказал он. — Просто я немного взвинчен.
— Не ты один…
— Шэннон закатила скандал, когда прочитала сегодня статью в «Геральд». Она очень сердита на тебя, мам.
— Это ее право.
— Да, но она злится и на меня тоже.
— Что, и в этом я виновата?
— Послушай, ты знаешь, как мы относимся к праву на жизнь нерожденного ребенка…
— Какой-то нечистоплотный журналист задал мне коварный вопрос о том, поддерживаю ли я решение Лиззи о прерывании беременности. И вот дословно то, что я сказала «Если она сочла это решение правильным на тот момент и если она приняла его без всякого давления со стороны… тогда да, я одобряю». И что в этом такого злодейского? Мы оба знаем, как Лиззи любит детей. Я абсолютно убеждена в том, что Маккуин уговорил ее сделать аборт, пообещав, что у них будет общий ребенок после его развода. Лиззи говорила об этом твоему деду…
— Зачем она ему это рассказывала?
— Потому что они были близкими друзьями… и что в этом плохого?
— Он не тот человек, с кем я бы стал советоваться в вопросах морали.
— Знаешь, что я тебе скажу, сыночек? Я бы к тебе тоже не стала обращаться за советом. Как и твоя сестра, потому что и ей, и мне известно, каким жестким, догматичным и безжалостным ты стал…
— Не сваливай на меня свои родительские огрехи…
Его слова хлестнули меня, как пощечина, хотя в глубине души я догадывалась, что когда-нибудь услышу их.
— Я не принимаю от тебя таких упреков, — сказала я.
— Очень плохо.
— Что с тобой произошло, Джефф? Когда ты превратился в такого озлобленного субъекта? И почему?
Он поморщился, не ожидая, что получит сдачи. Но ответить не успел, потому что в дверь снова постучали.
Джефф открыл. Вошел Дэн. Он протянул руку сыну, который в ответ сжал его плечо и сочувственно кивнул. Потом Дэн повернулся ко мне.
— Я не понимаю, почему мы должны скрываться здесь, — произнес он.
— Потому что дома я оказалась в осаде. И потому что Марджи предложила…
— С каких это пор всем распоряжается Марджи? — спросил Дэн.
— С тех пор, как она предложила свои услуги…
— Ты могла бы посоветоваться со мной, — сказал он.
— Ты все равно был занят в операционной, и, поскольку мы внезапно оказались в центре внимания ведущих средств массовой информации, я с радостью пригласила ее на роль нашего пресс-секретаря… все-таки она одна из ведущих нью-йоркских пиарщиц…
— Возможно, она не совсем подходящая кандидатура, — сказал Джефф.
— Почему это вдруг?
— Потому что сейчас, как я думаю, нам нужен тот, кому по зубам такие акулы, как «Фокс ньюс»…
— Марджи — профессионал высшей пробы…
— И что, она способна выпустить заявление, опровергающее твои комментарии об аборте?
Я отвернулась на мгновение, непроизвольно сжимая кулаки. Потом снова обратилась к сыну:
— Если бы я хотела отказаться от своих слов, Марджи подготовила бы соответствующее заявление. Но она не станет делать его исключительно по политическим мотивам, как бы тебе этого ни хотелось.
— Конечно, ведь Марджи — известная нью-йоркская либералка.
