Гакт Камуи - Признание
Она сказала, что я все время встречался со смертью только потому, что не заботился о своих душах. У человека много душ, и когда он теряет их все, он умирает. В любом случае, когда с тобой случается шок, ты, сам того не понимая, теряешь душу и оставляешь ее там, где это случилось. Так сказала мне моя бабушка.
Когда мне было семь лет, я тонул в море Янбару. Она сказала, что так как, без сомнения, я оставил одну из своих душ там, теперь я должен ее вернуть.
Я в первый раз услышал о том, что можно потерять душу. Мне хотелось сказать: «Да сколько уже лет прошло с тех пор! Заканчивай быстрее».
Все эти церемонии и ритуалы ничего не значили для меня. «Как это я должен вернуть свою душу?» — думал я.
Я всегда отрицал волшебство, колдовство и тому подобное. Не могу сказать, что теперь я во все это верю. Я просто больше это не отрицаю. Я понял, что если разобраться в том, что говорили моя бабушка, мой прадедушка и старшие члены моей семьи, в их словах определено есть какой-то смысл.
То, что я пережил в детстве, не оставило мне приятных воспоминаний. Мои способности заставляли меня страдать. Поэтому вышло так, что часть меня отвергла их.
Тем не менее, в этом окинавском спортивном лагере, будучи одним из потомков своей семьи, я принял свою культуру.
Я думаю, что именно поэтому я смог, наконец, встретиться взглядом со своим отражением. Моя улыбка в зеркале стала счастливой. До этого я не хотел себя видеть, но теперь я сумел это сделать. Наверное, я принял себя таким, какой я есть.
С тех пор ежегодно, навещая могилу прадеда, я возвращаюсь на Окинаву и показываюсь своей семье.
Сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что с тех самых пор, как я уехал в Токио, чтобы я ни делал, я все время ограничивал себя и терпеливо все переносил. Я убедил себя в том, что я должен так поступать.
Но когда я приехал на Окинаву, бабушка сказала мне:
— Мы звали тебя, и ты вернулся домой. Теперь начни все заново.
Когда я это услышал, мое сердце снова наполнилось радостью.
Теперь я наконец-то мог бороться. Казалось, что у меня гора свалилась с плеч. Мне больше по душе давать отпор и двигаться вперед, нежели полностью подавлять себя под влиянием обстоятельств.
Тогда я решил стать лидером своей группы, бороться и не сворачивать с пути своей сольной карьеры.
Глава 3.4. Последний калейдоскоп
К тому времени мы жили в пансионате на Окинаве уже 3 месяца.
В трех-четырех минутах езды от пансионата был пляж. С него открывался вид на остров. Обычно туда добирались на лодке, но я начал думать, смогу ли я добраться до него вплавь.
Так как в детстве я чуть не утонул, океан внушал мне ужас. Но это не значит, что я не плавал. В пансионате мне пришло в голову, что я должен победить свой страх океана.
Я проплывал половину пути до острова и возвращался. Я делал это каждый день, и однажды сказал себе: «Сегодня я обязательно доплыву до самого острова!»
Мы пошли купаться с нашим клавишником.
В тот день прилив был выше, чем обычно, и волнение на море было сильнее.
Когда я оглянулся назад, его уже не было видно. Мы разделились.
Обогнал ли он меня? Вернулся ли назад? Доплыл ли до острова и повернул обратно?
Я какое-то время мучительно размышлял об этом, держась на волнах, но потом продолжил плыть острову, так как мы с ним договорились встретиться там.
Я с большим трудом добрался до острова. Клавишника там не было. Некоторое время я искал его, но так и не нашел. Всю дорогу я думал, что он, должно быть, развернулся и поплыл обратно, но внезапно мной овладело беспокойство: что с ним?
Я тут же отправился назад.
Обратный путь оказался очень трудным. Волны усилились, и я понял, что скоро меня унесет в открытое море. Я сопротивлялся изо всех сил, но волны поглотили меня.
«Я умираю», — подумал я.
У меня в голове начал свое вращение калейдоскоп. Осколки и обрывки воспоминаний, с детства до настоящего момента, всплывали один за другим. Вместе с ними проступали лица взрослых: друзей, поклонников, которые поддерживали меня, моей группы, моей семьи…
«Простите, простите меня за то, что я умер вот так…» — извинился я перед ними всеми.
Перестав сопротивляться, я начал терять сознание, и… неожиданно калейдоскоп остановился.
«Все, что было раньше… когда это произошло?»
Когда я осознал свою смерть, неожиданно в моем сознании всплыла мысль о сексе.
За три месяца, которые мы провели на Окинаве, секса у меня не было. Все это время я занимался тренировками и писал песни. У меня не было связи с женщиной.
«Неужели я могу умереть вот так?»
Инстинкт внутри меня шептал: «Ты умрешь не раньше, чем сделаешь это».
В это момент мое сознание очистилось и, как во сне, я начал плыть. Я даже не знал, где верх, где низ, но продолжал плыть. Когда я достиг поверхности океана, меня стошнило всей соленой водой, которой я наглотался. Таким образом, я снова пришел в чувство.
«Я должен спасти его!» — уже забыв о том, что сам чуть не утонул, я думал только о парне, с которым мы разминулись.
Я вернулся на берег, и к тому времени, когда я туда добрался, солнце уже начало садится. Судя по тому, что мы отправились на остров в полдень, я понял, что нас носило в океане довольно долго. Истощив все свои силы, я чувствовал себя выдохшимся, но, несмотря на это, я побежал. Мне пришлось долго бежать, пока я не достиг того места, откуда мы начали.
В конце концов, я вернулся к начальной точке нашего пути, но клавишника там не было. Я начал думать о том, чтобы организовать спасательную экспедицию.
Пока я раздумывал, он появился сам. Это произошло спустя час после того, как я выбрался на берег.
Он так и не добрался до острова, а повернул обратно на середине пути, и его затянуло под воду. Волны сносили его в сторону танкера, который виднелся вдалеке, и как он ни греб, он не мог сопротивляться им. Его вынесло на берег километрах в трех от того места, с которого мы начали, и ему понадобилось много времени, чтобы вернуться.
В любом случае, мы оба были рады, что спаслись. Другие члены группы сказали нам: «Вы вели себя глупо!», «Слава Богу, вы вернулись!» и «Нельзя быть такими неосторожными!».
Этим вечером мы вдвоем переосмысливали дневные впечатления и смотрели «Титаник».
Сцена, в которой ДиКаприо тонул в ледяной воде океана, идеально соответствовала тому, что я пережил.
В этот момент я впервые почувствовал настоящий страх. Начиная со следующего дня, я больше не приближался к океану и бросил свои попытки плавать. Раньше я верил, что смогу победить океан, а теперь я еще сильнее его боялся. Просто какой-то кошмар.
В тот момент я подумал: «Я не могу умереть, пока не займусь сексом». Если бы накануне у меня был секс, то я бы умер в тот момент, когда увидел калейдоскоп.
Тем не менее, когда я подумал: «Я, наверно, умру», мое тело отреагировало: «Какого черта? Я не могу умереть вот так! Я не могу умереть, не оставив потомков!» И в последнюю минуту я переключился.
Впервые я понял причину, по которой боксерам нельзя заниматься сексом в ночь перед поединком.
Это был последний раз, когда я видел калейдоскоп. С тех пор прошло 3 или 4 года. Раньше я хотел узнать собственный предел, и толкал себя на край жизни и смерти. Теперь я изменил себя.
В детстве я хотел стать террористом. Я хотел полностью уничтожить человеческую жизнь. Я хотел стереть с лица Земли все. Люди для меня были лишь оружием. Они были самой бесполезной вещью на Земле.
Если вы спросите меня сейчас, изменил ли я свое мнение, я отвечу, что я не изменил его из-за того, что случилось. Я до сих пор отчасти верю в то, что само существование людей делает их оружием.
Но разве это все?
Легко было бы это отрицать. Но если задуматься об этом, то понимаешь, что отрицать это — бесполезно. Отрицать легко, но тогда жизнь потеряет смысл. Конечно, люди могут быть оружием. Но если это так, разве не должны мы прилагать больше усилий, чтобы стать кем-то еще? Не только думая об этом, но и переживая это внутри себя снова и снова, мы начинаем многое видеть иначе. Не в этом ли смысл нашей жизни?
Сейчас я верю в это.
Когда я хотел быть террористом, я боролся. В море Окинавы я переменил свой взгляд на жизнь. Но я по-прежнему должен продолжать бороться. Я просто не могу утонуть. Я должен держаться на плаву.
Когда я держался на плаву в одиночестве, я думал о моих друзьях. Было и такое время в моей жизни, когда я отчаянно желал дружбы. Я чувствовал себя неполноценным, и в то время я не верил ни в кого и ни во что.
По возвращении в Токио я встретился с самым близким человеком из моей команды, который был моей правой рукой. Я поговорил с ним и сказал ему:
— В первое время, когда я вернулся с Окинавы, я был как хрупкий осколок стекла. Я боялся даже говорить. Я был безумен. До такой степени, что словно бы проецировал вокруг себя ауру: «Не трогай — убью!» Но хотя я был один, все равно сражался до конца. Я был полон сил и решимости.
