Ирэн Роздобудько - Сделай это нежно
Смотрит на него Петя и понимает, что вот оно – главное и важное: стукнуть кулаком друг друга в плечо на углу Прорезной и Пушкинской.
А возможно, что-нибудь сделать вместе. Еще не поздно!
Скажем, была же у них мечта открыть придорожную кафешку с автозаправкой для дальнобойщиков. И чтобы там, вместо попсы, крутилась на «плазме» старая добрая голливудская классика: «Касабланка», «Пролетая над гнездом кукушки»…
Или – выкупить старый кораблик, оснастить его по последнему слову техники и дизайна.
Сделать на нем мини-отель для невест. Возить их после свадьбы пару дней по Днепру.
Чем не хорошая идея? Р-р-романтика! Сейчас свадьбы пышные, богатые, клиенты найдутся!
– Помнишь? – захлебывается от радости Петя. – А что? Два дня возим их вдоль побережья. Кухню и все коммуникации беру на себя, за тобой – техническое обеспечение. Два дня делаем свадебный круиз – два дня на уборку и отдых. Раскрутимся – возьмем парочку горничных и повара. Ну и маршрут может быть интересным, с выходом в море.
За спиной у Саши молочный туман.
Наверное, снег пошел.
– Ну так что, забиваем стрелку на завтра? Я отгул возьму! Ну его все к черту! – уговаривает Петя. – Работа – не волк! Жизнь проходит!
– Старик, – говорит Саша, – постой, старик. Как бы тебе объяснить…
Он жует губами воздух.
– Что – жена не пустит? – сердится Петя. – Работа? Заболел? Что мешает?
– И жена, и заболел, и работа… – жует губами слова Саша. – Но, знаешь, ты обращайся ко мне! Хорошо? Обещаешь? А?
Петя скисает, сдувается, как воздушный шарик, кивает.
– Ну-ну-ну, – успокаивает его Саша и подносит к экрану кулак: – А ну, давай, как раньше!
Петя медленно поднимает свою сжатую ладонь к самому экрану, упирается в стекло – в кулак друга. Это означает: мир, никто никому ничего не должен.
– Так-то вот! – улыбается Саша.
Он молчит, мнется, а потом тихо добавляет:
– И еще одно… Ты не шути так больше. Это оскорбительно для местных. Они хорошо знают друг друга…
– Ты о чем? – не понимает Петя.
– Ну… Тут один… Один чувак сказал, что ты выдаешь себя за Леонардо да Винчи. Я понимаю, конечно, что это шутка. Но они здесь к шуткам не очень… А Леонардо просто таки озверел!
Связь прерывается.
Петя сидит перед заставкой на экране. На ней – горы, море, одинокая пальма.
Переваривает услышанное, улыбается приятным воспоминаниям. Эх, жаль – не договорили.
О каком Леонардо речь, о Леньке, что ли?
Не проблема! Вспоминает Петя, что в старом блокноте, кажется, был домашний телефон Ломаного.
Точно – так и есть.
Набирает номер. Слышит длинные гудки. Наконец трубку берет какая-то женщина с сонным заторможенным голосом. Петя боится жен своих приятелей. Сашину он видел только на сайте в свадебном наряде.
Красивая такая.
– Простите, можно поговорить с Александром? – вежливо спрашивает Петя.
– Его нет… – отвечает заторможенный голос.
– А когда будет? – спрашивает Петя.
– Уже никогда! Никогда!! – кричит голос.
И трубка пищит и пищит Пете в ухо пронзительными гудками отбоя.
…Петя не любит задумываться над разного рода непонятными вещами.
Их сейчас пруд пруди. Одно спасение – не думать, не вдаваться в лишние подробности. Все равно кто-то за тебя решает. Те, для кого ты мелочь неразумная, инфузория, молекула в массе других молекул.
Никто тебя не слушает.
Цены повышают без твоего на то согласия, соглашения на газ или нефть заключают, тебя не спросив, территорию разбазаривают, как заблагорассудится.
Что остается Пете? Клавиши на компе нажимать, строить свой мирок в собственном доме. Понемногу сходить с ума.
Не думать. Не задумываться. Воспринимать все как есть в этот момент.
Петя и не задумывается. Только щиплет себя за небритую щеку. До синяков уже нащипал.
И решает…
Будь что будет. Нажимает на скайп, набирает в окошке – руки дрожат! – «Кошуба Анастасия Федоровна». И замирает над надписью «вызов».
Пахнет ему яблочным пирогом и крюшоном – напитком таким, из мороженой клюквы.
Пахнет елкой, мандаринами и оливье.
От этого имени пахнет…
Он сто лет не ел оливье! А как готовить этот крюшон, до сих пор не представляет – небесный был напиток.
Пахнет платком – из фланели, цветастым таким, в сине-сиреневых цветах. Он весь камфорой пропах: когда у него ухо болело, он в этом платке с подложенным комочком ваты целыми днями ходил…
Вызывает.
Идут гудки.
Длинные-длинные, как снег.
Ругает себя Петя последними словами – зачем такое делать? Но экран мигает, черная рамка просветляется. Видимость плохая.
Но платок он замечает сразу. В обрамлении сине-сиреневых цветов – лицо в морщинах, глаза синие. Всегда все удивлялись: откуда такие глаза у старого человека?
Не выцвели до самой старости!
Молчит Петя, застыл, в горле – еж, в груди – вакуум. Пожирает, впитывает в себя глазами это лицо. Пусть хоть так, но – пусть будет, пусть не исчезнет с экрана.
Кто же повесил туда эту старую фотографию? У Пети ни одной фотографии не сохранилось!
А лицо глазами мигнуло, сухонькие узенькие губы растянулись в улыбке:
– Петя… Умничек мой… Взрослый какой. А худой, Господи помилуй, какой худой… Стал ты космонавтом, Петя? А экзамен по алгебре – как, сдал? Есть кому тебе морковку натереть, как ты любишь – со сметанкой и сахаром?
Жарко становится Пете, горит все, впился глазами в экран, дышит, как паровоз.
– Ты не беспокойся, Петя. У меня все хорошо. Я тебя каждый день вспоминаю. И когда ты болел сильно – в прошлом году, помнишь? И когда по ночам ходишь. Когда зима, скользко, я каждый шаг твой выверяю. Не бойся. Бабушка обо всем заботится. Одно плохо, что один ты. Совсем один во всем мире. Нехорошо это. Сердце ноет из-за этого. Но и радость у меня есть: здесь говорят, что ты самым умным оказался. Самым умным из всех, ведь наладил связь! Я так горжусь тобой. Ты всегда лучшим был! Как Гагарин! Хвалят тебя очень.
Поправила края платка знакомым жестом, волосы седые спрятала – не любила седину на показ выставлять, стеснялась…
– Ты не грусти, Петя. Все наладится. Я знаю. Только – живи. Оно ведь как бывает: сначала думаешь, что все впереди, а оглянешься – полжизни как корова языком слизала. Двигайся, живи. А я уже помогу, как могу… Только обращайся чаще, не забывай. Ведь когда не обращаются к нам – у нас весточек нет. Мы не знаем, как и чем помочь… Понял?
Петя кивает, кивает, кивает головой.
Встряхивает ею, как в детстве, когда «честное слово» давал.
Смеется бабушка Анастасия Федоровна Кошуба, бабуся-Настуся.
– Вот и хорошо. Радость моя, Петенька… Умничек… Самый лучший… Я с тобой! Всегда…
Тускнеет экран, исчезает черное окошко.
Пальма и море стоят неподвижно…
Не взял Петя отгул.
Просто не пошел утром на работу. Не пошел и на следующий день.
И через неделю тоже.
Итак, некому его теперь сисадмином называть.
И, кстати, Петей тоже. Потому что не Петя он теперь в свои тридцать пять!
Ведь как представиться таким именем Жанне д’Арк? Или Фриде Кало? Или Николе Тесле?
Да и с императором Франции, Наполеоном Первым Буонапарте, лучше на равных разговаривать, как Кошуба Петр Сергеевич.
Столько всего от них набрался!
Устали все без общения, каждый хочет весточку в большой мир передать.
Начал Петр с истории.
Написал монографию, в которой довольно неожиданно провел сравнительный анализ политической ситуации в постсоветских странах с периодом прихода к власти своего «научного» консультанта, «мсье Буонапарте», который в ноябре 1799 году пришел к власти в качестве одного из трех консулов, став главным автором монархической конституции, а в конечном итоге и самим императором.
Внес уточнения в протоколы допросов святой Жанны. И в беллетристическом исследовании, построенном на фактах, недоступным другим, рассказал о дальнейших судьбах ее судей, часть из которых умерла «злой смертью».
Судья епископ Пьер Кошон – в кресле цирюльника, Жан Эстиве, ярый обвинитель, сразу после исполнения приговора утонул в болоте, Жан Леметр и Жан де ла Фонтэн – пропали без вести. А остальные, кто выжил, через двадцать пять лет выступили на процессе реабилитации. И получили прощение самой Девы – из ее собственных уст…
Начал поиски золота Полуботка. Правда, решил парочку лет еще придержать секрет, согласившись с паном Павлом: «Еще не время…»
Взял «интервью» чуть ли не у всех, о ком с детства знал, кого в школе изучали и на кого в кино ходили, убегая с уроков. Добавил некоторые детали к открытиям Ньютона, Паскаля, Бернулли.
Так языки и выучил – в свободном общении.
Мир объездил. Даже два года преподавал в Гарварде, пока не надоело. Домой потянуло.
Вернулся – кораблик купил.
Не новый (хотя мог бы и яхту дорогущую приобрести), а такой, что провозился с ним полгода. Переоборудовал его в плавучий отель для невест, как и хотел когда-то. Все сам. И за повара сам, и за уборщика. Вольному воля.
