Вся синева неба - да Коста Мелисса
Когда Эмиль, полуголый, выходит из кемпинг-кара, жара еще удушающая. Жоанна хлопочет, накрывает на стол. Расставляет тарелки, приборы. Салат готов. Она, кажется, приготовила соус винегрет, в центре стола стоит мисочка с ложкой.
— О, — вырывается у него удивленно. — Спасибо, что приготовила все это…
Она как будто не понимает, за что он ее благодарит. Пожимает плечами и садится, движения ее медленны. Терпеливо ждет, пока он вытирает волосы полотенцем.
— Ты любишь готовить? — спрашивает он, садясь за стол.
Она отвечает не сразу. Прежде наполняет их тарелки.
— Да… В общем… Что попроще… Салаты, запеканки…
Она подцепляет вилкой два маленьких кусочка помидора. Ест она как птичка. Эмиль даже чувствует, как пробиваются ее крылышки. Он спрашивает:
— Что ты делала раньше?
Она смотрит на него недоумевающе.
— Раньше? Когда?
— До нашего отъезда. Ты работала, нет?
— Нет. Я не работала.
Он удивленно поднимает брови.
— Никогда не работала?
— Нет, работала. Конечно.
Она явно не хочет говорить больше, и он начинает сам, чтобы подбодрить ее.
— Я вот держал связь между отелями и сайтами бронирования. Получал комиссионные, когда они заключали контракт. Нудная работа. Приходилось постоянно доставать отельеров… А они были все время заняты и не стеснялись посылать меня подальше. Сама понимаешь… Я рад, что свалил.
Она не улыбается. Снова клюет из тарелки. Он удивлен, когда слышит ее ответ:
— А я работала сторожихой в начальной школе.
Он перестает жевать.
— Сторожихой? Это… Это удивительно.
— А?
— По физическим данным ты не тянешь на охрану, — добавляет он, оправдываясь.
Она глотает кусок помидора, прежде чем ответить.
— Я не была охранницей…
— Нет?
— Нет. Я отпирала по утрам ворота школы и классные комнаты, физкультурный зал, подсобку для велосипедов… Запирала все вечером. Немного прибиралась, и еще… я убирала опавшие листья и мусор во дворе. Помогала, когда надо было покрасить классную комнату или повесить картину… Следила, чтобы никто не зашел в школу вечером или в выходные. Вызывала бы муниципальную полицию, если это случалось. Но этого никогда не происходило. Еще я поливала растения… Рисовала классики на земле… Ничего особенного, но было славно.
Эмиль улыбается, слушая ее. Впервые она так разговорилась. Он, кажется, почти угадывает выражение глаз, но не уверен, потому что она в своей огромной шляпе.
— Ты жила при школе?
— Да.
— Правда?
— Да. У меня был маленький служебный домик во дворе.
Он представляет себе ее длинное платье и широкополую черную шляпу посреди школьного двора. Представляет ее с граблями, сгребающей опавшие листья, потом с лейкой, поливающей куст герани. Видит, как она спокойно шагает с большой связкой ключей в руке к тяжелым металлическим воротам… В конечном счете, ей это идет… Сторожиха начальной школы.
— Долго ты этим занималась?
— Почти восемь лет.
— Уволилась?
Она дергает головой, он не уверен, что понял. Это ни да, ни нет. Он решает не настаивать. Не хочет напугать ее своими вопросами.
— Во всяком случае, готовишь ты вкусно. Вкусно, — добавляет он.
Они доедают молча. Слушают, как шумят их соседи по кемпингу. Кричат дети, лает собака, взрослые вдалеке включили телевизор или радио. Время от времени звучит музыка. Эмиль убирает со стола и достает две свечи.
— Хочешь дыни? — спрашивает он Жоанну.
— Нет, достаточно.
Она почти ничего не ела. Несколько кусочков помидора и перца, большую часть оставила в тарелке. Эмиль тоже сыт, но это потому, что он съел три четверти салата. Он сел, зажег свечи, вытянул ноги.
Ему хорошо сейчас. Вчерашний день и сегодняшнее утро были нелегкими, но к вечеру он успокоился. Он задается вопросом, чем же они с Жоанной смогут заниматься долгими вечерами все эти месяцы… Жоанна чешет шею, тихонько встает. Она все время двигается как будто в замедленном темпе. Жесты точные, но мягкие, спокойные, как будто ничто, абсолютно ничто не может ее взволновать.
— Я… Я немного пройдусь.
Он улыбается ей.
— Хорошо.
Он смотрит, как она удаляется по траве, походка у нее тяжелая и легкая одновременно. За кемпинг-каром поле, полностью выжженное солнцем, тянется на несколько сотен метров. Она будто бы блуждает, не зная толком, куда идет. Он видит, как она сворачивает за стог сена, направляется к рощице, останавливается на несколько секунд и идет дальше.
Эмиль потягивается, встает. Сегодня они купили чайник. Ему хочется заварить себе чаю. Жара никогда не мешала ему пить чай. Он суетится в кемпинг-каре, достает чайные пакетики, наполняет чайник, прислонившись к крошечному кухонному столу, слушает, как он свистит. Он смотрит на свой мобильный телефон на столе, думает, что в нем, должно быть, уже десятки сообщений, наговоренных срывающимися от тревоги голосами. И все же Эмилю сегодня вечером хорошо. Он выходит наружу с дымящейся чашкой в руке, снова садится за складной столик. Теперь уже совсем стемнело. От свечей льется дрожащий свет. В некоторых кемпинг-карах поблизости окна уже темные. От луны сегодня вечером только маленький серпик. Он слабо освещает поле и стога сена. Эмиль щурит глаза. Жоанна там, посреди поля. Она сидит по-турецки. Совершенно неподвижно. Ее черная широкополая шляпа вырисовывается в тени, лицо, запрокинутое к небу, как будто обращается к звездам. Разговариваю мало, люблю медитировать, особенно на лоне природы.
Губы Эмиля сами собой раздвигаются в улыбке. Не таким уж странным, в конечном счете, было ее письмо… В нем сказано главное. Ничего больше.
—Ночью его будит шум. Это Жоанна карабкается по веревочной лесенке. Но это не единственный шум. Что-то стучит по крыше кемпинг-кара. Видны вспышки света. Он привстает на локте.
— Что происходит?
Но он понимает, прежде чем девушка успевает открыть рот: она уже заползла на матрас, и она мокрая насквозь. С волос течет на плечи. Она дрожит.
— Гроза.
— Черт… Ты попала под ливень?
— Да.
Юркнув под одеяло, она извивается, снимая платье так, чтобы он ее не увидел. Эмиль тяжело опускается на подушку. Глаза слипаются. Сейчас, наверно, середина ночи…
— Который час?
— Два часа. Или три.
Он удивленно поднимает бровь.
— И ты все это время была снаружи?
— Я уснула.
— В поле?
— Да.
— Это часто с тобой случается?
— Иногда.
Она по-прежнему невозмутима. Она наконец сняла мокрое платье под одеялом. Эмиль протягивает ей свою футболку, лежащую на матрасе.
— Вот, хочешь вытереть волосы?
Она кивает. Новая молния прорезает небо. Он смотрит на нее, ее движения все так же спокойны: она садится, придерживая одеяло у груди, собирает волосы на макушке, обматывает футболку тюрбаном вокруг головы. Она, кажется, даже не замечает, что он наблюдает за ней. Ложится, поворачивается на бок, натягивает одеяло до подбородка.
— Спокойной ночи, — шепчет она.
— Спокойной ночи.
Несколько секунд он смотрит, как молнии освещают крышу автомобиля, матрас, их скомканную одежду по обе стороны матраса. Дождь хлещет с удвоенной силой. Он слышит, как она дрожит рядом с ним. Даже зубы стучат. Он лежит, вытянувшись, слушая шум грозы, медленно тянутся минуты. Сон не идет. Жоанна рядом тоже неспокойна. Она больше не дрожит, но время от времени ворочается. Он понимает, что она тоже не может уснуть. Медлит, прочищает горло:
— Ты не спишь?
Она замирает, проходит секунда, другая.
— Нет.
— Ты боишься грозы? — пытается он пошутить.
Его удивляет ее ответ:
— Да.
Эмиль ошарашен и несколько секунд не знает, что ответить.
— Хочешь… я принесу сюда свечу?
— Нет. Все в порядке.
Он никогда не встречал таких, как эта девушка. Она носит бак с водой, садится в автомобиль к первому встречному, но, надо же, боится грозы. Он не может удержаться от улыбки.
