Маргарет Джордж - Елена Троянская
— Мы всю зиму ткем, — заметила Креуса. — Больше нечем заняться, когда над городом дуют свирепые ветры.
— Мы сами создаем свой мир, — улыбнулась Андромаха. — Мы рисуем сцены с помощью шерсти, погружаемся в них, а когда отрываем глаза от работы — уже вновь наступила весна.
— Весна! — вздохнула Лаодика. — Я уже мечтаю о ней. Зима кажется такой долгой!
Что-то принесет им эта весна? Не гиацинты и фиалки, которые они так любят, а корабли с войском Агамемнона.
— Да, это правда, — согласилась я. — Но лучше бы она в этот раз никогда не кончалась!
Все собрались расходиться, а меня Андромаха знаком попросила задержаться. После ухода девушек в комнате стало ощутимо холоднее, несмотря на жаровни.
— Всех нас тревожит будущее, — сказала Андромаха, плотнее закутываясь в плащ.
— Да. — Я только кивнула, боясь говорить.
— Я беспокоюсь за свою семью: они живут далеко отсюда, на юге. Я беспокоюсь за матушку.
Мне так хотелось поговорить с ней как с подругой, без недомолвок. Посмею ли я?
— Андромаха! Я должна тебе признаться… Моя матушка… она покончила с собой.
Она отшатнулась, или мне показалось? На ее лицо набежала туча.
— Елена! Как ты можешь носить в себе такое горе?
Она обняла меня.
— Я не могу. Я не ношу его. Я корчусь под ним.
— Кто тебе принес эту весть?
— Купец. На ярмарке…
— И ты держала это в себе столько времени?
— Парис тоже знает. Она убила себя из-за нас. Поэтому нам нелегко друг с другом.
— О Елена!
По ее щекам покатились слезы.
Я отерла ее слезы своей рукой и сказала:
— Надо жить. Мы обязаны.
Я пожалела, что завела этот разговор: он ранил меня, как острый кинжал.
— Возможно, только дав новую жизнь, мы обретем радость. Но пока…
— Пока ничего… — Она покачала головой и вздохнула. — А как у тебя?
Я улыбнулась в ответ:
— Тоже ничего.
— Мы пойдем на гору Ида?
— Не знаю.
— Там этой осенью будет праздник плодородия. Он очень древний и дикий, в нем могут участвовать только женщины. Мужчин, которые проникают туда, разрывают на куски. Но отчаявшимся дано мужество отчаяния… Пойдем со мной, Елена! — Андромаха улыбнулась. — У тебя такая же беда, как у меня. Только ты понимаешь меня.
Невозможно было добраться до горы Ида, оставаясь незамеченными. Большую часть дня мы тряслись в повозке по тропинкам, петляя туда-сюда. Парис и Гектор настояли на том, что сами отвезут нас. Они боялись за нашу безопасность, но Андромаха сказала, что страхи излишни, ведь наши помыслы чисты и соответствуют духу праздника.
Мы взяли с собой факелы — большие ветки, пропитанные смолой, надели грубые плащи с капюшонами и самые прочные сандалии.
— Бродить по горам в темноте! В обществе неизвестно кого! — Гектор нахмурился. — Мне не нравится эта затея.
— Зато тебе очень понравится сын, когда он родится! — ответила Андромаха. — Что значит ночь, проведенная на горе, по сравнению с сыном? Ничтожная цена.
— Где люди, к которым вы должны присоединиться? — спросил Парис, вытянув шею и пытаясь разглядеть кого-либо в темноте.
— За поворотом, там, где бьет горячий источник. Так мне говорили, — ответила Андромаха.
— На Иде кругом горячие источники, — проворчал Гектор. — Горячие источники да холодные источники. Потому ее и называют «многоструйная Ида».
— Этот источник находится на той стороне, откуда видна Троя. Самый ближний к нам.
Закатное солнце коснулось пальцами верхушек сосен, застряло между стволами. Налетел холодный ветер. Точка равноденствия осталась позади, приближалась пора, когда Персефона спускается в подземный мрак. Я задрожала, и Парис крепче обнял меня.
— Тебе не обязательно идти туда, — шепнул он. — Если у нас нет детей, значит, таков наш жребий.
— Я понимаю. Я готова принять волю богов. Но сначала я хочу ее узнать.
— Приехали. — Гектор натянул вожжи.
Впереди виднелась кучка женщин, они собирались около источника. На них были накидки из звериных шкур. Каждая держала факел из сосновой ветви или прутик, обвитый плющом.
Мы вылезли из повозки, напоследок успокоив мужчин, что все будет хорошо, и направились к источнику. Я услышала стук повозки, которая возвращалась в Трою, но не оглянулась ей вслед. Я смотрела только вперед.
Свет быстро погас. Лица было трудно разглядеть, они расплывались в сумерках. Тут собрались, похоже, женщины всех возрастов: от юных девушек до глубоких старух. Имелась ли у них предводительница? Да, одна старуха стрельнула в нас из-под капюшона пронзительным взглядом неожиданно ярких, обсидианово-черных глаз. Да и старуха ли она? На лице ни одной морщинки.
— Еще немного подождем, — сказала она. — А потом поднимемся в гору. До наступления темноты мы должны проделать половину пути.
Предводительница подняла над головой незажженный факел.
— Подъем будет становиться все круче и каменистее. Факелов хватит только на половину пути. Поэтому пока не будем их зажигать.
— А когда мы придем… на место? — робко спросила женщина, судя по голосу — совсем юная.
— Ты все узнаешь в свой черед. Но о том, что узнаешь, нельзя никому рассказывать. Все, что вы увидите на горе, должно остаться тайной. Все, что вам здесь откроется, должно сгореть на погребальном костре вместе с вашим телом.
Предводительница отбросила капюшон и открыла резкое, волевое лицо.
— Вы поняли, дочери мои?
— Да, Матушка, — откликнулся хор.
Матушка? Как ее зовут? Она являлась хранительницей ритуала, но к ней никто не обращался по имени.
— Вперед! — скомандовала она и направилась в чащу леса.
Она шагала напрямик. Мы следовали за ней. Среди густых деревьев стало совсем темно. Верхушки сосен покачивались на фоне неба. Мы молчали и старались поспевать за Матушкой.
Я посмотрела на Андромаху, восхищаясь ее чистым строгим профилем. Они с Гектором словно созданы друг для друга. Если у них родится ребенок, он будет прекрасен! Лишь бы только этот ритуал — или как он называется — помог им. И мне с Парисом… Андромаха тоже взглянула на меня и понимающе улыбнулась.
Подъем был трудным. Скоро я задохнулась, лицо покрылось потом. Я откинула капюшон, чтобы меня обдувало ветром. В такой темноте можно было не прятаться. Камни скользили под ногами. Однажды я чуть не упала, и Андромаха подхватила меня.
Мы очутились на плоской площадке. Долина виднелась далеко внизу, окутанная голубой дымкой.
— Давайте зажжем наши факелы, — сказала Матушка.
Она опустилась на колени, положила на камень горсть сухого мха, потерла прутиком о кусок дерева. Появился дымок, затем огонь. Она поднесла к нему конец своего факела, а когда он занялся, жестом подозвала соседку и зажгла ее факел.
— Теперь зажги все факелы, — приказала Матушка.
Женщина обошла нас, прикасаясь своим факелом к нашим. И вот все они запылали, и вокруг нас сделалось совсем светло.
— Когда поднимемся на вершину, прошу вас принять все, что будет там происходить, — промолвила предводительница. — Больше ничего не могу вам сказать, только одно: та из вас, которая не отдастся происходящему сполна, ничего и не получит взамен. Поэтому не сдерживайте себя, не сопротивляйтесь.
Факелы разбрасывали искры, и они танцевали вокруг нас, как маленькие шаловливые духи. Сосны стонали и качались, наклоняя стволы, словно танцоры.
— Еще, еще выше, — звала Матушка. — Не замедляйте шаг.
Мы стремились за ней, череда факелов извивалась, как огненная змейка.
Путь становился все более крутым и узким. Нам приходилось карабкаться, держа факел в одной руке, а другой хватаясь за торчавшие корни деревьев или каменные выступы. Наступила темнота, даже луна спрятала свое лицо. Звезды от этого казались ярче, но не могли осветить нам путь, чтобы мы не спотыкались.
Обогнув камень, мы попали на узкую тропинку, которая вилась до самой вершины горы. Ее венчали нагромождения камней и искривленные стволы сосен, сцепившихся друг с другом. Ветер свистел в ушах, взметал полы наших плащей.
— Играйте, дочери мои, сестры мои! — велела Матушка.
Несколько женщин вынули из-под звериных шкур цимбалы, флейты, маленькие барабаны и заиграли. Сначала они играли негромко, и звуки музыки едва перекрывали шум ветра и крики ночных птиц, которые кружили над горой.
Никогда раньше я не слышала подобной музыки. Сладостное звучание флейты пронзали резкие металлические звуки цимбал, а барабаны, обтянутые козлиной кожей, отбивали ритм, который то нарастал, то отступал.
Некоторые женщины воткнули факелы в землю, образовали просторный круг и начали двигаться. Они плавно покачивались из стороны в сторону, вперед-назад, хлопая в ладоши и завывая. Ветер растрепал их волосы, женщины двигались все быстрее и быстрее, музыка звучала все громче и настойчивее. То барабаны набирали силу, их звук заглушал все прочие, то стон флейты брал верх над барабанным боем, то и барабаны, и флейта отступали перед цимбалами.
