Данияр Сугралинов - Кирпичи
– … обнаглел он совсем! Заметили, как он разговаривает теперь? А ходит? Ходит, словно кол проглотил.
– Костя, ну зачем ты так, – перебил Панченко мягкий вкрадчивый голос Гараяна. – Все люди меняются, и Сергей не исключение.
– Да он же чмо, Левон, – поддержал Костю Саня Бородаенко. – Чмо, оно и в Африке чмо. Ты видел, как он оделся сегодня? Ну, когда перед планеркой забегал? Вырядился, как на свадьбу, лопух.
Я слушал, и чувствовал, как лицо заливает краской. Сердце сильно колотилось, и я боялся, что его стук услышат за дверью. Я старался успокоить дыхание, но ничего не получалось.
– Точно, Александр Витальевич! Еще и одеколоном набрызгался, несет он него как от парфюмерной фабрики, – с нескрываемой ненавистью в голосе сказал Панченко. – Он что, думает нарядился как клоун, духами побрызгался и крутой стал? Лох он, и относиться к нему надо как к лоху.
– Да может просто влюбился парень, – предположил Гараян. – Вспомни себя, Саша, когда ты за Маргаритой ухаживал. Я тебя тогда еще первый раз побритым увидел.
– Кстати, Саня, – встрепенулся Панченко, – так ты переспал с ней?
– Конечно, стажер. А хули ты думал? Что я как Резвей буду годами вокруг Лидки виться? Цветы, ресторан, пару раз переспал и ну ее нах, надоела она мне.
– Подонок ты, Саша, – радостно сказал Панченко.
– Да, стажер, я – такой! – удовлетворенно подтвердил Саня.
И все трое заржали.
– Помню как-то бухали мы… Где-то полгода назад, помните? Тебя, Панченко, тогда еще не было у нас, можешь не тужиться, не вспоминать. Ну, Резвей еще тогда был с нами, Левон, ты то должен помнить. Потом он упился в хлам, ползал вокруг Фрайбергер на коленях и шептал «Я люблю тебя, Лида!».
Радостный гогот ударил по ушам. Я помнил ту историю смутно, уже почти забыл, поскольку действительно выпил тогда сверхмеры.
– А Лидка че? – спросил Панченко.
– Лидка? Лидка сказала ему что-то типа, повторишь это, Резвей, когда будешь трезвей. Резвей стал рубаху на груди рвать, копытом бить, что типа трезвый он, как стеклышко, а потом проблевался, лошара, прямо ей под ноги… Короче, лох – это судьба… Ха-ха!
Я и не заметил, как сзади подошла вернувшаяся с планерки Лидка.
– Резвей, ты что тут делаешь?
– Я? – севшим голосом пробормотал я. – Ничего. Отдыхаю.
Я и забыл про выдуманную версию о подбирании выпавших отчетов. Лидка насмешливо посмотрела на меня и сказала:
– Ну, отдыхай, отдыхай. Пройти дай только.
– Проходи, – прошептал я, собрал выпавшие страницы и ничего не видя, двинулся по направлению к туалету.
Еле передвигая ноги, шел, шаркая как старик. Передвигался медленно. Из кабинета донесся строгий голос Лиды.
– Над чем веселитесь так, ребята? – строго спросила она. – Работы нет, что ли?
– Да, поведение Резвея в последнее время обсуждаем, Лидия Романовна! – сказал Панченко. – Кстати, а где он?
– Сидит под дверью, отдыхает, как он мне сам сказал. Судя по всему, заодно греет уши…
***К счастью в туалете пусто. Дрожащими руками закурил сигарету, открыл окно.
«Я – чмо и лох, лох и чмо», – думал я. В голове звучала песня «Лох – это судьба».
Каких-то три дня назад я стоял здесь же, так же курил, но мысли были гораздо радужнее. Тогда мне казалось, что все будет просто. Изменить линию поведения, имидж и все сразу станет хорошо. Как в сказке. Хрен там.
Из всего подслушанного разговора коллег о себе я не узнал ничего нового. Кроме одной вещи. О том, что Лидка просила повторить признание в любви, когда я буду трезвым.
Я честно забыл это. Или не услышал ее слова, потрясенный фактом своего признания в любви. В памяти отложилось лишь признание и то, как меня внезапно стошнило Лидке под ноги. Полгода прошло, человеческая память, заботясь о душевном равновесии, потихоньку стирает все неприятное, что было в прошлом. Хорошо, что для Бородаенко это не неприятное воспоминание, а веселый эпизод из офисной жизни. Хорошо, что он мне его напомнил…
Ё-моё, да о чем я думаю? Стою на грани увольнения, отношения с коллективом безнадежно испорчены, все окружающие считают меня лохом и держат за чмо. Тут не о Лидке надо думать.
Я-то, дурачок, поверил в себя. Раньше меня принимали за тихого, безотказного, приятного парня. Да, раньше на мне ездили. Использовали. Но относились хорошо. А сейчас? Сейчас все думают, что у меня произошло помутнение рассудка. Что я оборзел. Что я съехал с катушек и позволяю себе вещи, недопустимые для обычного лоха.
К деревенским дурачкам относятся хорошо ровно до тех пор, пока они окончательно не свихнутся. Я и был таким местным дурачком. От смены одежды и поведения я для них дурачком быть не перестал. Но стал дурачком агрессивным, странным. Оставаясь при этом таким же лохом.
А значит, для меня остается два варианта. Либо сдаться, извиниться перед Панченко, Николаичем, Жориком и соседом Васей, и стать прежним Резвеем. Либо уволиться и начать все заново на новой работе. С чистого листа.
Становится прежним не хотелось. Да и вряд ли я смогу вернуться к прежнему. Значит остается одно, уволиться по собственному желанию, пока не уволили за нарушение трудовой дисциплины.
Выйдя из туалета, я направился прямиком к Кацюбе.
***– Выпиваешь в рабочее время, разлагаешь коллектив, плохо влияешь на атмосферу в офисе… Игорь Николаевич на тебя жаловался, говорил что ты грозился уволить его. Георгий Иванович рассказал, как ты его грубо обложил матом. Костя Панченко сообщил, что ты ему непристойную картинку на скринсейвер поставил, да запаролил компьютер. Сегодня на планерку опоздал. Я тебя не узнаю, Сергей.
Кацюба перечислял мои грехи, а я думал, что стучит, оказывается, не только Панченко. Стучат все. Это я, воспитанный в духе героев Жюля Верна и Фенимора Купера, считаю ниже собственного достоинства «сдавать» товарищей. А товарищи-то, никакие не товарищи. И скринсейвер менял Панченке не я, а Бородаенко.
– В общем, я хочу, чтобы ты хорошо подумал над собственным поведением. Штрафных санкций пока применять не будем, но если и дальше все будет продолжаться в таком духе…
– Станислав Евгеньевич, – перебил я его, – я увольняюсь.
Стас как будто окаменел. Обычно, когда он говорит, он раскачивается как Лобановский, взад-вперед. Сейчас он раскачиваться перестал. Я не без удовольствия наблюдал, как в его лысой бугристой голове ворочаются мозги, пытаясь осмыслить сказанное мною.
Логику Стаса понять можно. Работает уже не один год хороший сотрудник. Очень хорошо зарабатывает, на условия труда не жалуется. Не без перспектив. Критику в свой адрес воспринимает спокойно. И вдруг заявляет об увольнении.
Наконец, мозги Стаса успокоились. Стас вновь начал раскачиваться и спросил:
– А позволь поинтересоваться, почему?
– Зовут в другое агентство. На ту же должность, но с большим окладом, – не задумываясь, сказал я первое пришедшее в голову.
– Куда конкретно тебя зовут, спрашивать не буду. И уговаривать остаться не буду. Парень ты серьезный, раз решил, значит решил твердо. Но об одном все же попрошу. Сергей, подумай до завтра. Хорошо подумай. Золотых гор обещать не буду, но твое повышение в должности в ближайшее время я планировал. Подумай. От добра добра не ищут.
Теперь пришла моя очередь удивиться. Но удивлялся я, не показывая этого, а Стасу сказал:
– Хорошо, Станислав Евгеньевич, я подумаю. Всего доброго.
– До свиданья, Сергей. И это… Уверенности в себе побольше.
– Постараюсь, – я встал и вышел в приемную
Посетителей в приемной нет, Ритка сидит одна.
– Хорошо выглядишь, Рит.
– Спасибо, Сережа, – Рита удивленно вскинула на меня синие-синие глаза. – Слушай, а я тебя и не узнала сперва! Ты такой… такой… другой! Ты тоже хорошо выглядишь!
– Спасибо, – смутился я.
Я не импульсивен, но в этой ситуации, после неудачного утра, когда мое самомнение опустилось далеко за пределы той самой линии плинтуса, мне очень захотелось проверить себя. А заодно, отношение Риты ко мне.
– Рит, ты что сегодня вечером делаешь? – деланно бодрым голосом спросил я.
– Я? – деловито спросила она. – Я не знаю пока. А что, есть предложения?
– А давай сходим куда-нибудь? В ресторан может или в кино? Куда ты хочешь?
– Мне все равно, честно, давай в кино.
– Ну, до вечера тогда. – Я не удержался и расплылся в улыбке.
– До вечера, – улыбнулась она. – Только я не могу уйти, пока шеф тут. Так что вечером созвонимся.
И вновь погрузилась в какие-то бумаги. А я вспомнил рассказ Бородаенко, и моя радость что-то быстро улетучилась.
***Когда я зашел в отдел, Гараян поглощал бутерброды. Панченко, наверное, опять убивал время у девчонок-дизайнеров, его рабочее место пустовало. Бородаенко сидел в наушниках и судя по тупому застывшему взгляду и вздрагиваниям, играл в «Doom 3». Лидка посмотрела на меня, покачала головой и вновь уткнулась в монитор.
Остаток дня прошел спокойно. Панченко избегал встречаться со мной взглядом, да и я не пылал желанием общаться с ним. С обыденной рабочей суетой совсем забыл о вечернем свидании с Ритой.
