Ольга Туманова - Убийство в стиле эссе

Шмаков глянул исподлобья, удивленно буркнул: «Привет. Как съездил?» и протянул Виктору Николаевичу руку в протертом рукаве.

— Да-да, как съездил? Впечатления? Масса, конечно, — оживленно говорил Першин, потирая руки от предстоящего удовольствия.

И Ляхов, что и не заходил никогда в этот кабинет, развернул свободный стул, сел вполоборота к обоим и стал рассказывать, как упруга была вчера вода в океане, как щедро заморское солнце.

отречение правителя от сана

война всех против всех

3

Рассказ подходил к проводам и отлету, когда дверь распахнулась и в кабинет впорхнула Нинель Лисокина.

— Мальчики! О, какие люди в Голливуде! — Нинель раскинула руки, словно собиралась обнять Ляхова, и подмигнула ему хитро, и Виктор Николаевич густо рассмеялся: нашла-таки эта пройдоха место его пресс-конференции.

Нинель махнула волосами и, взглянув на Шмакова, спросила у Першина:

— Владимир Иларионович, как вы насчет чайку? Или — кофейку?

— Я не возражал бы, — с улыбкой глядя на Антона, что вновь затюкал по клавишам, отозвался Першин. — А наш гость?

— С удовольствием! Прекрасная страна Америка, но чай там заваривать не умеют. Это отдельная тема, — приподняв палец, оживился Ляхов, но тут же обернулся к Лисокиной. — Хорошо бы здесь.

Нинель приподняла брови, что означало: «Чудны дела твои, Господи» (Ляхов обыкновенно чаевничал у редактора и не вел светские беседы в кабинетах коллег), быстро глянула и усмехнулась, словно разгадала замысел Виктора Николаевича: и зачем он здесь, и почему хочет почаевничать с этой парочкой, но, вмиг погасив усмешку, сказала кокетливо: «Как мило», — и крутанулась к двери.

Ляхов улыбнулся подобной «прозорливости» и галантно предложил: «Помочь?»

— Я помогу, — буркнул Шмаков, вытаскивая ногу из-за ножки стула, и Виктор Николаевич вновь улыбнулся: Шмаков скрывается от его расспросов. Сейчас и на задание умчится.

Не обманув ожиданий Виктора Николаевича, беседа перешла к роману.

Столько разговоров. И о романе. И вокруг романа. А все же — кто автор?

Першин стал обстоятельно излагать подробности этой запутанной истории, а Шмаков буркнул:

— Мент, — и, хлебнув из чашки, буркнул вновь: — Или уголовник.

Виктор Николаевич приятно рассмеялся: Шмаков узнал себя в герое, несомненно, вот и злится на автора. При всей своей непутевости, Антон — парень интеллектуальный, в литературе разбирается и, конечно, понимает, что роман написан не работником юстиции: упор в рассказе не на преступление, а на внутренний мир героя, на внутренний мир журналиста, даже писателя, талантливого и невостребованного, — этот мир милиция не знает. Не знают его и уголовники.

Не гася веселости на лице, Ляхов развернулся к Першину:

— А что говорят в «кругах»?

Першин стал обстоятельно рассказывать, в каком замешательстве члены жюри, присудившие роману первую премию.

Господи! — едва не воскликнул Виктор Николаевич, и лицо его стало серьезным. Ну, конечно! Ведь Першин — член жюри. И члены жюри общаются между собой. Кто реже, кто чаще. По телефону, по интернету, возможно, и живьем. И все они — литераторы. Конечно, автор романа — один из членов жюри. О Шмакове он наслышан: мир тесен; внешность Шмакова знает: тот вечный спутник Першина на всевозможных презентациях; а все недостающие детали почерпнул из бесед с Першиным. Возможно, сам себя и номинировал. Ляхов усмехнулся: статья получится — блеск, главное — успеть все выяснить и опубликовать материал прежде, чем объявится автор романа.

Кто же? Ну, список номинаторов — не проблема. Он есть на сайте конкурса.

Виктор Николаевич вновь почуял запах зверя: здесь он, рядом, кружит поблизости.

— Фаины Сергеевны, — уловил Ляхов слова Першина и, занятый своими мыслями, не сразу понял: при чем здесь Бабицкая? Эта дама — и хорошая литература? Номинация Бабицкой?!

— Но этого не может быть!

И Першин закивал согласно:

— Да, вот такой пассаж. И Бабицкая была справедлива, и премия досталась достойному, а автор… — Владимир Иларионович развел руками и вздохнул.

Да нет, думал Ляхов. Ну, как же так? Бабицкая?

Подобный поворот событий путал стройную версию.

Хотя…

Прекрасно! Осталось выяснить, кто из знакомых Першина имеет неплохие отношения с Бабицкой: господину с улицы эта мадам протежировать не станет! — и вот он, зверь дорогой. Он, Ляхов, тут мудрит, капканы по лесу расставляет, а зверь сам бежит к яме.

И Виктор Николаевич вернулся к разговору.

Несмотря на сомнительную туманность истории с публикацией и ее автором, Першин находил в романе все больше достоинств и теперь увлеченно рассуждал о его подтексте.

Скажем, главный герой — Бондарь. Случайна ли эта фамилия, или она несет смысловую нагрузку? (Если предположение его и Антона о том, что Анисим Мешантов — псевдоним, который надо читать как Злостный Исполнитель, верно, то законно предположить, что и фамилия главного героя имеет особое значение).

— Бондарь! По крупному счету, это простой трудяга, ремесленник. Он делает неэффектную, но нужную утварь или необходимую, но незаметную работу, — увлеченно рассуждал Владимир Иларионович.

— Да! — улыбаясь, поддержал идею Першина Ляхов и весело посмотрел на Шмакова. Бондарь делает бочки, а прототип — затычка в каждой из них, ладно бы только в пивных.

Виктор Николаевич откинулся на спинку стула, засмеялся.

Першин принял смех Ляхова за одобрение своей теории и, довольный, развернулся к Шмакову:

— Антон, ты согласен с такой трактовкой?

— Я думаю, то фамилия какого-нибудь умника, — буркнул Шмаков, выуживая из варенья ягоды. — Из издательства. Или еще откуда.

Першин с досадой повел головой:

— Нет, не скажи. Ничего случайного в романе нет. Куда ни глянь — все имеет второе дно. Я только сейчас начинаю понимать, почему убитый — Старик. Не Василий Иванович Пупкин. Не Яков Семенович Линденбран. Старик. Тогда понятен псевдоним. Злобный Исполнитель, но кто? Писатель? Нет. Злобно время, что перечеркнуло все, созданное стариками. Страна, что так беспощадна к нашим старикам. Их убивает безденежье, бесправье. Уныние, наконец! А герой — он просто орудие, мелкая сошка, исполнитель. Вот отгадка псевдонима!

Шмаков вскинул голову, глянул на Першина из-под густых бровей и ртом, полным варенья, пробормотал:

— Ну, ты даешь…

— Однако почему автор — исполнитель, и злобный, — с интересом поглядывая на обоих диспутантов, спросил Ляхов. Он не знал шмаковской трактовки имени автора. — И почему Бондарь — слепое орудие? Он одержим ненавистью к старику, в сущности, ему незнакомому.

— Герой — маньяк, — буркнул Шмаков, продолжая поглощать варенье. — И автор — маньяк.

Першин встрепенулся, чтобы парировать реплику Шмакова, но тут тихо, не поворачивая головы от стола, заговорила Нинель:

— Он убивает не ради выгоды. Это не ограбление. Ограбить он мог другую квартиру, более шикарную. И забирает только кейс. А что в том кейсе? Деньги? Документы? Рукописи? Мы не знаем.

— Ну, — поддакнул Шмаков. — И я говорю: маньяк.

— Он ненавидит Старика, — все так же тихо и не поднимая головы от стола, говорила Нинель. — Почему? почему он ненавидит Старика, и именно Старика? Может быть, потому, что Старик прожил долгую жизнь, значит, пережил все трагедии века, все репрессии, войны, и остался цел — как? Какой ценой? А герой — одинок. Где его родители? Где его семья?

— Вот именно! Эзопов язык! — Першин от удовольствия потер руки.

А Ляхов, с изумлением глядя на Нинель, протянул:

— Однако…

— И где все это произошло, мы не знаем, — помешивая ложечкой давно остывший чай, говорила Нинель. — «Он шел пешком по городу» — мимо чего? Метро? Собора? Большого театра или мимо театра на Фонтанке? Или мимо заводика рыбокоптильного? Мы знаем, какая ступенька в каком пролете измазана какой краской, но не знаем, на какой улице стоит дом. В романе нет ни одного названия. Это могло произойти в столице, это могло происходить в заштатном городишке.

— Конечно, конечно, — воодушевленно откликнулся Першин. — Автор обобщает, дает понять, что подобное могло свершиться и — увы! — свершается по всей стране.

— Однако, — вновь протянул Ляхов. — И как подобная мысль могла прийти в такую хорошенькую головку?

— А я — умная, — все так же помешивая ложечкой остывший чай, молвила Нинель. — Но я же понимаю, что осознать подобное мужчине сложно, а принять — немыслимо, и потому я их не напрягаю. С мужчинами я только хи-хи, ха-ха, траля-ля-ля.

Нинель вскинула голову, глянула на Ляхова каким-то незнакомым взглядом и тут же развернулась к Шмакову, и Шмаков посмотрел на Нинель, и в глазах этого неотесанного грубияна была такая нежность, что Ляхов замер на стуле, на себе испытав, что означает: громом пораженный.