Ирина Потанина - Русская красавица. Напоследок
И вот я в очередной раз смотрю почту. Это не просто инет-кафе, это — кафе с интересными мальчиками в работниках… В очередной раз отсмотриваю пустой почтовый ящик и всерьез задумалась над планом соблазнения персонала.
Соблазнять буду двух одновременно, в закутке за столом админа, отделенного от наполненного посетителями зала лишь огромным монитором и тонким пластиком лицевой стенки стола… Зачем? Тебе на зло, себе — в рекорд падений…
Именно за этими мыслями ты меня и застал. Визг тормозов, и вылетающий из чужой машины ты. Конечно же, раздражен. Конечно, кричишь в мобильник нечто невразумительное… Я щелкаю по календарю и смотрю на дату.
Артур, мать твою! Две недели!!! Что можно было делать столько времени?!
Первая реакция — броситься на шею. Потом — кратковременный ступор. Да, ты прибыл. Но когда? И даже не в сроках дело. Просто, к кому ты прибыл? Ко мне, которая уже полностью излечилась от твоих чар и мечтала об одиночестве? Перед глазами проплывали все вспомненные мною за последнюю неделю гадости о тебе. Я ничего не могла с собой поделать. Было бы подло и не честно встречаться с тобой, находясь в таком состоянии.
Я убежала. Из Интернет-кафе, из-под твоего носа, из-за собственной глупости, из последних сил пытаясь остановить себя. Не вышло. Поднявшись на гору, я точно знала, что буду делать. Поеду домой.
Не расценивай этот указатель, как приглашение. Я ведь прекрасно понимаю, что после нынешнего моего бегства прощения уже не видать, и ты не станешь снова ехать за мной, потому спокойно признаюсь, куда бегу — ты ведь и не подумаешь даже преследовать. И правильно. Я не достойна. Я — плохая. Я хуже даже, чем могу себе представить. Пыталась спрятаться в тебе, разыскала, взмолилась о помощи, а потом поняла, что взваливать на тебя весь свой нынешний груз — слишком нехорошо. Поверь, ты еще будешь благодарен судьбе, что так легко от меня отделался. Я не достойна. Ни тебя, ни этой горы, ни этого окружения…
Прости за все. Желаю счастья»
На этом письмо не оканчивалось. Строчки бежали дальше и вещали еще что-то. Вероятно, что-то оправдательное, но было неважно. Артур сидел, оглушенный фактом очередного Сонечкиного бегства, и чувствовал себя полным идиотом. Еще он чувствовал яростное желание напиться.
В последний раз подобная идея посещала его десять лет назад, и ничем хорошим ее воплощение не окончилось — наутро Артур обнаружил себя в постели с дочкой тогдашнего своего босса. Причем девица, хоть и отличалась крайней развратностью и солидным опытом, по возрасту была непростительно юной. Дело могло принять весьма негативный оборот. К счастью (или наоборот), тут же выяснилось, что ночью Артур был настолько пьян, что ничего путного (вернее, ничего беспутного) у них с девицей не случилось. Дама была обижена и требовала компенсации, Артура мучил бодун и страшное желание придушить пигалицу… Потом она обиделась окончательно и ушла, оказавшись, впрочем, достаточно порядочной, чтобы на карьере Артура вся эта история никак не отразилась.
С тех пор и до появления Сонечки Артур предпочитал профессиональных, хорошо оплачиваемых интимных партнерш и не видел в том ничего дурного — больше удовольствия и гуманизма, меньше ответственности и последствий встречи. Все иллюзии о больших и светлых чувствах были растрачены еще в ранней молодости. Давно уже сформировался круг вполне конкретных ценностей, в которых женщина для интимных встреч занимала довольно значимую позицию, где-то наравне с едой или занятиями спортом… Интересы Артура лежали в другой, ничуть не менее романтичной плоскости — он был отменным стратегом бизнеса (какой простор для творчества! сколько приключений и острых моментов!) и это занимало его полностью.
А потом в его жизнь ворвалась эта смешная взбалмошная девчонка. Слишком светлая и наивная, чтобы позволить жизни обижать ее, и при этом слишком энергичная, чтобы не вляпаться в неприятности. Команда, работать в которой вознамерилась Сонечка, никогда не отличалась порядочностью, и выбрасывала за борт использованных людей, не задумываясь. Человеку, игравшему раньше, в этой команде ту же роль, что Сонечка, все эти игры стоили жизни. Сумасшествие и самоубийство — вот к чему приводит осознание, что тебя использовали и выпихнули, обобрав к тому же до полного отсутствия душевных сил.
Поначалу Артуром руководили банальные рыцарские инстинкты. Он (в прошлом тоже член той команды и один из главных ее стратегов) чувствовал на себе вину за самоубийство сотрудника и хотел оградить вновьприбывших от возможного повторения сюжета. Сначала он просто оберегал Сонечку. А потом, потом вдруг оказалось, что ему чертовски хорошо с ней и что жизнь без нее оказывается лишенной всякого очарования. Впервые в жизни Артур всерьез строил планы о будущей совместной жизни. Не витиеватые аховые мечты юности, а настоящие конкретные планы, вполне подлежащие реализации.
Но судьба распорядилась иначе. Оказалось — нет будущего. Ни у них вместе, ни у каждого поодиночке. У него — из-за неуместной и глупой своей привязанности к Сонечке. У нее — из-за необъяснимого, патологического, но совершенно ясно прослеживающегося инстинкта саморазрушения: сколько раз, с упрямством насекомого, кидающегося в огонь, она бросала вдруг налаженную стабильность, и окуналась во что-то новое, безумно неустроенное и потому яркое. Артур считал, что у Софии попросту гипертрофирован свойственный всем женщинам панический страх старения. Боясь «погаснуть», она не позволяла себе привязаться к чему-либо, и потому в тридцать с хвостиком до сих пор не имела в жизни ничего серьезного и настоящего. Не хотела, боялась иметь, и переделать ее было не под силу никому.
То далекое, московское расставание на долгое время избавило Артура от всех надежд. София тогда окончательно решила, что никуда не поедет:
— Я не еду в твои заграницы, я не еду! — перепугано шептала она. Боясь то ли необратимости собственного решения, то ли возможной Артуровой реакции. — Я не верю ни тебе, ни себе. Я должна быть здесь… — бормотала она какую-то совершеннейшую сумятицу, а под конец разговора призналась, что всегда, с самого начала лишь игралась в намерения быть вместе вечно.
Она несла всю эту чушь и с каждым словом Артур чувствовал себя все свободнее и свободнее. Он снова избавлялся от всех иллюзий и зло смеялся над собой: «Как можно было вдруг поставить свое благополучие в зависимость от какой-то полоумной истерички и дурочки!» Он ушел тогда свободный и самодостаточный. С болью из-за попранной веры в хорошее, но без малейшего желания что-либо изменить.
Прошло несколько дней, и бравада ушла. Как бы не повела себя Сонечка, но она была родной, богоданной и уютной… Ни с кем другим не выходило так естественно… Никто другой не понимал так глубоко… Да, собственно, и не было никого другого.
Работа, новые идеи, бесконечные переговоры — все это серьезно отвлекало, но, кажется, не излечивало. А потом пришло ее письмо. И Артур все бросил, как дурак. Едва разброслася с делами, едва сумел вырваться — оказался здесь. Приехал, чтобы узнать, что она снова не совладала со своими придурями и вновь умчалась прочь… Идиотка!
«Стоять!» — осадил себя Артур, переворачивая страницу. — «Дочитаю до конца, потом буду делать выводы.» Судя по толщине письма, у Сонечки было, что сообщать…
* * *«Исписала лист поперек, а поля его вдоль. Неровностями… Изгрызла ручку. Отбросила ее, истекающую пастой и моей неудовлетворенностью… Оставить ухмылочку! Пошлости тут ни к чему, я не о той неудовлетворенности. А о морально-этической.
Так не годится. Я вру тебе. Вернее, сильно не договариваю. Раз уж решилась уезжать не просто так, а оставляя прощальное послание, лучше писать правду, причем самую, что ни на есть, полную. По-хорошему, нужно выбросить лист с предыдущими излияниями. Но, знаешь, столько таких листов-обращений к тебе, я уже повыкидывала, столько писем вникуда написала и забросила на полуслове, что прям нехорошо делается. Ежедневные разговоры с тобой, о которых ты никогда не узнаешь итак надолго сделались моим хобби…
Тошно от собственного желания казаться лучше, чем я есть на самом деле. Надоело плескаться в ежедневны разговорах с тобой, о которых ты никогда не узнаешь…Глупо, да и незачем уже. Оформлять свое бегство цивильно и мягонько, так, чтоб ни в коем случае не остаться в твоей памяти сукою, и есть верх сучизма. Правда?
Итак, приступаю к самовскрытию. Тебе должно понравиться. Ты ведь у нас ценитель душевного стриптиза. Даже того, который больше напоминает шкуроснятие!
Я писала уже, что ты ехал непростительно долго. Писала, что искромсала за время ожидания все иллюзии и теории относительно нашей друг другу предначертанности. Но не писала главное: за это время я в корне поменяла ориентацию.
Отставить облегченные вздохи! Речь не о той ориентации. Верно, все еще о морально-этической…
