Януш Вишневский - Постель
Врешь, сучонок, относительно рейтинга эмоций! Желание отомстить наверняка располагается перед ненавистью. Но на самом верху все же чувство унижения. Не знаю почему, но, летя сломя голову к выходу, я думала о твоей жене.
Утро понедельника я начала с того, что целый час провела у знакомой косметички, которая всеми имевшимися у нее средствами убрала мне мешки под глазами. Потом я прочла лучший из написанных мной рефератов. Ты опоздал, впрочем, как всегда, и сел на свободный стул рядом с кафедрой, за которой я стояла. Ты был так близко, что я даже чувствовала твой парфюм. Я не взглянула на тебя ни разу. Даже после выступления, когда твой отец еще перед обсуждением обратился ко мне по имени и сказал: «Марта, самое время сформулировать тему твоей кандидатской. Пожалуйста, загляни ко мне в кабинет. Хоть сегодня. В четыре подойдет?»
В этот момент ты встал и демонстративно вышел из аудитории. И сразу я почувствовала вибрацию мобильника в кармане. Этот номер знал только ты. После выступления я не стала возвращаться в свою комнату и сразу поехала домой оплакивать свою судьбу.
Около четырех я незаметно проскользнула к кабинету твоего отца. Когда я вошла, его секретарша что-то доставала с верхней полки шкафа. Те же светлые волосы до плеч, тот же браслет из фиолетовых аметистов на сгибе вытянутой руки. Моментально воскресла субботняя картина. Было слишком поздно отступать. Твой отец стоял рядом в секретариате. Молча показал на открытую дверь в свой кабинет. Я съежилась и села в кожаное кресло у окна. Я слышала ее смех. Слышала голос твоего отца. Не могла разобрать слов. Мне казалось, что твой отец что-то шепчет ей. Шепчет твоим голосом. Я ощутила острую ненависть. Вцепилась в подлокотники кресла, чтобы не сорваться и не побежать туда. Этот внезапный приступ неконтролируемой ярости продолжался только одно мгновение. Когда твой отец вернулся и сел за стол, все уже прошло. И вот, когда я сидела в кабинете твоего отца, вонзая ногти в подлокотники кресла, мне в голову пришла идея мести. Я решила кастрировать тебя.
Я не помню, о чем говорил твой отец. Я смотрела на его губы и поддакивала. Осталось в памяти только то, что он будет моим научным руководителем и что он предлагает регулярные консультации, раз в неделю, каждый четверг, в семнадцать ноль-ноль. Выходя из его кабинета, я чувствовала себя чудесно преображенной. У меня уже был готов план. Сначала я посмотрела в глаза его секретарше и спокойно попросила записать меня на следующий четверг.
Во вторник я перестала плакать, а в среду сменила номер телефона. Я делала все, чтобы у меня не оставалось свободного времени. Неожиданно оказалось, что не так уж и трудно, если поставлена цель. Достаточно заменить одну манию другой. Если бы не ты, а называя вещи своими именами, если бы не твое блядство, я никогда не написала бы диссертацию за такой короткий срок. Ты метался, как разъяренный самец крысы, у которого в момент совокупления отобрали самку. Ты не мог понять, почему я больше не принадлежу тебе. Я не избегала тебя, это было бы слишком трудно сделать на тесной игровой площадке нашего института. Единственное, чего я избегала, так это близости с тобой. В один прекрасный день ты так поразился этому обстоятельству, что, нарушив все свои правила конспирации, вдруг пришел ко мне и стал ждать меня. И этим самым ты помог мне еще дальше отойти от тебя. А когда я не впустила тебя в квартиру, ты в порыве ярости пнул дверь. Мне тогда припомнился тот парень с жилистыми руками и шрамом на лице.
Потом ты перешел к следующей фазе. Назовем ее романическо-романтической. Ты посылал мне по электронной почте рассказы в «арлекиновском» стиле[9] — о том, как ты тоскуешь, как важна была для тебя наша близость и как сильно тебе не хватает наших разговоров и моих прикосновений. Но и это тебе не мешало (знаю, потому что случалось приходить иногда в институт и ночью) регулярно оставлять сперму во рту секретарши твоего отца. Эта фаза была для меня очень короткой и легкой. Просто после нескольких таких «романтических» мейлов я переустановила свою почтовую программу так, чтобы все, что поступает с твоего адреса, считалось спамом и автоматически попадало в корзину.
Я нетерпеливо ждала последней фазы. Отпустила на нее много времени. Сначала оценила ее в двенадцать четвергов, но после месяца «консультаций» с твоим отцом уверенно сократила ее до восьми. Я писала действительно хорошую работу. За два дня до нашей встречи я приносила отпечатанные фрагменты и оставляла на столе его секретарши. Так называемая «консультация» сводилась самое большее к пятнадцати минутам обсуждения. Потом начиналась беседа. Твой отец, в отличие от тебя, прекрасно умеет слушать. Более того, вслушиваться! Вспоминаю, как-то раз в дверь кабинета постучала секретарша и вошла с пачкой документов на подпись. Он попросил ее «ни в коем случае» никогда больше этого не делать, не входить в кабинет, пока я там. Помню, с какой ненавистью она тогда взглянула на меня. Это был мой первый маленький триумф. Вскоре я одержала и второй. Во время одной из встреч твой отец установил своеобразный церемониал наших четвергов. Например, после каждой завершенной главы моей диссертации он доставал из стола бутылку вина и мы выпивали «за науку». И это все были не какие попало вина, а именно те, о которых я ему рассказывала. Он звонил секретарше, чтобы она принесла два бокала. Какое наслаждение доставлял мне ее взгляд, когда она входила с бокалами на подносе, а он давал ей бутылку, чтобы она откупорила ее и принесла обратно! Я тоже не оставалась в долгу и с каждой главой старалась приходить к нему все более раздетой. Укорачивала юбки, заменяла колготки на чулки, надевала более облегающие блузки, расстегивала больше пуговиц на жакетах моих костюмов или надевала платья с более глубоким декольте. Кроме того, когда секретарша приносила бокалы, я каждый раз все более непринужденно разваливалась в кресле, шире расставляла колени и скидывала туфли.
В восьмой из четвергов я явилась на встречу с твоим отцом ровно в пять, одетая в то же шелковое прозрачное платье, которое когда-то так сильно сопротивлялось тебе. У меня под ним не было ничего. Точно так же, как и тогда. Когда секретарша принесла бокалы на подносе, я даже не взглянула на нее. В этот момент она для меня не существовала. Через минуту она пришла с вином, а выходя, закрыла за собой дверь. Навсегда. Я поднялась с кресла, села перед ним на стол. Медленно сползая с моих плеч, платье упало на столешницу, закрыв, как саваном, твою фотографию…
Вопросы к Янушу Л. Вишневскому, одному из авторов рассказов, помещенных в сборнике «Любовные письма» («Listy mifasne»)
Польские СМИ представляют вас специалистом по чувствам. Вы ощущаете себя таковым? Это удовольствие, вызов или тяжкий труд?
Если и ощущаю себя каким-то специалистом, то только по компьютерному переводу химических соединений в систематическую номенклатуру. И то не всегда (смех). По этой специальности я защищал докторскую и кое-что в этом понимаю. СМИ в основном охотно навешивают ярлыки. О том, что я специалист по чувствам, я сам узнал из СМИ. Что ж, чувства меня очень даже интересуют. И хоть вначале был водород, но потом сразу появились эмоции. Я стараюсь взглянуть на них с разных сторон. Иногда как (био) химик, иногда как нейробиолог, иногда как — скажем высоким штилем — поэт. Но чтобы так сразу и специалист! Нет, это сильное преувеличение.
Литературу «про любовь» считают исключительно женской (во всех смыслах). А мужчины, они что, не читают ее или просто не признаются в этом?
В том смысле, который вы скорее всего имеете в виду, задавая мне этот вопрос, то есть литературу, в которой содержатся любовные истории, мужчины в общем читают гораздо реже, чем женщины. Мужчины вообще читают меньше, это статистика, и об этом прекрасно знают и издательства, и библиотекарши. Мужчины редко размышляют о любви. Кроме того, очень часто, чуть ли не повально, они путают ее с влечением. Причем влечением с очень коротким временем полураспада, прибегая к терминологии физиков-ядерщиков. Если что-то для кого-то является само собой разумеющимся и простым, то он не хочет читать об этом и думает, что не обязан читать. Для меня это своего рода парадокс, потому что если обратиться к истории литературы, то легко можно заметить, что авторы самых будоражащих душу любовных историй — в основном мужчины. То есть мужчины хотят читать, а некоторые — даже писать о любви. Но только когда они от нее страдают.
Хороша ли в качестве литературного материала счастливая любовь? Ведь даже сказки всегда кончаются тем, что «потом они жили долго и счастливо»…
И сказочники знали, да и сегодня знают, что увлекательно написать о счастье больше полстраницы — задача не из легких. А кроме того, это было бы страшно скучно. Счастье люди ощущают очень похоже. И об этом знают не только сказочники, но и этнографы, исследующие разные культуры — от Гренландии до Новой Гвинеи. К тому же счастливая любовь в последнее время стала такой редкостью…
