Василий Аксенов - Редкие земли
Юноша, скорее мальчик, в пенной воде достиг пологого брега, спрыгнул с плоского предмета, на котором скользил, взял его под мышку и легким шагом стал подниматься к верхушке дюны. Он был совсем не так велик, как предполагал Ген. Впрочем, с чем он мог его сравнить, разве только с самим собой. По этой мерке он был великоват, но не более того. Добравшись до Гена, он сел рядом, а рядом с собой положил свою доску по имени Рокси.
«Однажды, Ген, когда я плыл над песчаным дном, хорошо освещенным солнцем, я увидел наши тени, свою и Рокси. Моя была в три раза длиннее и шире, чем ее, — сказал Никодимчик, смешновато показывая руками. — Это был апогей, как я предполагаю. Потом понемногу пошло на убыль».
«Сейчас мы оба не отбрасываем тени, — сказал Ген. — Как у Данте, помнишь?»
«Да-да», — с некоторой рассеянностью ответил Ник-и-Дим. Гену показалось, что сын с сожалением оглядывает океан.
«Скажи, мой мальчик, ты когда-то рассчитывал потерять в океане страх смерти. Так и случилось, Дим?»
«Да-да, — ответил сын все с той же рассеянностью, к которой, казалось, прибавилось ожидание. — Все это растворилось там, в воде, в резервуаре элементов. У тебя тоже так было, отец?»
«Я отчалил в растворе шафрана и миндаля, — ответил Ген. — И прошел сюда под мерцанием редких земель».
«И вот появилась моя мать», — с некоторой высокопарностью, как в какой-нибудь классической драме, провозгласил Никодимчик и сделал жест «извольте» в сторону все еще зримого океана. Оттуда, из пены морской, возникла и вышла на брег девушка с оголенной грудью и округлившимся животом. Все еще в стиле «фабрики звезд» она помахала им рукой, то есть слева направо and back.
«Да ведь это, кажется, не мать, а любовь твоя Дельфина», — предположил отец, но сын поправил его: «В этом вряд ли уловишь разницу. Так же трудно уловить разницу между мной и сыном в ее чреве, если не считать его ненавидящего взгляда. Пойдем к ней, отец».
Они спустились с дюны и меж просохших бревен и коряг, смешанных до неразличимости с просохшими скелетами биосферы, прошли они к матери Дельфине, которая тут же без мук и без всяческих экссудатов, без плаценты и пуповины произвела мальчика, а тот тут же протянул ей руку и помог встать, и взгляд его был лучезарен, если только он сам не был лучезарным взглядом. «Теперь мы все вместе», — произнесла мать, и они отправились в необозримость, все четверо, если есть тут нужда в подсчете уходящих.
Кажется, за ними еще юлила доска Рокси, пока не растаяла в общей доскотеке.
В саду, окружающем дом, где во все времена года что-нибудь да цвело — зимняя ли камелия три месяца пылала алым огнем, неизвестный ли мне по названию суховатый куст весной покрывался маленькими цветочками, создавая лиловый мираж, ирисы ли вдруг в какую-то ночь мощно поднимали свои ярко-синие замысловатые головки, гортензии ли на все лето заявляли о своем пышном присутствии, мальвы ли покрывали свой куст сиреневыми откровениями поздней весны, магнолия ли развешивала свои белые чаши с непременными в их глубине крупными каплями влаги, летние ли петунии в оранжевом раже седлали ворота, дерзко ли утверждался розовый олеандр, розы ли потаенно возникали вдоль подзаборной колючей путаницы, — в этом саду в сумерках я сидел, уставившись на освещенную стеклянную дверь своего кабинета, где на столе под двумя лампами стоял мой открытый iBook G4 и призывал к завершению работы.
Должен признаться, что не ожидал такого грустного финала. Все как-то грезился некий вызов, что-то вроде победы, встреча не призраков, а живых, волна какого-то отпетого героизма, смесь мягкой грусти с жесткой иронией; в этом роде. Увы, за пять страниц до конца все повернулось иначе. Так уже не раз случалось в моей практике сочинительства романов. Не только характеры показывают свой нрав, противится и композиция. Роман разваливается и тем самым свершается. «Редкие земли» обретают ритм и поэтический слог.
* * *Вблизи селенья ИттербиУченый шведский КарлВ озерах камни теребил,Кораллов он не крал.
Там проявился хитрый Иттрий,Сей тугоплавкий элемент.Ракеты, что твои осётры,Несут свои крутые бёдраИ возжигают страсть комет.
* * *Чу, тайные шаги Лантана…Крадется пестрый, как султан,Могучий, как нога атланта,Со стрижкой модного шатена,Торит он тропку на Алтай.
* * *Когда тебя назвали Церий,Не знали, что преломишь свет,И в химии, как в мире целом,Возникнет ультрафиолет.Ты видишь зерна? Хохочет ёрник,И Цельсий прыгает, как в цирке,А слышится дуэт на цитрах,И в парке цитрусы трясут.Тащитесь по дорогам торным,Где путник шел в венке из тернийИ мыслил по бокам тростник.Там плебс вопил, как воют звери,Как скрытые в хиджабах стервы…Где тот пророк, в кого я верю?Но перли сквозь трясины вепри…Так и назрел бы гнусный чирий,Когда б не Церий.
* * *Клади в карман магнит — Самарий,А также славный Неодим,И, если их возьмем суммарно,Они притянут к нам амуров,Хватать их будут наобум.
* * *Сквозь атмосферу жаждет ТербийУсилить свой люминофор,Как замечательность верлибраУсиливает древний хор.И всё проносится, как зебры,И стонет, как под вихрем вербы,А под мостом ревет отребьеИ жрет хрящи и кости рыбьи,А нищий убегает с торбой,И на потребу всяким ордамОтменные саперы-сербыТолкают задницей мотор.
* * *В тот день заладил адский ливень,Но сквозь прозрачнейший рентгенПредстал пред нами Гадолиний,Как будто прибыли в Рангун.
Пред нами восемь га долины,Муссон и вихрь, потоп минут.Там проплывают на гондолеТуда, где стонет менуэт,
К дворцу имперскому Елены.Мечтает всяк: альков для лениЕму в палаццо отведут,Где будет Гадолиний вздут.
* * *Он ускользал от нас, Европий,Пускался в хитрые финты.Понадобились шурупыЕго к Таблице привинтить.
Теперь сидим и пьем сиропыИ поглощаем дежоне:Химический бифштекс с укропомИ сплав с сибирским бланманже.
* * *Да кто этот ваш пресловутый Диспрозий?Спросил на бегу торопливый прозаик.Какие вы все, журналисты, занозы,Ответил агент, суетливый, как заяц.
* * *Он редкостный, но также сходныйС любой землей, балтийский Скандий,И высится он, словно АндыНад плоскогорьем этим гадским,Где правит Кадмий.
* * *Хотите, назовите ГольмийИ съешьте с солью.Он вам придаст изящность пальмы,И в теплый вечер в Стокгольме старомСтен Гетц нас проведет по барамСвоим бемолем.
* * *Если возьмете вы Празеодим,Свяжете с Эрбием подшофе,Тут же ударитесь в праздные оды,Тулий завалится к ночи в кафе.
Тулий гулякаС изящнейшей талией,Эрбий возвышенный,Весь в серебре.Дверь открываютПрометий-романтикИ ПразеодимС бесом в ребре.
Urbi et orbi, земель волонтеры,Все вдохновенны, и кое-кто пьян,Вот перед вами бойцы и фрондеры,Три мушкетераИ Д’Артаньян.
* * *Из редких редчайший Лютеций,В толпе элементов и сплавовВстречаешься ты, как литовецВ толпе мусульманских арабов.
Вот лето приходит, и с лекцийСтуденты бегут, словно плутни,И тучи вскипают, как клецки,Под пенье божественной лютни.
Ты мчишься, как клубень летучий,Не хочешь в глуши приютиться,Летишь ты в просторах, Лютеций,Моя одинокая птица.
Примечания
1
Мондиаль — чемпионат.
2
ЭТА — боевая организация баскских сепаратистов.
3
ВМПС — великий, могучий, правдивый, свободный.
4
ВК — бациллы Коха.
