Юрий Холин - Песочная свирель. Избранные произведения мастеров Дзэн

– Прощай, и до встречи.

Ю. Х.

АВТОПОРТРЕТ

Из теней сна я пестую привычки,мечусь меж скупостью и жаждой мотовстваи одеваю мужество в дешевые кавычкидушевной слабости и рабского родства.

Во мне переплелись узором странным силыдобра и нежности, порока и тщеты.Я, не родившись, встал на край своей могилы,держа в руках пустых уродства красоты.

С. К.

Пробужденный во сне

Я упал в собственные руки

…Что же держало тебя так долго?

Лу Хартман

Я ВИДЕЛ, КАК РОЖДАЕТСЯ МГНОВЕНЬЕ

я видел, как рождается мгновенье,как вырастает первый стебель снана паперти, сглотнувшей вожделенье,на недоступном островке окна,

вдали, в глуши изменчивого взора,в суфийской мудрости и злобном лае пса,в пророчествах буддийского собора,где каждый волен быть кем хочет сам.

Я видел миг, я знал его коварство,я им дышал и бредил наяву.Иллюзия сплетала ткань пространства,узоры слов ложились на канву,

дышала ночь соблазнами творенья,текла река невысказанных фраз,и в этом омуте тоски и наслажденьяя умирал уже который раз.

И смерть моя, прекрасная как фея,в проеме зеркала была отражена.Соломинка, Соломка, Саломея —как Мандельштам я множил имена.

И кем я был, когда мне снилась вечность,когда я думал только об одном,чтоб обмануть событий быстротечностьи вспомнить миг, рожденный вещим сном?

Свеча в ночи, гримаса и улыбка,движенье пальцев и бумаги хруст —как мимолетно все, мгновенно, зыбко.Как мир велик и как коварно пуст!

С. К.

ПРОБЛЕСКИ

Единственная реальная вещь в твоей

жизни – это твое переживание. Вне его

либо темнота, либо иллюзорная сфера

верований и правдоподобности.

Блаженное состояние невесомости, звенящей на разные лады тишины и ощущение всеобъятной целостности вдруг скомкалось, сузилось, конкретизировалось и превратилось, в конце концов, в обидный ненужный комплекс боли, досады и абсолютного неприятия происходящего. Единственно, что соединяло и не давало вконец оторваться от уходящего былого состояния, – это темнота и тишина. Но и они не были такими, как раньше: они стали маленькими и только моими, они стали конкретно осязаемыми. С темнотой как-то можно было разобраться, но теперешняя тишина причиняла много забот: она не была всецелой, торжественной, она потеряла свою звенящесть, такую понятную и успокаивающую.

Проблемы от теперешней тишины возникали внезапно и больно в виде исходящих откуда-то потрясений, всегда имеющих целью только, как мне казалось, мое существо, в котором я уже зафиксировался.

Единственным истинным блаженством стало для меня нечто большое, теплое, появляющееся всегда именно в тот момент, когда его желаешь. От него исходило что-то совсем понятное, но покой наступал лишь на время, когда оно было рядом, давая тепло и насыщая той энергией, которая еще недавно была во мне всегда. Теперь отсутствие или наличие этой горячей и такой желанной энергии определяло мое состояние: я стал зависим от чего-то определенного и моих усилий добыть это.

Однажды тишина и темнота – те, оставшиеся напоминания о вечности, – исчезли и все вокруг зарябило и зазвучало. Но больше всего заставляло беспокоиться ощущение, возникавшее сразу впереди моего пространства: оно было всегда рядом, чего нельзя было сказать о рябившем и звучавшем. Приходилось в каждом отдельном сигнале разбираться и закладывать информацию в пространство себя.

Одно только не требовало анализа и разбирательства, всегда приносящее массу переживаний и радостных ощущений – это то, что давало необходимую энергию и тепло. Теперь я мог определять это единственное существо всеми открывшимися у меня способностями. Когда его не было рядом, я тосковал по нему, как когда-то тосковал по утерянной Вселенной. Теперь же этой Вселенной было для меня то большое, доброе, теплое и вкусное существо.

С самого начала моего нового бытия, я также осознавал, что со мною вместе находились некие частные сущности, которые лишь обонялись, как и моя новая Вселенная, но которые не были продолжением меня. Позже они определились как необходимость, с которой надо мириться и использовать в качестве обогрева.

Часто эти некие сущности вели себя непонятно – не так, как требовала моя натура. Они причиняли неприятные ощущения и впервые познакомили меня с чувством, заставлявшим кипеть всего меня и делать резкие движения, дабы избавиться в какой-то мере от совсем не нужного мне. Так что приятного от них было мало: лишь в то время, когда они замирали, превращаясь в одно, издающее тепло и одинаково пахнущее пространство.

Все это длилось до тех пор, пока весь мир не начал распадаться вокруг меня на двигающиеся и статичные формы. С каждым днем эти формы становились все более отчетливыми и понятными. Сознание мое все настойчивее билось в определении существа, сначала воспринимаемого как Вселенная и тех частных недоразумений, которые иногда мешали спокойно жить. Теперь это конкретное существо, большое и желанное, явно выделялось из всех движущихся и недвижимых форм. Лишь к нему стремился весь я, когда его не было, и растворялся в нем, когда оно являлось.

Мое окружение, кроме того большого и всегда желанного, каждый сам по себе, представляли маленькую модель его. К одному из них я все же проникся нежным чувством, ибо оно полностью копировало в крошечном виде мою большую и теплую любовь. Когда мы оставались одни, я старался приблизиться и находиться рядом с этим заменителем.

Все шло бы спокойно и гладко и дальше, но беспокойство нагромождалось внутри моей души от усиленно пробивающихся импульсов определения себя. И в один миг прозрение разорвалось четким узнаванием сущности моего бытия: девятый раз подряд, как и положено, я родился кошкой. Все наконец стало на свои места. Это последнее перерождение, конечно же, будет самым интересным, ибо уготована мне судьба этакого важного кота, любимца хозяев и хозяина соплеменников, как и полагается в последнем пребывании в мире кошачьих. Теперь я явно осознавал, что мать моя была еще незрелой формой второго или третьего рождения, но как особь – очень приятная и чистенькая, механически выполнявшая свои материнские обязанности. Двое братьев– один в четвертом, другой в пятом рождении – середина, опасная своими непредсказуемыми поворотами. Ну, а то крохотное существо, напоминавшее мне мать, представляло собой впервые родившуюся кошечку. Откуда же тебя угораздило залететь в длинную, из девяти жизней, кошачью цепь перерождений?! Что же тебя ждет на этом трудном, но увлекательном пути существования? Сколько раз тебе еще придется умирать и рождаться, все познавая и познавая тонкий, уникальный мир формы, в котором тебе суждено зреть. Восемь раз явишься ты в свет в полной памяти и опытом прежних жизней в пестрых и однотонных шкурках. У тебя еще все впереди! И если я риторически вопрошаю о том, откуда тебя занесло в наш мир, то факт того, что за проявление ждет впереди, волнует и тревожит меня куда больше. Вполне возможно, когда я очередной раз буду уходить из жизни, то взгрущу от мысли о том, что не буду рожден больше кошкой. Почему бы и нет? Ведь неплохая все же тянулась вереница лет. Конечно, все промелькнет в моей душе: добрые и плохие хозяева, любимые и нелюбимые собратья, докучные насекомые, ласковое солнышко, вкусные подачки, драки, проблемы с собаками, жирные мыши, глупые голуби и хитрые воробьи – все возникнет яркими проблесками, заполнит пространство меня сверкающим вихрем, закружит и унесет, растворив вновь в океане Вселенной.

Ю. Х.

КАТРЕНЫ О ВЕЧНОМ

В мире благодатисловно взмах крылаобрывает датысмерть, что сберегла

новую возможностьнам увидеть свет.Жизнь болезнь умножит,смерть разгладит след.

В этой сложной центробежностия как будто вовлеченв безысходность неизбежностисилу черной веры Бон.

Расчлененную действительностьнашей мыслю пополамсобираю как растительностьв желтой вере горных лам.

Открой же руки – возьми проклятья,будь тише ветра, воды нежней.В холодной вере – мы только братья,в любви бескрайней – тень от камней.

Восстанет слово, когда бессильно,увянут розы – дождь лепестков,среди героев жизнь непосильна,в умах пророков нет вещих снов.

Заходит солнце на Норбулинке,седая Лхаса ложится в тень,дорожный камень в моем ботинкеидти мешает, и вынуть лень.

Тропа к Кайласу петляет в небе,лежит на пике Шива-Бхайравв сей глух-ОМ-МАНИ хотелось мне быдомой вернуться, себя познав.

Ничему не следует учить,В глупом прошлом – молодость винить.В светлом взоре – радость узнавать,Ни о чем не надо горевать.

Просто важно видеть то, что есть:Диких скал причудливую лесть,Тучь закатных первозданый цвет,То, что есть, и то, чего уж нет.

Что станет с кулаком, лишь разожмутся пальцы?Куда исчезнет то, что уж больше нет?И в чьих руках лежат космические пяльцы,где вышита судьба моих грядущих лет?

Я с прошлым не в ладах. Меня гнетет открытье,и будущего нет. Отвага или спесь?Я, кажется, плыву на парусах наитьяк далекому сейчас, к таинственному здесь.

Попробуй не рыдать,попробуй не смеятьсятакая благодатьблаженным оставаться,

естественным во всеми не искать ответа.Величие ведь в том,чтоб чувствовать все это.

Тщетно пытаюсь чего-то достичь,цель ускользает, маячат сомненьяложных пристрастий обманчивый бичвсе так знакомо с момента рожденья.

И окунувшись в глубины временсловно нельзя было не окунутьсяя понимаю, что жизнь только сон.Ах, как огромно желанье проснуться.

Когда я смотрю, как жиреет неправый,как тает надежда сердец,тогда мне обидно за судьбы державы,за то, что построил Творец.

Тогда мне так хочется стать исполиноми выпить все это дерьмо,чтоб жизнь перестала быть басней голимойи стерлость от рабства клеймо.

В небе пахнет пряным вкусом,апельсином, чесноком,уксусом, корицей, мусом.земляникой, коньяком.

Сыра ломтиком на хлебе,пачкой дамских сигарет.Как приятно пахнет в небе,когда мертв и тела нет!

Что за странное искусствонам оставил Заратустрачашку солнца, ломоть светаяства своего обеда.

Мы же глупые не знаем,что нам делать с караваемто ли жрать, а то ли хныкать,то ли в небо пальцем тыкать.

Серебрится Исакий,след в бетоне застыл.Удивляется всякий,кто лишается крыл.

Но проснувшись однажды,очумев как дитя,жизни чувствует жаждукрылья вновь обретя.

Твое по праву имя вознеслось,восстало робко из небытия.Цыганки старой ведовство сбылосьв неярких красках звездного шитья.

И зазвучало, окропив уста,упав надеждой в детскую ладонь.Лишь только тень могильного крестапуть преграждала истиной одной.

Обретают капли потавескость вязкую на теле,и, суставов боль, немотаотступает еле, еле.

Слезы льешь или хохочешьвсе приятно откровенье,что еще чего-то хочешь,что еще твое мгновенье.

Как это странно – смотреть и видетьне то, что видишь, а то, что есть:в улыбке – сфинкса, в любви – обитель,в порыве ветра – благую весть.

Как наступает преображенье?Я не отвечу. Кто я такой?Когда в покое поймешь движенье,тогда в движенье найдешь покой.

Погружаюсь в сон, как в вечность,осторожно, не спеша.Этой жизни быстротечностьмне не стоит ни гроша.

Этой жизни величавостьв легкой поступи копыт.Я неспешно отучаюсьот всего, в чем смысл сокрыт.

Пока теряет светочогонь свой по пути —я собираю ветошь,любимая, прости.

Кликуши и химерынам вовсе не вредны.Порой теплей от верыколь щели не видны.

По скользкому льду междометийуходишь, обиду храня,но странные прихоти этиуже не пугают меня.

Не в том нахожу я отраду,что мчусь за иллюзией вдаль.А в том, что так мало мне надои больше потерь мне не жаль.

Маршрут намечаешь загодяпо скрытым истокам чувств,строишь китайские пагодыс помощью тайных искусств.

Мечту, недоступную ереси,прячешь на паперти слов,за ложь выдавая намеренносюжеты пророческих снов.

Ранняя веснапозднего тепла.Как мила она,как она светла.

Поздняя любовьранит наугад.Ранняя морковьукрепляет взгляд.

Не спросят меня откуда,а спросят меня зачемявленье такого чудадосталось даром совсем.Явленье меня, а впрочем,Явленье любого из насприход тишины отсрочитна вечность, на год, на час.

С действительностью иллюзорнойменя связует тлен и прах.Текучесть повести нагорнойосела каплями в стихах.

Меня не интригует диспут,я счастье нахожу в ином.Я жду, что фразы мои скиснут,вливаясь в чей-то рот вином.

День начнется с обмана,оборвется враньем.Я с рассветом не встану,не осилю подъем.

Нечем больше кичиться,жизнь прошла как могла.Пусть встречаются лица,но на всех удила.

В прекрасной этой сказкенас ждет не Happy End,по чьей-то злой указкемы отдаем взамен

пророку лишь невинность,достатку нашу грусть.Жизнь ложит плюс на минус,Пусть ложит, право, пусть!

Среди ответов, значащих так много,среди вопросов, коих больше нет,осталась лишь бескрайняя дорога,и на дороге мокрый талый след.

Я так хочу увидеть в этой лужегрядущий миг, предсказанный давно.Как нить судьбы становится все уже,как замирает вдруг веретено.

Как обрывается событий этих пряжа,как наступает то, чего не ждешь,последняя доступная пропажа,и жертвенная, праведная ложь.

Так чувство безымянного единствасродни и трепетному таинству разлук,и ласк его хмельное самочинствовсе замыкает первозданный круг.

В обнаглевшем обмане порчи,в недосказанной притче светая теряю безмолвие ночи —легкий почерк ее ответа.

В богомольной окраске снасти,что теряется в дымке далей,горький привкус ее напастии моей безысходной печали.

Новая пассия. Стройных ногстоль характерный изгиб.Старый бродяга – если б я могсдерживать сердца крик.

Вышел бы просто как кот погулять,линялую шерсть обновить.Я еще жив, ё… твою мать,что ж меня в этом винить.

Обжигала вибрации слова,выбирала у прошлого тайну,словно было достаточно сноваповстречаться как будто случайно.

Ненароком коснуться обманапресных дней незатейливой пряжи,и в безропотной дымке туманаотыскать отголосок пропажи.

полюбил я сомненья всмятку,потакая избыткам гордыни.Проглотил я соблазнов облаткус вязкой горечью посредине.

Проглотил. Как назло – подавился,стало больно мне, невыносимо.Мне так кажется, что я влюбился…Вот узнать бы: болезнь излечима?

как я хотел бы пить соблазниз губ твоих, дышащих негой,чтобы сосуда краткий спазмзакрыл глаза бескрайним снегом.

Как я хотел бы умереть,во рту последний слог лелея,когда тугая страсти плетьудавкой оплела бы шею.

воплоти меня в странных забавах своих.Дай мне имя еще не звучавшее ныне.Мне так хочется, чтобы я снова приникк роднику твоих губ как к сакральной святыне.

Так безропотна даль, что чарует менянеприметными красками истинной власти.Я люблю, как в глазах твоих искры огнярассыпаются пламенем искренней страсти.

Цветы срывать: кощунство или дикость?Кто дал нам право объяснять все это?Соединять природы многоликостьв холодном выдохе обмякшего букета.

Делить тепло и красоту мгновеньяна липкое прикосновенье взгляда.Чтобы с любимой быть в уединеньецветы пытать и линчевать не надо.

И дьявола, и богавмещает круговерть.Безумная дорогаФинал известен – смерть.

Хождение по мукам,которым нет конца.Как встреча Аза с Букойна плоскости лица.

Ощущал себя в мире затворником,мантры пел, как стихи свои Эминем,и мгновения слизывал дворникомна стекле, забрызганном временем.

Книгу жизни листал, перечитывал,всех кумиров в сознанье развенчивал.В горьком привкусе чая испитогонаходил теплоту только женщины.

Знаю, сегодня едва ли вызаметили что-то странное.Везде зеркала поставили,они отражают рванное

сознание ваше, горести,а может даже стремления.Все буднично, словно горсть тоски,но это лишь отражения.

20. 02. 2002 – ДЕНЬ ЗЕРКАЛЬНОГО ОТРАЖЕНИЯ