Алексей Федотов - Семирамида
— Может быть, кому-то ещё это рассказать?
— Что ты! Никто не поверит, потому что сами такого не слышали. А тебя, чего доброго, объявят сумасшедшей!
Она рассказала ему и про книгу о Святителе Николае, которую ей предложила прочитать монахиня.
— Это великий святой! — серьёзно сказал ей продавец часов. — Молись ему, он тебе поможет.
И он достал из кармана самодельную тетрадь в пол-листа, которую, как оказалось, всегда носил с собой. В ней были от руки переписаны акафист Святителю Николаю и его житие. Он начал читать житие, написанное ещё в десятом веке Симеоном Метафрастом: «Вследствие своих природных дарований и остроты ума в краткое время Николай превзошёл большинство наук; всяческую же суету презирал и сторонился недостойных сборищ и бесед, уклонялся вступать в разговор с женщинами и даже не смотрел на них, заботясь лишь об истинно разумном. Он простился с мирскими делами и все время проводил в домах Божиих, приуготовляя себя к тому, чтобы стать достойным домом Господним. Так как святой много потрудился для ведения Святого писания и разумения божественных догматов, был украшен множеством добрых качеств и неукоснительно соблюдал подобающую иереям неукоризненность жизни, а также и потому, что нрав у него и до того, как он стал стар, был спокойный и рассудительный, его решили удостоить пресвитерского сана. Попечением дяди, заменявшего ему отца, тогдашний предстоятель церкви в Мирах рукополагает его во пресвитеры; так, Богом дарованный родителям, по их молитве он возвращается Богу. А этот архиерей Мир, удостоенный божественного духа, видя, что душа юноши цветёт добродетелями, предрёк грядущее преизобилие у него благодати, сказав, что он будет благим утешителем печалящихся, добрым пастырем душ, подателем спасения тем, кто в опасности, и призовёт заблудших на нивы благочестия».
— Мне тяжело это слушать, — перебила его женщина. — И монахиню я слушать не смогла… Давай это отложим на потом.
Но «потом» наступило не скоро. День прошёл как обычно. Но вечером в голове Семирамиды звучало уже ассирийское пение. Играли ассирийские музыкальные инструменты, а пели, наверное, древние ассирийцы. Она начала петь с ними так, как будто знала все, что они поют, наизусть… При этом язык, на котором пели, был ей незнаком. Дома никого не было, Семирамида даже танцевала, была такой счастливой… Она думала: «Вот мама придёт, и я спою ей один куплет, а она переведёт, если сможет». Но когда мама и дочь, наконец, пришли, все слова из её головы пропали.
Изматывающая духота того лета усугубляла внутренние страдания женщины; ей хотелось убежать от самой себя. Если бы она могла вылезти из своей кожи и куда-то убежать — тут же сделала бы это.
Её очень занимало, что же значат видения, которые её посетили. На рынке она спросила у пожилой ассирийки, как в старину молились их соотечественники, и та сказала, что с песнями и танцами. С этого времени она могла не пить вообще, независимо от того, хотелось ей этого или нет.
На дне
После того, как Семирамида услышала пение древних ассирийцев, она решила, что у неё все будет хорошо, и взялась за решение их с матерью жилищного вопроса. Она обратилась к властям, чтобы те признали подвал их законным жилищем.
Когда Вардия узнала об этом, то очень ругала дочь:
— Зачем ты лезешь в то, в чем не смыслишь! Где мы теперь будем жить? — кричала она.
— Все будет хорошо! — уверенно отвечала Семирамида.
Но права оказалась мать: их действительно попросили освободить подвал. Одна знакомая посоветовала Семирамиде идти сторожем в садоводческое товарищество в тридцати километрах от Ростова-на-Дону. Она устроилась неофициально, потому что прописки не было. Платили ей вместо двух тысяч восемьсот рублей, но женщины и этому были рады. Жили они в холодном железном фургоне, было страшно, поэтому для охраны они завели собак, к которым относились как к родным. Вардия ездила на рынок торговать, потому что иначе они умерли бы с голода. Сама Семирамида боялась ездить на рынок, чтобы снова не начать пить, попав в привычную обстановку. Жили так плохо, что им помогали бомжи.
Один раз Вардгес пришёл к ним — ни в чем не обвинял, но все сокрушённо вздыхал и укоризненно качал головой, как бы говоря: вот до чего дожили! А через какое-то время он умер. Как оказалось, последние годы он жил у своего отца. Младшая дочь отвезла Семирамиду на похороны. Когда они приехали, гроб стоял уже в автобусе. Краем глаза потерявшая сына мать увидела сестру и её подруг.
На мгновенье она увидела своего сына улыбающимся… Нужно было залезть в автобус. Каждый шаг ей давался с большим трудом. Семирамида попросила дочь войти в автобус и тянуть её за руку, а сама, встав на колени, забралась в него. Дочь тихо плакала. Мать посмотрела на того, кто лежал в гробу. Это был опухший человек, не похожий на её сына. Но вдруг на мгновение вместо него она опять увидела сына — таким, каким он жил в её сердце.
Выбравшись из автобуса, ассирийка с раздражением посмотрела на сестру: «Вот, показывает перед подругами добрую тётю, причитает!» Сама она сидела молча. Она ведь не плакала даже тогда, когда носила в кармане крошечного мёртвого сына, зачатого от единственного мужчины, которого любила. Из-за каких-то глупых условностей ребёнку не дали нормально родиться и жить… Её мысли прервал племянник, который подошёл и попросил уйти, а то «его мама нервничает».
Семирамида увидела боль в глазах своей дочери, которой было горько от того, что так поступают с её матерью. «Вместе с сыном у меня умерли и родственники», — только и сказала ассирийка. Они сели в такси и уехали. После этого ноги у неё отказали, она могла сделать лишь несколько шагов. Через год пришлось покинуть и сады. Младшая дочь перезаняла денег, а старшая нашла маленький домик без документов в заброшенной деревне, куда можно было переселиться. Жить там было сложнее всего.
Зима в том году была нестерпимо холодна. Стужа заставляла думать о приближении конца. С едой было тяжело. Собаки, которые не только мясного не видели, но и хлеба никогда не ели досыта, вскоре умерли от истощения. Семирамида поняла, что на очереди они сами. А тут ещё Вардия поехала за пенсией в Ростов-на-Дону, и у неё пропала память. Её не было восемь дней. Дочь уже не надеялась её увидеть, когда она появилась во дворе. Ноги её опухли, и она не могла вспомнить, где была эти дни.
Помощь Святителя Николая
Иногда один старичок помогал им едой. Он посоветовал молиться Святителю Николаю, который помогает всем, кто погибает. Откуда этот старичок взялся? Вроде бы не местный. А приходил всегда ровно тогда, когда женщины начинали думать, что все кончено.
— Ты проси Святителя Николая, он поможет тебе! — каждый раз говорил он Семирамиде. А та больше ничего и не могла, как только молиться. Она была согласна и умереть — такова была её усталость. Женщина попросила своего нового знакомого рассказать ей о святом, просить о помощи которого он им велел.
— Он очень строгий, но в то же время и такой добрый, — задумчиво сказал старичок. — Однажды он был на Вселенском Соборе в городе Никее, в то время Церкви предстояло ответить Арию, учившему, что во Христе воплотился не Бог. Арий был человеком необычайной учёности и так красноречив, что все ему верили; для разбора созданного им учения при поддержке первого христианского императора Рима был созван первый в истории Церкви Вселенский Собор, на который приехали триста восемнадцать епископов, и все они не могли найти слов, чтобы доказать, что арианство — это лжеучение. Не нашёл слов и Святитель Николай, ударивший еретика…
— Это он поэтому святой? — скептически спросила Семирамида. — У меня первый муж, чуть что, сразу всех по морде бил, а святости в нем не было ни на грош…
— Не поэтому, конечно, — засмеялся старичок. — Вот видишь, и я как следует не могу тебе ничего объяснить… Тогда он уже был епископом, а епископ, если кого ударит, то его за это лишают священного сана. А для Святителя Николая сан был дороже всего! Твоему-то бывшему мужу, если он кого ударит, что за это было?
— Да ничего ему не было никогда! — засмеялась ассирийка, которой по сравнению с её нынешним положением даже жизнь с карманником и драчуном показалась чем-то забавным. — Правда, мало я с ним прожила. А вот любимого моего за то, что он кого-то стукнул…
Ком в её горле не дал говорить — вместо слов вырывалось клокотание, и вдруг женщина зарыдала, хотя раньше слез у неё не было. Как будто вчера она была рядом с Тиграном, разлука с которым сломала им жизнь… «Дело не в его драке, а в том, что я разрешила убить нашего с ним ребёнка!» — резко одёрнула себя Семирамида. Жизнь могла бы быть совсем иной, — подумалось ей, — и не бомжихой, а принцессой она была бы с тем, кто любил её и кого любило и сейчас её сердце до такой степени, что от одного воспоминания о нем больная старуха вдруг стала красивой. А старичок как будто видел все, что происходило в её душе.
