Михаил Веллер - Мишахерезада
Холодильник
Погужуйся с бичами — узнаешь про город все. Оденься поплоше, загляни по задним дворам продмагов, по кустам напротив, по пунктам стеклотары и пивным ларькам. Но сначала проверь вокзал и автовокзал. Там держатся ночлега, или мелкого заработка, или халявной выпивки, или укрытия от недобрых глаз, или просто общения среди своих. Посчитай мелочь на ладони, приценись к пузырьку корвалола в аптеке или флакону цветочного одеколона на полке. Поздоровайся с людьми, спроси про ночлег и подкалымить немного. Намекни, что в бегах, или есть причины много о себе не рассказывать, или вздохни: у тебя в городе все иначе, и заливай сколько хочешь — ты вступил в контакт. Можешь придымить окурок из специальной для того пачки — это оценят: у человека трудности, он привык.
Набравшись ума-разума от этих лоцманов хабаровского дна, я устроился на поденную погрузку на холодильник мясокомбината. Меня научили, и я заранее отыскал на помойке какой-то старый бушлат, чтобы не испортить свою одежду. Спецухи поденщикам не давали. Утром переписывали паспорт, в конце дня платили семь рублей. Это было очень нормально.
В первый же день я посетил, конечно, убойный цех. Зрелище. С одного конца баранов по проходу огромный козел ведет, в другом углу коровы в загоне стиснуты, в третьем курей лапой в петли вдевают, и они плывут вниз головой на конвейере, а потом — кровища ручьями в стоки и туши тех, кто только что пришел. Тошнит и жутковато. А девчонки в белых халатиках смеются, переговариваются и бутерброды едят в перерыве. А халатики в кровавых разводах. Правда, бойцы все мужики. Зарабатывают все хорошо, я спросил. Обвыклись. Котлеты-то есть любите? На хрен, говорю, я с сегодняшнего дня вегетарианец.
На холодильнике было не столько трудно, хотя трудно, сколько простудно. Огромный низкий склад — рефрижератор. Задача поденных грузчиков — снимать с крюков сколько чего указано и загружать в фуры-авторефрижераторы во дворе. Двое наверху принимают, двое укладывают, остальные носят. Барана мороженого несешь на плече легко, свиную тушу на горбу без трудов, вот под коровьей уже тяжко, можно вдвоем. Но есть и легкие брикеты мороженого ливера, и головы, и ножки, в общем нормально.
Не могу даже сказать, зачем я заработал эти тридцать пять рублей. На билет до Петропавловска-Камчатского все равно мало. Видимо, для пущей уверенности я их заработал. С деньгами все проще.
После работы мы купались в Амуре. Я плавал у берега, приглядывая за барахлом. В кармане были документы и деньги. Но их никто не трогал. Их четыре дня никто не трогал, а на пятый украли все тридцать пять.
Вот было у меня такое ощущение, что бродяге работать противопоказано. Не его это дело. Заработанное не впрок.
Мужики с явной неприязнью, глядя в сторону, скинулись мне по рублю на несчастье. И с этими четырьмя рублями я должен был ни в чем себе не отказывать.
Пропуск
Пропуск в погранзону — это отдельная песня. Камчатка была погранзоной.
Пропуск выписывает КГБ. Областное или краевое. В Ленинграде — Литейный. Служба пропусков в пограничные зоны. Не все знали, что погранвойска — это не армия, а КГБ. Призывали-то в армию.
Я заблаговременно сходил туда узнать, что как. В коридоре очередь, на стенах «Правила» под стеклом — бронзой по черному, не как-нибудь.
Оснований три. Личный вызов, в смысле приглашение. К родне или даже можно друзьям. Но насчет друзей мне объяснили в очереди, что может и не прокатить. Могут начать спрашивать и проверять, сколько вы дружите, да правда ли это, да зачем тебе ехать. И без объяснений отказать.
Второе основание — вызов на работу. Это железно, автоматически, но такой вызов надо реально иметь, то есть ехать работать.
Третье основание — командировка. Раз командировали — ну что ж, нет проблем, проформа. Но по закону!
Я поехал в Дом Прессы на Фонтанку, явился к ответсекру «Смены» Охотникову и предложил себя. Бесплатно. Я поеду на Камчатку, а по дороге буду слать им материалы. Только мне нужно выписать командировку. Без денег. Только бумажку.
Охотников смотрел на меня, как попугай на троцкиста. Он все допытывался, на кой мне это надо? В честную любовь к просторам Родины огромной он не верил. Ушел советоваться к редактору и передал резолюцию: «Авантюра». С чем и выгнал.
Визиты в «Вечерку» и «Ленправду» прошли по тому же сценарию. А почему вы не хотите взять командировку в вашей родной газете «Ленинградский университет»? Это был законный вопрос.
В до боли родном «Ленинградском университете» ко мне, заслуженному третьекурснику после двух дальних строек и с Золотым комсомольским значком ЦК, отнеслись с незаурядным жлобством и остались осмысливать пожелания сдохнуть всеми способами.
И тогда я отправился, как к разбитому корыту, в собственный филфаковский деканат, придумывая на ходу, что хочу журналистскую практику вместо музейной, и прямо сейчас. Мне любезно предложили выбирать любой пункт в границах Ленинградской области. Все суки были или хитрыми, или тупыми, или не хотели брать на себя никакой ответственности.
В состоянии абсолютной легкой наглости «терять нечего» я пришел к декану журфака. Вернее, к его секретарше. Вот мой студенческий, я собрат-филолог, хочу пройти практику на Камчатке, в деканате разрешили журналистскую вместо музейной, но сказали, что обращаться надо к вам. Мне было чуть-чуть неловко ее затруднять, я был совершенно спокоен, весел, учебный вопрос.
И! Она открыла ящик стола. Вытащила пачку командировочных бланков. С шапкой журфака ЛГУ, печатью и подписью. И мило уточнила:
— Вы для какой газеты писали? Куда вы направляетесь?
— «Камчатская правда»! — выпалил я наиболее вероятное. Своя правда должна была быть в каждой области.
Она заполнила бланк на мою фамилию и протянула. И тут мимо нас мужчина вошел в деканскую дверь. И бланк уже оказался обратно в столе.
— Знаете, — с легким беспокойством и сожалением сказала она, — декан вернулся… вы на всякий случай все-таки зайдите к нему… как он решит. Хорошо?
— Конечно! Спасибо! — радостно улыбался я и постучал к декану.
Декан был сумрачен. Все они при моих словах тускнели сумрачней сопли на морозе. Декан сумрачно вышиб меня за дверь.
— Ну как? — спросила секретарша.
— Конечно разрешил, — легко улыбнулся я, пожимая плечами и строя ей глазки.
И она отдала мне заполненное предписание. И я уходил с ним, как подвиг разведчика.
Разведчик поехал в КГБ и узнал, что оно не дремлет. В коридоре, под стеклом, бронзой по черному, русским языком, пункт 847-д, извещалось, что с момента подачи документов, включая нотариально заверенную копию паспорта, копию приглашения или командировки, справку из тубдиспансера и две фотографии 3х4 на матовой бумаге без уголков, — и до момента выдачи разрешения временного сроком до 30 суток на пребывание в пограничной зоне Союза ССР, — проходит 10 суток.
Лучше бы я совратил секретаршу без повода, она была очень милая, по виду студентка-вечерница.
Я впервые понял, что у меня нет сил и терпения жить дальше по советским законам. Остап Бендер недаром был любимым героем советского народа. Я поехал так. Внутренний голос говорил мне, что я как-то проскочу. Внутренний голос вообще оптимист. У него хорошее русское имя Авось.
…И с радостным авосем под ручку я вперся в Хабаровский КрУМ — Краевое управление милиции. Пропуска выдавали там же, я узнал. КГБ пренебрегало рекламой и афишами себя не оклеивало.
Народу почти не было. В соответствующей комнатке сидел крепенький паренек за тридцать.
Я обыденно поздоровался и скучновато, деловито положил перед ним заполненное заявление на пропуск. И рядом, вежливо, направление, студенческий и паспорт. И стал ждать, глядя в стенку.
— Погодите, — он остановился читать, — вы тут указали, что проживаете в Ленинграде.
— Да, — кивнул я.
— Так вы там почему не получили пропуск?
— Очереди были гигантские, — жаловался я. — Весь июнь сессия, просто нет целого дня сидеть.
— Мы не можем выдать вам пропуск, — сказал он.
— Как?.. — не понял я. — В каком смысле?
— Пропуск в погранзону выдается только по месту прописки.
Я не понимал и не верил:
— Так ведь в любом областном управлении… Вот мои документы.
— Документы ваши в порядке, вы их заберите.
— Но ведь я правильно пришел? В краевое управление? Вы выдаете?
— По месту прописки! Кто вам сказал про любое?
— На Литейном… в кабинете… я без очереди зашел с одним спросить… я не знаю, инспектор, или делопроизводительница… сказала, что могу в любом…
Я линял и сох на глазах, из уверенного и спокойного становясь растерянным, озадаченным, беспомощным, ужаснувшимся, впавшим в панику, уничтоженным и умирающим под пыткой.
— Я ехал по Сибири… — лепетал и терял сознание я. — Собирал материал… в областные газеты… чтобы первого августа в Петропавловске…
Я дышал и смотрел, вручая ему мою судьбу.
— Вас неправильно проинформировали, — с человеческими нотами констатировал он, понимая ситуацию и не одобряя ленинградских бюрократов, подводящих посетителей пустыми отговорками.
