Василий Казаринов - Рассказы
Взгляд упал на свернутую трубочкой газету, торчащую из сумки. Развернула, увидела логотип - слишком хорошо знакомый - в груди вспухла тупая боль.
В этой газетке когда-то работал Сережа - возможно, и теперь работает. А, может, и нет - ведь не виделись с ним уже полтора года, не исключено, что в его жизни произошли перемены, он человек катастрофически беспорядочный, взбалмошный, заводной, у него на неделе - не семь пятниц, а все восемь.
Пролистала газетку - все тоже, белиберда, чтиво для идиотов: немного криминала, много какого-то бреда про потусторонние явления, какие-то астралы, пришельцы из космоса, ведьмы, путешествия в загробный мир, гороскопы, кроссворды. Слава Богу, "Страничка деловой женщины" на месте - вот это можно почитать... Внизу полосы в глаза бросился увесистый черный квадрат, в котором белыми буквами было выведено: "ВОЗВРАТ ЛЮБИМОГО. РЕЗУЛЬТАТ - В ДЕНЬ СЕАНСА". Под тестом - телефонный номер.
- Бред какой-то! - швырнула газетку на пол, выключила свет.
В конце недели Николай Иванович, заместитель, обшарпанный и обтрепанный человечек маленького роста, вечно скверно выбритый, с грязным воротничком и засаленными манжетами - как его неряшливость раздражает! - робко просунул голову в кабинет в конце рабочего дня, напоролся на ее красноречивый взгляд, вопрошающий - "Что у вас? Только быстро!" - зашел, помялся на пороге.
- Вероника Васильевна... Вам не здоровится? Вы как-то последние дни на себя не похожи. Рассеяны, молчаливы - как будто все о чем-то своем думаете. Да вот и на сегодняшней оперативке...
- Бред какой-то! - фыркнула, насупившись. - С чего вы взяли? Я в полном порядке. Если вы только с этим пожаловали, то до свидания, до понедельника, - когда за замом закрылась дверь, еще долго сидела, ритмично постукивая колпачком ручки по столу, потом сняла телефонную трубку, прикрыла глаза, покачала головой: - Господи, что я делаю... - но все-таки набрала номер, тот, из газетки, почему-то он четко отложился в памяти, и все эти дни вертелся перед глазами.
.
В полутемной прихожей пахнет воском - огромная толстая свеча, стоящая на тумбочке под зеркалом, слабо потрескивает, рассеивает тусклый шарообразный свет. И еще чем-то пахнет - церковным - ладаном что ли... Тяжелая пурпурная портьера плавной волной катит наискосок из-под потолка, наполовину открывая дверной проем. На пороге - женщина лет двадцати пяти: черные, как смоль, волосы пышно клубятся, полные губы на красивом лице, в котором есть что-то цыганское, ярко пламенеют, если не сказать - полыхают, в черных глазах - лукавый интерес.
- А-а-а, моя хорошая... Ты за любимым? - с церемониальной плавностью воздела руки, широкие рукава белоснежного балахона, напоминающего длинную, до пят ночную рубаху, соскользнули к локтям. - Ну, проходи, моя ласточка, пойдем строить наш заговор...
"В гадальный салон что ли угодила? - мелькнула в голове шальная мысль. - И дернул же черт позвонить по этому дурацкому телефону... Ну да теперь деваться некуда! " - двинулась за белым саваном под пурпурную портьеру, с минуту стояла на пороге, пока глаза не привыкли к полумраку.
Тесная комнатка, окна занавешены плотными шторами, мягкой ковер на полу, низкий круглый столик по центру, на нем россыпь карт таро, просторная с пологими краями плошка, в которой тускло горит красная свеча - больше ничего, даже присесть некуда.
- А ты садись, хорошая, садись к столу нашему, да, на пол, на ковер, вот так, устраивайся, расскажи мне свою печаль, поведай, - плавно, нараспев тянет гадалка. - Кто твой суженый, по ком сохнешь, сердце изводя печалью?
Хм, сохнешь... Ну и словцо - оно вряд ли в эту строку ложится. Толком посохнуть не успела, поженились спустя месяц после знакомства - долго ли это студентам? Она училась в МИИТе, Сережа на филфаке в пединституте, встретились на вечеринке в общежитии, и - понеслось, поехало...
- А долго ли он сердце тебе тревожит?
Да уж тринадцать неполных лет... Вот именно - тревожит, он в самом деле человек тревожный, с ним не заскучаешь: после института подался работать в газету, вечно где-то пропадал в командировках, а когда не пропадал, то на чинную, размеренную семейную жизнь с ним рассчитывать не приходилось. Вечно - полон дом гостей, шум, гам, дым коромыслом, песнопения под гитару...
- Ну что ж, песня - она душу греет...
Возможно. Песни в их кругу были приняты хорошие, про дальние дороги, расставания, тоску и ожидания встреч - Сережа хорошо играл и пел, голос у него негромкий, на глубокий, чуть хрипловатый. Что же он особенно любил? Ах да, вот это: "Мама, мама! Просто я дежурю, я дежурю - по апрелю..." Как это можно дежурить по апрелю? Дежурить можно по станции, по министерству, но по апрелю - это как?
- В этом он был мастер, - усмехнулась Вероника, поглядывая на гадалку, которая, подавшись к свече, поводила над жидким огоньком ладонями. - И в газете своей все первоапрельские шутки придумывал. То статью напечатал о том, что рухнула Пизанская башня - и фотографию развалин туда же тиснул. То сочинил, что "Титаник" подняли со дна, отремонтировали и пустили в плаванье. Еще что-то... Ах да, написал как-то, что на Тишинском рынке пиво продают по старым ценам, по тридцать семь копеек за бутылку - скандал вышел страшный, народ чуть в щепки этот несчастный рынок не разнес: где, мать вашу, наше пиво?
- А было ли хорошее? - гадалка, окунув пальцы в баночку с каким-то порошком, посыпала щепотку на огонь, свеча отплюнулась мелкими, пушистыми искорками. - Между вами - было.
Вопрос... Наверное - да. И наверное, именно в том, что все у него происходит с бухты-барахты. То прибежит вечером - шевелюра дыбом, глаза горят: "Айда завтра в горы! На лыжах кататься! Да черт с ними, с планами! С заказом билетов черт! Улетим как-нибудь! - и - бах! - на колени. - Ну милая, я тебя умоляю!" Все отпуска - так. То в горы, то на море, то куда-то за Полярный круг, на Северный Урал... Но, положа руку на сердце, в этих внезапных и нелепых побегах от домашнего уюта была своя прелесть.
- А не ты ли, моя хорошая, виновата?
- Кто знает, - пожала она плечами. - Возможно. Просто однажды сказала ему: все, Сережа, я устала от такой жизни. Он не хотел уходить. Потом все-таки ушел. Он в общем-то человек тонкий, понимал, чувствовал мое настроение... - она помолчала, потом резко поднялась с пола, тряхнула головой: - Ну все, хватит с меня этого бреда. Я пошла, - на пороге обернулась, прищурилась: - И знаешь что... Не называй меня так - моя хорошая. Я не хорошая. Я вздорная и глупая баба, дошло?
- Эй! - донесся до прихожей тихий голос гадалки. - Ты губы-то подкрась. Волосы поправь. Тебя ведь дома, как обещано, твой суженый ждет.
- Ой, ну прекрати ты нести ахинею! - и вышла, громко хлопнув дверью.
Но едва шагнув за порог, остановилась как вкопанная, принюхалась - потревожил какой-то новый, выпадавший из традиционной обоймы привычных домашних запахов, аромат - терпкий, отчетливый, жесткий. Так пахнет мужской одеколон. Чувствуя, как дыхание вдруг перебилось и ноги сделались ватными, заставила себя пройти по коридору. Налево - кухня, дверь распахнута, на табуретке у стола сидит, закинув ногу на ногу, Сережа: старые джинсы, вылинявшая полосатая майка, шлепанцы - его вечная домашняя одежда, которую она полтора года назад упрятала подальше в шкаф с глаз долой.
- Привет! - как ни в чем ни бывало, широко улыбнулся он. - Вот здорово, что ты пришла, - он облизнулся, почмокал губками. - Кстати, а что у нас сегодня на ужин? Жрать охота, сил нет.
- Этого не может быть... - ошарашено прошептала она.
- Ты о чем это? - удивленно моргнул он, приоткрыв рот - он слишком картинно сыграл эту сценку, и она начала догадываться; и окончательно догадалась, когда он, обняв ее за плечи, повел в гостиную, толкнул дверь, открывая ее взгляду торжественно накрытый стол с массой всякий вкусностей, шампанским. - Как это мило! - расхохотался он, приветствуя гостей. - Какая трогательная неожиданность!
Средних лет мужчину она прекрасно знала - Кондаков, редактор этой дурацкой газетки, в которой работал Сережа, девочку - нет. Хотя... Эти роскошные черные волосы. Этот соблазнительный пунцовый рот. Этот лукавый цыганский блеск темных глаз. Колдунья? Ну, разумеется она, только теперь выглядит не столько живописно и напоминает секретаршу.
С минуту Вероника стояла на пороге, прикидывая в уме сюжет очередного Сережиного розыгрыша: тиснули, значит в своей газетке рекламку, подсунули ей в ящик, а дальше - дело техники, господи, и как это она купилась, ведь сто лет знает эту нескучную шатию-братию... Ну-ну. Решительно шагнула к столу, всплеснула руками :
- Кондаков, милый! Сто лет не виделись! Ну, чего сидишь, давай, пуляй шампанское в потолок. М-да, шампанское и сухое вино, - и нахмурилась. - А чего, водки что ли нет? - а потом украдкой наблюдала, как вытягивается лицо Кондакова.
- Так ты, насколько я тебя знаю... - недоуменно протянул Кондаков. - Вроде не по этому делу.
- Вот еще! - кокетливо дернула она плечиком. - С чего это ты взял? - и махнула рукой: - А, ладно, обойдемся шампанским и вашим молдавским сушняком. Ну, накатывай! - и под пенистое игристое так здорово было сидеть, слушать их покаянные речи о том, как они заморочили ее, как Лиза (она в самом деле оказалась секретаршей ) разыгрывала в своей квартирке роль колдуньи... Пили, дурачились, хохотали, а потом, проводив гостей, долго стояли с Сережей в прихожей, и она наконец тихо спросила:
