Виктория Платова - Анук, mon amour...
На Лилу, манекенщицу из моей юности, севшую в чей-то «Порше», чтобы умереть? На Лулу, подружку Маджонга? Или на кого-то еще? На кого-то еще, так будет вернее. Через секунду из темной, покрытой бликами воды прошлого, ко мне приходит еще одно имя.
О-Сими.
О-Сими, карманная японка, фотографировавшаяся со мной на речном кораблике. О-Сими, подруга Омацу, О-Сими, почти забытая мной. Вот откуда блики – вся Сена была в разноцветных бликах, и О-Сими очень не нравилась Линн. Линн давно уже нет, но мне не хочется об этом вспоминать, как и обо всем остальном. Прежде всего – об улитках, я так и не нашел в себе силы, чтобы с ними расправиться. В моем доме в Музайя, набитом вещами доме, нет никаких улиток. Вот только иногда, глубокой ночью, мне слышится их призывное «Крэк, крэк, крэк», и я знаю, что обычно следует за этим. Мои ладони покрываются сукровицей, она неоднородна, так что временами странные линии на моих руках можно принять за вполне осмысленный узор. Примерно такой же, какой украшает ладони Али, хозяина лавки в Бельвиле. Мне хочется думать – что такой же, возможно – это изречения из Корана, возможно – что-то иное… Мне хочется так думать, но в том, что узор чаще похож на зарисованный Тьери Франсуа орнамент в стиле платереско, – в этом я боюсь признаться даже себе.
Я знаю, что обычно следует за этим.
Я отправляюсь в душ и пытаюсь закурить самокрутку под плотными, весело бьющими струями. Я извел тысячи самокруток, но ни одна из них не осталась сухой.
Это только я всегда выхожу сухим из воды.
Я – бедный сиамский братец, король запахов, прописавшийся на страницах гламурных журналов, владелец раскрученного до тошноты брэнда и без пяти минут владелец собственной парфюмерной империи.
Вот только птицу я так и не нашел. И это единственное, что отравляет мне жизнь. Кроме жалкого коротышки Дидье Бланшара, сидящего напротив.
– Если вы опять собираетесь расспрашивать меня о смерти Мари-Кристин – мне больше нечего вам сказать.
Нет, мсье Кутарба. Я не собираюсь расспрашивать вас о смерти мадам Сават. Похоже, вы были правы. И ее смерть не имеет к вам никакого отношения. Есть, конечно, косвенные улики, я имею в виду показания нескольких свидетелей, но для возбуждения уголовного дела этого маловато. – Бланшар смотрит на меня с плохо скрытой ненавистью.
– Значит, я больше не подозреваемый?
– Мне хотелось бы поговорить с вами совсем о других смертях. Так, в порядке частной беседы.
– Я могу отказаться от нее?
– Можете. Но лучше бы вам этого не делать, – проклятая бланшаровская паутина снова лезет мне в рот.
– Я готов, мсье Бланшар. Я готов ответить на все ваши вопросы.
– Очень хорошо. Расскажите-ка мне о Линн Нугаро,
Линн. Причем здесь Линн? Линн давно умерла, но не стану же я рассказывать этому полицейскому псу об улитках, погубивших ее. И откуда Бланшар узнал о Линн?
– О Линн Нугаро? – Я пытаюсь выиграть время.
– Вам ведь знакомо это имя?
– Да.
– И сама Линн.
– Да.
– Как вы с ней познакомились?
– Случайно. Я зашел в ее магазин. Букинистический магазин. Я искал одну редкую книгу, и мы разговорились.
– Значит, вы познакомились в букинистическом магазине, владелицей которого она была?.. Интересно, – Бланшар явно удивлен, но причин его удивления я понять не могу. – Вы часто с ней виделись?
– Нечасто. Только тогда, когда приходил к ней в букинистический.
– Вы встречались только в… букинистическом?
– В общем, да.
– И никаких кафе?
– Может быть… Один или два раза. Не помню точно.
– Вас неоднократно видели вместе во Французской Синематеке.
Прямо на моих глазах кривые зубы Бланшара вытягиваются, превращаясь во вполне осмысленные клыки. И как только он пронюхал про Французскую Синематеку? Очевидно, бегал где-то поблизости, задирая заднюю ногу у коробок с пленками.
– Может быть… Один или два раза.
– Один или два… Что вы обычно смотрели?
– Не помню. Кажется, какие-то детективы. Линн… Мадам Нугаро нравились детективы.
– Кафе, кино… Многовато для случайного знакомства в букинистическом. Может, были еще какие-нибудь специфические развлечения?
– Какие?
– Ну, не знаю… Поездки по ночной Сене, например. Есть даже фотографии этого вашего времяпрепровождения.
– Фотографии? Может, это был случайный снимок? – Откуда коротышка может знать о нашей поездке на Бато Муш?.. Я плаваю в собственной голове, самый настоящий обломок кораблекрушения, я пытаюсь уцепиться хоть за что-то. Безрезультатно.
– Случайный? Да как сказать… В мае теперь уже позапрошлого года… вы совершали экскурсию по Сене на прогулочном пароходике и познакомились там с двумя японками.
– Мне трудно вспомнить, что происходило в мае позапрошлого года…
– Ну конечно. Память-то у всех разная.
На лицо Бланшара падает тень от птичьего крыла, щеки и подбородок покрываются узкими полосками слизи, память у всех разная. Разная. Разная.
– Вы познакомились с двумя японками и представили мадам Линн Нугаро как свою подругу.
– Может быть. Я помню двух японок, да.
– Они попросили вас сфотографироваться.
– Теперь я припоминаю. Одна из них попросила меня попозировать на фоне ночной Сены. И сняться вместе с ней.
– Зачем?
– Не знаю.
– А зачем нужно было представлять мадам Нугаро? Это было обязательным условием съемки?
– Нет, конечно. Они представились, и я представил свою спутницу.
– Вы тоже представились?
– Не помню…
Кристобаль, одинокий молодой испанец в Париже, начинающий писатель, так и не написавший ни строчки. Кристобалем я был только для Линн, она так и не узнала, что самое обычное испанское слово «платеро» я впервые услышал от нее.
– Тогда, может быть, я напомню вам, мсье Кутарба. Вы назвались Кристобалем. Кристобаль – испанское имя. Но вы ведь не испанец?
– Нет.
– Тогда почему вы назвались Кристобалем?
– Это было случайное, ни к чему не обязывающее знакомство. Я мог назваться кем угодно. Разве это противозаконно?
– Линн Нугаро тоже знала вас как Кристобаля? Подумайте, мсье Кутарба. Подумайте, прежде чем ответить.
Ведь она не удивилась, когда вы произнесли это имя вслух, не так ли?
– Я не буду отвечать на этот вопрос.
– Как звали японок, с которыми вы познакомились на корабле?
– Не помню… У японцев вообще трудные имена.
– Не такие уж трудные, как кажется на первый взгляд. Мадемуазель О-Сими и мадемуазель Омацу. Я прав?
– Да, кажется, их звали именно так.
– Больше вы с ними не встречались?
– Нет.
– И не оставляли записку мадемуазель О-Сими в гостинице «Ламартин Опера»?
«Ламартин Опера», жалкая дыра эконом-класса с таким же жалким портье. «Ламартин Опера», до которой можно добраться лишь на лиссабонском фуникулере с хлопающими дверями, придерживая рукой шляпу, подаренную Мари-Кристин; до которой можно добраться, лишь передавив все вишневые косточки в жинье, влажные от любви.
– В гостинице «Ламартин Опера»?
– Вы были там и оставили портье записку для мадемуазель О-Сими Томомори, проживающей в двенадцатом номере. Зачем вы оставили ей записку?
– Не помню… Возможно, я действительно оставлял записку. Она сообщила мне адрес своей гостиницы еще там, на корабле. Возможно, я хотел встретиться.
Глупо объяснять полицейскому инспектору, что я оставил записку лишь в пику не понравившемуся мне анемичному типу с иероглифами на плече.
– Вы назначили ей свидание на площади Республики. Записка сохранилась, и она написана вашей рукой.
– Я же не отрицаю, что писал эту записку…
– Свидание на площади Республики состоялось?
– Нет.
– Почему?
– Не помню. Кажется, вечером у меня была важная встреча.
– С кем?
– Не помню. Я видел мадемуазель О-Сими только один раз – на корабле.
– А портье гостиницы, мсье Эрве Нанту, утверждает обратное. Он несколько раз видел вас в гостинице. Вы оставались в номере мадемуазель О-Сими на ночь. И не один раз.
– Как вы сказали? Мсье Нанту? Эрве Нанту?
– Вижу, вам знакомо это имя.
Кем бы он ни был, этот парень из гостиницы, но Эрве Нанту он быть не может. Бумажных гепардов Джой Адамсон ему ни за что не приручить.
– Он не Эрве Нанту.
– Ну да. А я – не Дидье Бланшар. А вы – не Ги Кутарба… Вы были в номере мадемуазель О-Сими?
– Нет.
– А портье утверждает, что были. Какой ему смысл врать?
– Не знаю.
– Мадемуазель О-Сими Томомори была зверски убита в мае позапрошлого года.
Зверски. Убита. Голос Бланшара едва доносится до меня. Миниатюрная О-Сими, оставившая гравюры Утамаро ради плоских японских анимэ, наверняка это Омацу ее подбила, наверняка. Интересно, в чем была О-Сими, когда ее зверски убивали? В коротенькой школьной юбке и галстуке?.. Интересно, какой она была, когда ее зверски убивали? С глазами в пол-лица, крошечным носиком и булавочным ртом, на который и бабочку не наколешь?..
