Валерий Шелегов - Зелёный иней
Полярное сияние безмерное и высокое. От горизонта до горизонта обвода неба. Судорожно светится немым, зеленым переливчатым светом.
— Полярное сияние! Люда?!
Больно стиснул.
Людмила, казалось, не проснулась.
Близко поджалась упругой грудью к подбородку. Молочный сосок попал в губы.
Она прошептала:
— Не на.…Да.… Не на.…Да.… На-да.… Да…
Небесный Ловец, споря перебирал светящийся невод руками. Уводил подкрылки сетки к водоразделу.
Доменное зарево за водоразделом, изливалось, будто лава из жерла вулкана. Звезды мельтешили сверкающими махотками в зеленой сетке сияния. Мелькали юркими рыбками. И-и-и! — выскользнули, рассыпались на прежние точки.
Судороги Полярного сияния ослабели и постепенно угасли. Затаилось и космическое пространство в искристой росе звезд. Бездонное, как тёмное отражение водоёма. Бездонное, и все объемлющее…Людмила попросилась с рук.
— Ах! — выдохнула, — Все проходит…
Рассвет близок. Мы не спим. Людмила в спортивных шортах «хаки», в рубашке в накидку, хозяйничает. Замешивает в кастрюльке на воде затируху из муки и яичного порошка. Потом она печет лепешки в кипящем подсолнечном масле, в раскаленной чугунной сковородке. Дверь из зимовья распахнута.
Я вспоминаю о письме жене.
— Послушаешь?
— Письмо?! Вашей жене.
— О тебе.…О нас.
Она вытирает руки грубой ширинкой. Укрывает ею стопку лепешек в остывшей сковородке. Из чайника дополняет мою кружку.
— Теперь, можно. Слушаю…
Людмила, волновалась.
Получилось, честное письмо.
— Это же, рассказ?!
— Не подумал, как-то…
Дровишек в печь не подкладываю. Тепла от стен хватает. Людмила дремлет, прикрыв глаза тыльной стороной кисти. К шортам «хаки» — ко сну, натянула белую тесную футболку. После прослушивания моего «рассказа жене», в Людмиле пропала игристость молодости. Она увидела себя моими глазами.
«Зверь не дремал» и в юной женщине…
Дверь распахнута. Пишу в общую тетрадь. Пламя свечи дергается. Ручка подрагивает в пальцах. Спешу закрепить впечатления от Полярного сияния. И …не умею.
Нервничаю. Психанув, кидаю ручку. За порогом синеет. Видятся за полянкой острова. Вышагиваю за порог. Даю волю телу, разламываю сутулость зимовья.
Мрак ночи растворился в бледной синьке рассвета. Земля! Как при Сотворении Мира! Девственная и прекрасная! Солнце за горизонтом еще глубоко. Пики гранитных гор освещены зарей за хребтом. Отчего горные вершины в тени, на фоне обвода просторного и чистого неба.
На жухлой траве вокруг зимовья, в островах на черных листьях, галечное русло — посыпаны белой солью изморозью! Травы седые?! Паром дышится! Воздух обжигает грудь морозностью. Рослая болотная осока — зеленым инеем опушилась! Прочный ледок сковал лужицу, окольцевал кочки: упал, настоящий заморозок!
— Людмила! — позвал так, что она всполошилась
— Зеленый иней!
«Необратимость времени».
«Если б, молодость знала…»
«Если б, старость смогла…»
Тихий мой голос, убаюкал Эрику. И она, казалось, спала. Вытянув руки поверх одеяла. Левой щекой, обмякнув в промятую подушку. Едва заметно дышала. Грудь колыхалась под тонким одеялом медленно. Также медленно ослабевала натяжка полотна при выдохе. Легкое дыхание. Одинокая женщина. Наклонившись к лицу, поцеловал Эрику в полураскрытые сухие губы.
— Иди ко мне, — позвала зовущим взглядом.
Прошептала:
— Иди под одеяло…
— Нет. Нельзя. Рядом с Ромкой…
Я ушел. И знал, что поступил правильно. Ради Ромки. Ради Эрики. Мне хотелось, чтобы и далее Эрику звали в экспедиции уважительно «Леди Лейбрандт». Чтобы Ромка не слышал от взрослых заглазно, плохие слова о матери. Чтобы «зеленый иней» — всегда жил в душе.
Принял решение. Уеду в Магадан. Найду работу в газете. Время поможет, подскажет…
Великий пост.
27 марта 2007 г.
Глава 3
Велосипед для мальчика Ромки
Эрика задерживалась в Детском саду. Полярное сияние всколыхнуло душу до тоски по Индигирке.
…Людмилу отправил в поселок вертолетом. Добрался на базу вездеходом в начале октября. Увезла студентка и варенье из охты, и письмо, мой первый «рассказ».
Жена Наталья выгнала Людмилу, выкинула в след ей банки с вареньем. А когда прилетел в Райцентр, объявила, что «студентка ей все рассказала». Что все? Наталья разъяснений не дала. Подвела черту:
— Собирай чемодан. Езжай за ней! Сейчас она в Аэропорту…
— И уеду! — заявил в пылу.
— А я — беременная… — едко, со злой местью объявила Наталья.
— Что?!
Известие о беременности страхом отозвалось в моей душе. На Иньяли понял, что в геологию уже нет хода. Две недели над общей тетрадкой прошли в благодатном состоянии. Поселилась необъяснимая, страшная, трагическая тревога. Каждую минуту ждал какого-то чудовищного разрушения в себе, в окружающем мире.
«Дождался?!»
— Не надо второго ребенка, — стал умолять Наталью.
— Тебя не спросили?! — ехидно довела она меня до бешенства.
— Да! Не спросили! А если бы мы, действительно…Что тогда?
— А вы и так! Действительно! Все знаю!
Утром видел в зале ожидания группу студентов. Улетит Людмила в Якутск с этой группой последним рейсом. Поздний борт. Успею… Верил Людмиле. Не в чем ее упрекнуть. Сгорал от стыда за жену и без извинений не желал отпускать студентку в Киев.
«Мне же надо писать?! Я буду теперь писать!» — озарилась душа, при взгляде на Людмилу. Встретила приветливо. Взгляд умных глаз похож на опасную бритву. В этом взгляде не было места презрению. Сожаление, усталость и грусть.
— Провожу на самолет. Поговорим…
В зале ожидания тесно от людей. Мы вышли к открытому летному полю. Горы за летным полем в сахарной пудре снега. За рекой скалистые вершины в тени. Добрый и теплый день. Красота. Жить бы без печали и в радостях.
Она не стала ждать объяснений.
— Спасибо Вам за лето. За сказочную осень. Домой еду с чистой совестью Диплом собрала. Жених ждет. Звонила в Киев. Вашу жену понять можно.
— Прости…
— Свадебные фото пришлю. Уезжайте, шеф. Не провожайте. — Впервые и единственный раз за все время Людмила назвала меня «шефом». Стоит это дорогого.
Уехал в поселок.
Фотографии она прислала к Новому году.
Я собрался уже в Корф на Камчатку. До Магадана от Индигирки Колымская автотрасса. Двое суток езды в автобусе до Охотского побережья,
На фото Людмила с ироничной улыбкой «деушки»:
«Мол, все в порядке, шеф. Жизнь свою без обмана начинаю строить. Сохранила жениху «это».
До отъезда с Индигирки в семье не жил. Из барака жена переселилась в новое семейное общежитие, пока был в поле. Выделили нам большую комнату. Остался в общежитии «полевиков».
Планов уходить в запой не строил. Полевое снаряжение сгрузил в сарай за домом. Прилетел самолетом из Тебюляха в субботу. Вьючный ящик с полевыми дневниками оставил до понедельника в сарае под замком. Воры искали оружие. Прихватили все. Привез копченого медвежьего мяса. Тайно хранил в сарае «мелкашку». Приходили за ней. Забрали все. Судьба.
Бывает же так. Живешь, никому не мешаешь. Всем подходящ для общества. И вдруг? Для всех становишься — «писателем?» Наталья постаралась.
Начальство домыслило:
— «Развлекался со студенткой. Не работал»…
— «Документов нет в природе. Подстроил кражу. Кто оставляет в сарае вьючный ящик с полевыми дневниками?»
Действительно. В иные времена так не поступал.
«Очарованный писательством», напрочь забыл о действительности.
Слух о моем вывихе дошел до местного стихотворца. Дубровин писал хорошие стихи. Геологи его уважали. Работал он промывальщиком. Пришел Дубровин не званным в общежитие «полевиков» с сеткой пузырей. Знакомы изрядно. Пили вино, слушал его стихи.
Наталья с дочерью появилась в дверях. Рад был.
Мельком подумал:
«Брошу все…Семья… Любовь».
— Мне нужны деньги, — угрюмо и отчужденно потребовала Наталья.
Понял: спасения нет.
— Сколько тебе? — достал остатки расчета за полевой сезон.
Отсчитал.
Ждал, позовет домой. Не позвала.
Предупредила:
— К нам больше не ходи, — кинула жестоко.
Глянула на Дубровина.
Презрительно добавила.
— Один стихи пишет, а другой — прроззу. Алкаши проклятые…
И так ехидно «прозу» произнесла. Стыдно стало и за Дубровина, и себя.
— Стихи у Володи настоящие, — бросил ей расстроено. — Придет время, будет и проза. А пока, как ты видишь, мужики выпивают и закусывают…Стихами. Не приду. Не беспокойся за меня за меня.
— Нужен ты… — прощание не из легких.
Выгнала Наталья с Индигирки.
