Вирджиния Эндрюс - Цветы на чердаке
— Это парик? — я была в полнейшем изумлении, хотя мне следовало бы догадаться. Любой, кто так зачесывает волосы назад, рано или поздно станет лысым.
— Ну да, она носила парик, могу поклясться, и тогда, на Рождество, она тоже была в парике. Те волосы, что еще остались у нее на голове, они редкие и бело-желтые, а местами виднеются широкие розовые плешины совсем без волос, там только как бы детский пушок.
На кончик ее длинного носа сползли очки, совсем без оправы, а ты ведь знаешь, мы никогда не видели ее в очках. Тонкие губы были сурово сжаты, а глаза перебегали по строчкам большой черной книги, которую она держала
— Библии, конечно. Так она сидела и читала должно быть о проститутках и прочих смертных грехах, что еще могло придать ее лицу такое ужасное выражение? Я смотрел на нее и понимал, что сейчас ничего не смогу у нее украсть. Но вот она отложила Библию, заложив страницу открыткой, затем положила Библию на ночную тумбочку, слезла с кровати и встала на колени рядом с ней. Она склонила голову, сложила ладони под подбородком, совсем как мы, и принялась молча молиться. Эти молитвы были бесконечны! Затем она сказала вслух, «Прости меня, Господи, за все грехи мои. Я всегда делала то, что считала нужным, и если я ошибалась, поверь, пожалуйста, я думала, что поступаю правильно. Да будет воля твоя. Аминь». Она взобралась обратно на кровать и потянулась, чтобы выключить лампу. Я стоял и не знал, что делать. Я просто не мог вернуться к тебе с пустыми руками, потому что я решил, что мы никогда не заложим кольца, которые наш отец подарил нашей матери.
Он продолжал, и теперь его руки были в моих волосах, обхватывая мою голову.
— Я пошел в главную ротонду, где был коридорчик рядом с лестницей, и отыскал комнату нашего деда. Я не знал, хватит ли у меня решимости и нервов, чтобы открыть его дверь и оказаться лицом к лицу с человеком, который постоянно лежал при смерти, год за годом.
Но мне оставался только этот шанс, и я должен был использовать его. Сделаю, что смогу. Я спустился вниз бесшумно, как настоящий вор, со своим мешком из наволочек. Я увидел богатые комнаты, такие прекрасные и великолепные, что я спрашивал себя, как ты когда-то, а каково это вырасти в таком доме? Интересно знать, как себя чувствуешь, когда твои желания всегда готовы исполнить многочисленные слуги, и ты обеспечен всем необходимым с головы до ног. Ах, Кэти, это прекрасный дом, а мебель, должно быть, доставлена туда из каких-нибудь дворцов. Она кажется слишком хрупкой, чтобы на ней сидеть, и слишком нарядной, чтобы чувствовать себя удобно. Всюду были подлинные живописные полотна, я их узнавал, и скульптуры, и бюсты многие на пьедесталах, и богатые персидские восточные ковры. И, конечно, я знал, как пройти в библиотеку, ведь ты задавала нам столько этих проклятых вопросов.
И знаешь что, Кэти? Теперь я рад, будь сам я проклят, что ты их задавала, иначе я мог бы легко заблудиться: там было столько ответвлений вправо и влево от центрального хода.
Но я легко попал в библиотеку: в длинную, темную, действительно необъятных размеров комнату. Там было тихо, как в могиле. Потолок был, должно быть, двадцати футов высотой. Полки были вдоль всех стен от пола до потолка, и была небольшая железная лесенка с балкончиком, чтобы подниматься на второй уровень. А на нижнем уровне имелись две деревянные лесенки на колесиках, которые можно было приставить куда угодно. Никогда раньше я не думал, что столько книг может быть в частном доме. Нечего удивляться, что никто не замечал пропажи тех книг, что мама приносила нам, хотя, когда я пригляделся попристальнее, заметил бреши в длинных рядах кожаных, с золотым тиснением, с прекрасными переплетами книг, как будто выпали зубы. Там был и письменный стол, темного дерева, очень массивный, он, должно быть, весил тонну. За ним стояло высокое кресло с кожаным сидением, я словно видел в нем нашего деда: он раздавал приказы налево и направо и звонил по телефону — там было шесть телефонов, Кэти, шесть!
Хотя я их проверил, думая, что может быть придется воспользоваться ими, оказалось, что все они отключены. Слева от стола тянулся длинный ряд высоких узких окон, выходящих в собственный сад — поистине эффектное зрелище, особенно ночью!
Мебель красного дерева была отделана каким-то необыкновенным способом и выглядела прекрасно. Два очень длинных, мягких дивана золотисто-коричневого цвета были отодвинуты от стен на три фута, так что за ними можно было спрятаться. Кресла были расставлены у камина, и конечно, там была целая куча столиков и стульев, и всяких штуковин, о которые можно споткнуться, чертова уйма безделушек.
Я вздыхала, выслушивая столько всякой всячины, которую ему надо было мне высказать, и тем не менее все время была настороже, ожидая какой-то ужасной новости, как ожидают, когда ударит занесенный над тобой нож.
— Я подумал, вдруг деньги спрятаны в этом столе. Я посветил фонариком и выдвинул каждый ящик. Они все были не заперты. И неудивительно, ведь все они были пусты, абсолютно пусты! Вот это мне непонятно, зачем нужен стол, если он пуст? Важные бумаги хранятся в подвалах банка, под надежным замком — нельзя же оставлять их запертыми в ящике стола — любой мало-мальски сообразительный вор в два счета взломает его. Но все эти пустые ящики без ластиков, без скрепок, ручек и карандашей, без блокнотов и всякой другой подобной мелочи, на что еще нужен письменный стол? Ты знаешь, какие только подозрения и мысли мелькали в моей голове. И вот тут я наконец решился. Я видел, глядя через всю длинную библиотеку, дверь в комнату деда. Я медленно прошел этот путь. Наконец-то я увижу его… увижу лицом к лицу этого ненавистного деда, который был нам также наполовину дядей.
Я рисовал себе нашу встречу. Он в кровати, больной, но все такой же суровый и неумолимый, как лед. Я пинком открою дверь, включу свет, и он увидит меня. Он откроет рот от изумления. Он узнает меня… он должен понять, кто я, с первого же взгляда. И я скажу: «Вот я, дедушка, тот внук, который родился вопреки вашему желанию. Наверху, в северном крыле, в запертой комнате — мои две сестры. Когда-то у меня был и младший брат, но сейчас он умер, и это вы помогли убить его!» Все это было у меня в голове, хотя я сомневался, что смогу сказать такое на самом деле. Хотя ты, без сомнения, выкрикнула бы все это ему в лицо, да и Кэрри, если бы у нее нашлись слова. Однако может быть я бы и высказал все это просто ради удовольствия увидеть, как он содрогнется, а может, он выразил бы сожаление, или горе, или раскаяние… или, что более вероятно, свирепое негодование по поводу того, что мы все-таки существуем! Я знал это, но я не мог больше оставаться ни минуты в заключении, глядя, как Кэрри уходит от нас вслед за Кори!
Я затаила дыхание. Ох, что за нервы у него, встретиться лицом к лицу с этим ненавистным дедом, даже если он лежит на смертном одре и крепкий медный гроб все еще ждет его. Я ждала, затаив дыхание, что же будет дальше.
— Я повернул дверную ручку очень осторожно, рассчитывая на внезапность своего появления, но тут мне стало стыдно за свою робость, и я подумал, что надо действовать напролом — я пинком открыл эту дверь!
Было так чертовски темно в этой комнате, что я ничего не видел. И я не хотел зажигать фонарик. Но, пошарив по стенам в поисках выключателя, я ничего не нашел. Тогда я направил фонарик прямо перед собой и увидел больничную, покрашенную в белый цвет кровать. Я смотрел и смотрел, но увидел совсем не то, что ожидал — свернутый матрас в бело-голубую полоску. Пустая кровать, пустая комната. Никакого умирающего дедушки, испускающего дух и подсоединенного к хитроумным машинам, которые поддерживают в нем жизнь — это было как удар в живот, Кэти, не увидеть его в тот момент, когда я был готов к встрече с ним.
В углу, неподалеку от кровати, стояла трость, с которой он ходил на прогулку, а рядом с ней то сверкающее кресло-каталка, в котором мы его видели. Оно выглядело, как новое, должно быть, он не часто им пользовался. Там был только один предмет меблировки помимо двух стульев
— простой комод, и на нем ни единого предмета. Эта комната была так же аккуратно прибрана, как и покинутые мамой аппартаменты, но это была простая, скромная комната с крашеными панельными стенами. И эта комната, где болел и мучился наш дед, выглядела так, как будто ею давным-давно не пользовались. Воздух был застоявшийся, затхлый. Пыль на комоде. Я обежал комнату в поисках чего-нибудь ценного, что могло бы нам пригодиться. Ничего — опять ничего!
Я был настолько разочарован, раздосадован, что направился обратно в библиотеку и снял со стены тот самый пейзаж, за которым, как говорила нам мама, скрывался потайной сейф.
Ну ты же знаешь, сколько раз мы смотрели по телевизору, как воры открывают стенные сейфы. Это казалось мне делом нехитрым, если знаешь, как к нему приступить. Все, что нужно — это приложить ухо к наборному механизму и поворачивать его медленно-медленно, в то же время слушая предательские щелчки… и считая их, так я думал. Тогда тебе станут известны цифры, ты наберешь правильную комбинацию и — оп-ля! Сейф откроется! Я перебила:
