Андрей Марченко - Наследство одной ведьмы
— Но ведь сверхъестественное потому и называется так, потому что оно сверх…
— Естественно. Не «сверх» а просто «естественно». Пойми же — то что вы называете мистикой, она рядом. У тебя за шкафом, положим, зимует летучая мышь, разумеется вампир. Но тебя не трогает, потому что спит. Иногда она просыпается, ей хочется пить, хочется теплой крови. И ты спишь, и твоя шея такая теплая и прекрасная. Но мышь ползет в туалет и лакает воду из унитаза. Потому что — покусись она на твою кровь — она будет найдена и в лучшем случае убита сразу, а в худшем — выброшена на улицу где опять же умрет от холода.
Василиса вскочила с дивана, испуганно оглядываясь по сторонам:
— Где мышь? Где вампир?
— Нигде. Я же сказал к примеру.
— Или ты идешь по лесу, перешагиваешь ветку. Когда ты уходишь далеко, она подымается и уходит по своим делам.
— Вот, скажем ты…
— А что я?…
Обычно, по жизни Василиса носила короткое каре, но дома, чтоб волосы не мешали, закалывала, стягивала в узел на затылке.
Я совершенно отчетливо видел, что одно ее ушко отличается от другого:
— Знаешь, вот к примеру, отчего у тебя разные уши? У тебя в предках были эльфы, у них как известно уши заостренные. Вот это тебе и передалось.
— Не хочу тебя расстраивать, но это родовая травма — маменька меня рожала три часа и не обошлось без дефекта. Ты разочарован.
— Немного… Но лишь немного. Идея, в общем, не меняется. Есть свои преимущества, когда тебя никто не видит…
И ведь действительно, в первые месяцы по знакомству мы жили славно. Вместе сдали сессию: когда она писала ответы на вопросы, я смотрел в книгах, оставленных в соседней аудитории, поглядывал у соседей, потом диктовал ей ответы.
Затем мы постоянно на концерты ходили без билета. Я просто открывал ей служебные двери, говорил, как и куда можно пройти. Затем приловчились выигрывать билеты, которые разыгрывали на радио — я просто приходил на радиостанцию, ждал когда дозвониться Василиса, сбрасывая звонки остальных. Затем, из-за спины ведущего, читал ответы. Странное дело, но телефонные линии переносили мой голос.
В общем, мы жили как призраки.
Ей, это, похоже нравилось.
* * *Получилось так — в институте отмечали какой-то праздник. Справляли его довольно шумно — с гуляниями, фейерверком, концертом, балаганами, реками пива, как водиться в студенческой среде на пустой желудок.
Поскольку ночи уже были достаточно теплыми, а студенты жили тут же, в студенческом городке при институте, на часы никто не смотрел. Гуляние затянулось до такой степени, что никакой транспорт не ходил.
В общежития к однокурсницам и однокурсникам Василиса идти не пожелала, и я предложил ей провести ночь у себя.
В ларьке она купила фонарик. Двери институтов были закрыты и я провел ее иным путем — сквозь обваленный пол на песочном складе.
Вел я ее путями кружными, не потому что хотел ее запутать, оттого, что большинство проходов были закрыты — запечатаны.
— Осторожно, — вещал я, не подверни ногу, тут скользкая ступенька. А здесь когда-то был бассейн для гидродинамических испытаний — твой пра… один профессор здесь часто копался… Бассейн потом осушили, а оборудование подняли. А за этой дверью — огневая лаборатория, хорошо запечатанная и в приличном состоянии.
Спустились еще на два уровня прошли длинный коридор.
— Как ты думаешь, где мы, — спросил я?
— Не знаю. Под главной аллей института как раз под памятником Ленину. На глубине 30 метров… Крути вот тот штурвал, по часовой…
Я боялся, что механизм безвозвратно пропал и сгнил, но проектировали его на века, а тут-то прошло всего сорок лет. Дверь открылась даже без скрипа.
— Прошу… Только дверь плотно закрывай, а то натянет холода. Выключатель справа, вверху.
Зажегся свет.
— Ух ты, ты тут и живешь?
Я кивнул.
— А у тебя тут хорошо. Чистенько…
— Призраки, знаешь ли, сорят мало…
У порога она сняла туфельки и босиком ступила на ковер.
— Это кабинет начальника?…
— Ректора… Но тут не только кабинет — я указал на дверь в глубине. там есть туалет и душ. Правда вода только холодная, по телефону, — я указал на эбонитовый аппарат ты можешь позвонить… Но я бы не стал этого делать — ты можешь рассекретишь нас.
Она уселась за стол, играясь с песочными часами. Признаться, я тоже любил их — кабинеты были обставлены довольно богато, но безделиц в них почти не было. Обычно, в таких случаях ставили календари. Здесь календаря не было — зато часов было двое — механические стали лет тридцать назад, а песочные перевернуть было под силу даже мне.
Зачем и кому понадобились в этом бункере песочные часы с ходом на пять минут. Вещица красивая и забавная, сделанная хитро — стоило нажать кнопку, и скрытые пружинки и рычаги переворачивали колбы и песок начинал отмерять бег времени.
Я любил эти часы и я знал почему. Песок в них был замкнутым миром, и жил по своим законам — я не мог ни ускорить бег, ни замедлить или остановить. Эти часы нельзя было перевести на летнее время.
Они отмеряли время беспристрастно или не отмеряли вовсе.
Душ она принимать не стала, но зубы почистила — нашлась зубная щетка, но вместо зубной пасты был припасен зубной порошок.
Чтоб согреться включили нагреватели, я нажал кнопку — за стенами бесшумно заработали вытяжные насосы.
В шкафу нашли постельное белье, запечатанное в пакеты из вощеной бумаги проложенное лавандой.
Спать Василиса легла в спальне, на кровати, я же разместился в кабинете на диване.
Двери меж комнатами оставили открытыми, и мы легко могли переговариваться.
Чем мы и занимались чуть не до утра.
Перед тем как все же заснуть, она позвала меня:
— Франц…
— Что?…
— А у тебя есть… Была девушка?
Я кивнул. Поняв, что видит она меня не может, добавил:
— Когда-то была. Солдату полезно уходить на войну с портретом любимой. Даже если с ней ты и не целовался.
Я вспомнил фотографию, которая до сих пор лежит в робе у одного скелета. Ах, Лили Марлен, Лили Марлен…
— Она тебя не дождалась? — спросил Василиса.
— А я разве возвращался?
— Значит не дождалась.
Ответом ей было молчание, то самое, которое знак согласия.
— Ты ее потом видел?
— Два раза… Один раз ездил домой после смерти. Тогда она уже сошлась с тем лейтенантишкой…
— А второй раз?
— Второй… Еще спустя тридцать лет. Лейтенант к тому времени умер полковником. Она же была сухонькой старушкой с кучей внучат.
— Ты ее сразу простил?
Да, — хотел сказать я, но отчего-то признался:
— Мысли были всякие. Но что я мог ей дать? Любовь призрака не самая существенная вещь. Я ревновал, но потом простил.
— Потом?
— Ну да. Когда увидел ее старухой во второй раз. Мне-то так и осталось двадцать семь.
* * *Я знал — спать в подземелье было сладко. Именно поэтому, я мучимый бессоницами выбрал эту комнату своим домом — так глубокое не проникал ни один звук, здесь не мог разбудить луч света, грохот грома.
Я из соседней комнаты отлично слышал дыханье Василисы, тиканье ее наручных часов.
И когда она проснулась, ее дыхание изменилось. Но я не стал заходить к ней — подождал пока она придет в себя, вспомнит, где она находится.
— Франц, — наконец позвала она.
— Я здесь.
Я не стал спрашивать зачем я ей — просто она хотела услышать мой голос, узнать, что здесь она не одна.
И действительно — потом она надолго замолчала. Потом встала, оделась в темноте. Включила свет, убрала постель. Вышла ко мне.
— Франц, я есть хочу.
— Вот здесь уже ничем помочь не могу. Будем выбираться?
— Да…
* * *Когда мы шли назад, она спросила:
— Какой это этаж?
— Смотря откуда считать, — ответил я. — Если с верху, то четвертый. Минус четвертый. У этого здания есть наземный четвертый этаж, поэтому уровень семь именовали «этаж минус четыре». А если считать снизу… То третий…
Мы как раз подошли к лестнице. Василиса остановилась и вместо того, чтоб ступить вверх, вдруг стала спускаться вниз.
— Стой! Вверх — это совсем в иную сторону!
— А что там внизу?
— Там нет ну решительно ничего интересного.
— Я все же взгляну?
— Ты же есть хотела?
— Как раз еще аппетит нагуляю.
Но что я мог сделать против женского любопытства. Я решил прибегнуть к последнему аргументы:
— Там крысы! — она на секунду остановилась и оглянулась. Я решил добить, — И эти… как их… Пауки! Размером с … э-э-э… Кошку!
— Правда что ли?… Пошли, посмотрим!
Эти коридоры были почти полностью открытыми — сварщики отказались так далеко тащить свои аппараты, посему двери завешивали амбарными замками. К нашему появлению они уже сгнили и осыпались на пол.
