Владимир Круковер - Девять опусов о зоне

Бедный профессор. Очарованный судебными коллизиями, он совсем забыл, что чай, сигареты и прочие льготы были предоставлены ему следователем отнюдь не даром.

Рассеянно ставя росписи на протоколах, записывая под диктовку следователя "явки с повинной", Дормидон Исаакович обвинил себя во многих грехах, из которых "кража личного имущества путем проникновение в квартиру пострадавшего через окно с применением технических средств" были самыми мягкими.

Теперь предстояла расплата. И совершенно напрасно Дормидон

Исаакович подмигивает очаровательной искусительнице Фросе в седьмом ряду, прикидывает сексуальные возможности Гошиного тела. Он сейчас напоминает мне подсудимого из анекдота, который, выйдя с суда, спросил сотоварищей по несчастью:

– Ну, как?

– Пять лет, – ответил один.

– Семь лет, – сказал другой. А у тебя?

– А у меня – вышка. Теперь вас охранять буду.

Но уже вечер. Перерыв до завтра. Все будет завтра: и полный зал, как на концерте Аллы Пугачевой, и обещающие улыбки из седьмого ряда милой Феклы, бывшей любовницы грубого Гоши, и справедливый народный суд, и, не менее справедливый, приговор.

– Почему вы проставили на квитанции о получении штрафа дату понедельника? – спросил ГАИшника шофер в пятницу.

– Не хочется омрачать вам выходные дни, – ответил ГАИшник.

Поэтому последуем его примеру, не будем омрачать профессору сегодняшний вечер. Пусть он сядет себе спокойно в "воронок", выйдет из него в тюремном дворе, пройдет по гулким коридорам следственного изолятора, держа руки за спиной, остановится перед родной камерой, встав лицом к стене, прислушается к лязгу ключей и засовов, войдет в ее смачное тепло, услышит вопросы, возьмет в руки огромную кружку с чифиром…

А потом, переполненный едой и советами, ляжет он на тощий тюремный матрасик, прислушается к разнокалиберному и разнозвуч-ному пуканию и рыганию, задремлет тихонечко, сон какой-никакой увидит из прошлой жизни.

Не будем ему мешать. Спи спокойно, дорогой товарищ Дормидон

Исаакович.

Дорогой читатель. Не взыщи за еще одно небольшое отступление. Я просто хочу предупредить, что реализм имеет свои жесткие законы, поэтому моему многострадальному герою выспаться не удастся. Вот, если б я выдумывал, фантазировал, тогда все было бы heppi end. Но реализм, а в особенности, – социалистический реализм, имеет тенденции описывать действительность предельно правдиво. Вспомните, например, известного представителя этого литературного течения

Корнея Чуковского. Вспомните его социалистическую Муху, которая нарушила закон о возврате Государству найденных, но не принадлежащих ей ценностей. Нарушив этот закон, Муха имела глупость сходить на базар, где приобрела самовар. Мало того, она, вдобавок, набралась наглости и пригласила "обмывать" это противоправное приобретение своих близких и знакомых. И к чему это привело? Представитель темных, преступных сил, некто Паук, сразу воспользовался ситуацией и попытался вовлечь Муху в сети уголовных структур. Только благодаря бдительности правоохранительных органов в лице сотрудника этих органов, товарища Комара с фонариком китайского производства, Муха была спасена и с достоинством вернулась в круг законопослушных граждан. Вот вам грустная, со счастливым и поучительным концом история, преисполненная нашей, марксистско-ленинской правды, подкрепленной диалектическим материализмом!

Так и с Дормидоном Исааковичем. Он тоже столкнулся с вещественными проявлениями марксистской теории и практики. Из своих розовых сновидений он был возвращен в действительность бытия сильным зудом в некоторых частях тела. Он почесался, просыпаясь, проснулся, наконец, взглянул.

Руки до предплечья и весь левый бок были покрыты розовой сыпью.

Профессор еще почесался и посмотрел на стену, у которой спал. По стене ползали какие-то коричневые букашки. Логично связав их появление с сыпью, что лишний раз говорит о мощном аналитическим разуме доктора наук, он взял одну букашку в щепоть и начал ее разглядывать. Сознание порылось в архивах памяти и извлекло студенческое воспоминание о клопах.

На втором курсе, будучи в колхозе по поводу уборки картофеля, студенту Брикману довелось столкнуться с этими мерзкими насекомыми.

Что они тогда ни делали, пытаясь выкурить клопов из избы, предоставленной их курсу для ночлега. Брикман, уже тогда отличавшийся острым умом, взял свою кровать, перенес ее в центр хаты, поместил металлические ножки в банки из-под тушенки, предварительно налив в эти банки керосин. Он полагал, что клопы никак не смогу залезть к нему на кровать, не угодив при этих неправедных попытках в керосин. Но клопы оказались умней будущего профессора. Они проползли по потолку, сконцентрировали свое войско прямо над кроватью и начали прыгать, на манер воздушных парашютистов-десантников, на студента Брикмана.

Тогда весь курс вышел на улицу, оставив на горячей плите мощное химическое оружие – сковородку с ДДТ. Ядовитый дым пополз из хаты, вызвав оживление у всей деревни. К моменту приезда пожарной машины клопы и любая другая живность на оккупированной территории должны были быть уничтожены. Но студенты забыли про социалисти-ческий реализм. Плоды этого реализма всегда горькие. Проветрив хату, они убедились, что из-за тошнотворного запаха спать там все равно нельзя. Клопы же были живы. Они выглядывали из щелей, поводили усиками, щелкали крошечными жвалами и плотоядно смотрели на обескураженного Брикмана с товарищами.

Вспомнив все это, Дормидон Исаакович вскочил с кровати и начал раздраженно ходить по камере. Он понимал, что заснуть больше не сможет.

– Бармалей, – окликнул его хриплый баритон с кровати у параши. -

Перепихнуться не желаешь? Моя тухлая вена к твоим услугам.

Это взывал к любви камерный петух (гомосексуалист) по имени Валя.

Валя был мужичком средних лет с кривоватыми жилистыми ногами и безбородым личиком кастрата. Он выполнял в камере всю грязную работу, имел персональную миску с кружкой, дабы не осквернять своим нечистым ртом посуду законных жителей камеры, всем старался угодить и по совместительству выполнял для изголодавшихся роль дамы.

– Бармалейчик, миленький, – сказал Валя. – Ты мне очень нравишься. Хочешь, я в уста возьму?

Валя, вдобавок, был ужасно религиозным и часто в своей речи употреблял церковнославянские выражения.

Профессор хотел брезгливо отбрить гнусного минетчика, но с ужасным удивлением ощутил возбуждение плоти. Мерзкое тело Гоши реагировало согласно старым тюремным привычкам. Динамический стереотип намертво отпечатался в спинном мозге этого тела и теперь властно подавлял сознание. "Все равно поспать не удастся – шептал спинной мозг. – Чем с клопами воевать, побарахтайся с Валюшей, когда еще бабу увидишь…"

Профессор мощным усилием воли стряхнул кошмар неуместного же-лания. Он заставил себя вспомнить пухлое лицо желанной Фроси из зала суда. Фрося измены бы не простила.

"Она не узнает," – прошептал спинной мозг.

"Нет!" – сказал профессор сам себе. И упал на легавый шнифт, что в переводе означает – постучал в камерную дверь, вызывая надзирателя.

ОПУС ЧЕТВЕРТЫЙ (Калининград – Красноярск, этап)

Пикассо приехал в Лондон. На вокзале у него украли часы. Инспектор полиции спросил:

– Вы кого-нибудь подозреваете в краже?

– Да, я помню одного человека, который помогал мне выйти из вагона.

– Вы – художник, нарисуйте его портрет.

И к вечеру по рисунку Пикассо оперативная лондонская полиция задержала по подозрению в краже трех стариков, двух старух, горбуна, два троллейбуса, один трамвай и четыре стиральных машины.

Камера. Она похожа на камеру для подследственных, но есть некоторые различия. Так, унитаз не слева, а справа. И другой коллектив. В камере для осужденных имеются:

1) Юрка Слепой. Он действительно слеп, получил четыре года за кражу. Четвертая ходка (четвертый раз судим).

2) Адмирал Нельсон. Это инвалид, у него искалечено все тело, рука бездействует, пребывая постоянно скрюченной, нога волочится, глаз частично выбит и торчит из изуродованной глазницы наподобие маленького телескопа, за что ему и присвоена столь почетная кличка.

Адмирал сидит за хулиганские действия. Они со Слепым закадычные друзья, третий срок тянут вместе на одной зоне.

3) Миша Бродяга. Здоровенный старик, в прошлом разведчик, удостоенный всех орденов Славы. Ему далеко за 60, но он еще крепок.

По ночам занимается онанизмом, от чего весь ярус, внизу которого он спит, трясется, как во время шторма. Получил третий срок за драку в автобусе.

4) Верт Маэстро. Он же Адвокат, Мертвый Зверь, Хитрила. Верт – аферист международного класса. Имеет десять лет за угон теплохода-гостиницы "Ганса" вместе с отдыхающими иностранцами.