Ведьма на Иордане - Шехтер Яков

Наконец она опустила руки и перевела на него взгляд своих лучезарных, сияющих, огромных глаз. Он невольно вспомнил слова Рути и содрогнулся от их несправедливости. Как ухитряются люди, даже лучшие, даже близкие, настолько исказить, оболгать действительность!

Мазаль смотрела на Арье и молча плакала. Слезы катились по щекам и капали на блузку, оставляя темные точки.

— Я обидел тебя?! — вскричал Арье. — Я был груб, настойчив, извини, извини ради Бога!

— Это от счастья. — Она достала из кармашка блузки платочек и осторожно промокнула слезы. — Я еще не верю, — виновато добавила она. — Наверное, это сон.

— Вовсе нет! Я спросил, согласна ли ты выйти за меня замуж, но ты не ответила.

— Согласна! Согласна! — воскликнула Мазаль и вновь закрыла лицо руками. На блузке продолжали расплываться неровные, темные точки.

На этом они расстались, ведь дальнейший разговор мог привести к случайным прикосновениям, а потом, упаси Бог, и к другим проявлениям чувств, а подобного рода грубости могут позволить себе только примитивные люди, бредущие по миру без света в голове и Всевышнего в сердце.

— Дурень! — воскликнула Рути, узнав о решении брата. — Какой же ты, братец, дурень!

Арье-Ор только улыбнулся. Ему было хорошо.

Дальше все покатилось по накатанной, с мраморным блеском боковин, свадебной колее. За первой, «случайной», встречей, последовала первая официальная, после третьей — поставили в известность родителей, затем отец и мать Арье получили приглашение на субботнюю трапезу к родителям Мазаль, затем посвятили сестер и братьев. Свадьбу решили сыграть на следующий день после окончания года траура, но фактически уже после помолвки Арье стал приходить в дом к родителям Мазаль почти как родственник.

Ее отец оказался уважаемым в «йеменской» общине человеком. За глаза его называли каббалистом, почтительно поднимая брови, а в лицо — раввином. Но хоть никакой должности он не занимал, а почестей и славословий сторонился, после первых же произнесенных им слов становилось ясно, что человек он не простой. Совсем не простой.

По ночам в его доме собиралась группка учеников и до утра, закрывшись в дальней комнате, изучала старинные, вывезенные еще из Йемена манускрипты.

Отец Арье, услышав слово «каббалист», презрительно скривил губы. Можно было подумать, что к нему в рот залетело какое-то мелкое насекомое и он собирается его с омерзением выплюнуть. Прививка Шабтаем Цви выработала в семействе Ланды стойкий иммунитет к каббале. Несколько поколений предков Арье вели беспощадную борьбу с последователями лжемессии, и ярость споров осела в виде защитной реакции презрения.

На приглашение будущего тестя присоединиться к ночным бдениям Арье ответил вежливым отказом. Плеваться, подобно отцу, ему не хотелось, но и участвовать тоже, все-таки в его жилах текла кровь Ланды.

Он был полностью поглощен отношениями с Мазаль. Они совсем не походили на то, что происходило между ним и покойной Хаей.

С Хаей было легко и весело. Она часто смеялась, самые обыкновенные фразы Арье ее забавляли. Быстро и бесшумно передвигаясь по дому, она возникала рядом в тот самый момент, когда он собирался ее позвать. Хая выросла в семье, очень похожей на его собственную: там читали те же книги, советовались с теми же раввинами, восхищались теми же праведниками. Их мироощущения оказались настолько близкими, что Арье иногда принимал ее за одну из сестер.

Любовь к Мазаль разбередила все его нутро, как выворачивает плуг пласт земли вместе с уцепившимися за него корнями. Он чувствовал себя привязанным, нет, прикованным к невесте стальными цепями. Они опутывали нижнюю часть туловища и тянулись к Мазаль. Арье физически ощущал давление в нижней части живота, словно кто-то тащил его за эти цепи. Мысли о том, что произойдет после хупы, когда они останутся наедине и он дрожащей рукой повернет выключатель, доводили его до полуобморока. С Хаей ночная часть супружества проходила ровно и радостно; судороги страсти они обошли десятой дорогой, оставив для себя лишь нежные, доверительные прикосновения и завершающую благодарность. Теперь же, стоило Мазаль обдать его жаркой волной взгляда, как органы приходили в неистовое волнение, сердце убыстряло бег, а тело само собой твердело и напрягалось. От опасных фантазий он закрывался щитом Талмуда — как только кровь горячими толчками начинала бродить по венам, он вытаскивал из памяти заранее приготовленное каверзное разбирательство и принимался взвешивать силу доводов комментаторов.

— Что с тобой, Арье? — недоумевала Мазаль.

Не объясняя истинной причины, он ссылался на погруженность в Учение, жалуясь, будто не может выбросить из головы Талмуд, даже находясь рядом с ней.

Такое объяснение подняло его в глазах Мазаль до небес; стоило ему чуть запнуться во время беседы, как она тут же замолкала, боясь помешать ходу мыслей ученого жениха. Впрочем, виделись они нечасто, ведь долгие разговоры могут привести к легкомыслию, а от него рукой подать до греха.

«Наговоримся после свадьбы», — думал Арье-Ор, имея в виду не только разговоры. Мысли сами собой убегали к дрожащей руке и выключателю, а оттуда он усилием воли переводил их на Талмуд.

Лишь одна тучка темным пятном висела на безоблачном небосводе их отношений. Каждая встреча заканчивалась слезами, примерно минут за десять до расставания в лучезарных глазах Мазаль начинали посверкивать алмазные капельки, затем она доставала платочек, он быстро намокал, и тогда темные точки усеивали блузку и подол юбки. Плакала она беззвучно, сдерживая рыдания, но и говорить не могла — перехватывало горло.

Арье несколько раз пытался вызнать причину слез, но Мазаль только отрицательно мотала головой.

«Наверное, это от счастья, — говорил себе Арье, вспоминая ее слова на скамейке. — Когда девушка долго ждет суженого, теряет надежду, а потом вдруг он все-таки приходит, то эмоции захлестывают. Ведь сказано в Талмуде: женщины легкомысленны. Поэтому глаза у них, — дополнял Арье, — на мокром месте».

Слухи о предстоящей помолвке быстро распространились по «гетто», а оттуда и по всему району. Впрочем, секрета в том не было никакого, если двое людей готовятся составить счастье друг друга, то окружающим надлежит только радоваться и желать удачи. Секреты и недомолвки способны лишь навести на мысль о каких-то компрометирующих обстоятельствах, тайных пороках или скрываемых недостатках. Нормальным людям нечего прятать и не от кого таиться.

Предстоящий брак не всем пришелся по вкусу. Особенно возмущалась Басшева Вульф, бывшая теща Арье-Ора. По-прежнему считая его членом семьи, она несколько раз звонила Рути и охала в трубку:

— Ведьма, йеменская ведьма! И чем она его приманила?

Рути деликатно отмалчивалась, ведь слово, сказанное одной женщине, все равно что объявление в газете. Сегодня ты поверяешь сердечную тайну любимой подруге, а завтра о ней судачат продавщицы в соседнем супермаркете. С Басшевой Рути связывали только воспоминания, а вот с Мазаль, судя по сумасшествию брата, предстояли долгие и непростые отношения.

Через десять месяцев после несчастья Арье и Мазаль объявили о помолвке. Накануне вечером Арье позвали к телефону прямо из зала колеля. Мазаль, нервно покашливая, попросила обязательно сегодня прийти. Странная просьба, их встречи всегда происходили только при свете дня, да и в колель она никогда не звонила. Удивленный, Арье поспешил к невесте.

В доме было шумно, на кухне вовсю орудовали мать Мазаль и две ее сестры. Они готовили традиционные йеменские блюда, какие не купишь даже за большие деньги. Пряные ароматы шибали в нос, Арье сглотнул слюну и пошел за Мазаль в ее комнату. Через распахнутую дверь кухни он увидел свою будущую тещу и слегка поклонился в знак приветствия. Она ласково помахала ему рукой и прокричала, пытаясь пробиться через стук ножей, грохот сковородок и свист закипающего чайника:

— Завтра ты попробуешь настоящий джахнун![1]

Мазаль пропустила Арье перед собой и плотно притворила дверь в комнату. Опять странно, отметил про себя Арье, ведь по закону наедине могут оставаться только супруги, поэтому до сих пор они всегда оставляли дверь полуоткрытой.