Владимир Романенко - Жди, за тобой придут
Глава пятая
Бельгия, Гент — Вестфлейтерен, июнь 2006
Уже за завтраком Костя вспомнил, что никаких планов на субботу у него не было. Могла, конечно, позвонить Эвелин насчёт шаманского слёта, но ориентироваться на её звонок явно не стоило. Даже если б она и позвонила, то совсем не для того, чтобы сообщить ему о своём желании встретиться.
Проявлять же чрезмерную настойчивость во второй день знакомства было, по Костиному разумению, не дальновидно. Уж что-что, а подобные тонкости женской натуры он изучил со всем тщанием: стоило только показать девушке, которая тебе понравилась, свою заинтересованность — и пиши «пропало». А данный случай был для него достаточно уникальным, чтобы так бездарно позволить ему кануть в лету.
Нет, сегодня требовалось занять себя чем-то более прозаичным, но, по возможности, не менее душевным.
Идея родилась сама собой. Она, может, не блистала оригинальностью, но тривиальное получение удовольствия гарантировала. Костя решил позвонить одному бельгийцу — своему старому другу и коллеге по работе.
— Салют, Рене! Это Константин. Как поживаешь? — произнёс он в трубку сразу после того, как его товарищ на другом конце провода в стандартной голландской форме подтвердил, что отвечает на звонок именно он.
— Спасибо, не плохо. Только что позавтракал и теперь вот думаю, чем бы таким особенным мне сегодня заняться.
— Отлично! Я как раз по этому поводу тебе и звоню, поскольку не далее как пять минут назад сам пребывал в похожем состоянии. Скажи, ты когда последний раз был в Вестфлейтерен?
— Да уж с месяц как, наверное. Может, полтора. А что?
— Не догадываешься?
— Ты в том смысле, что каждый человек должен стараться подпитывать ноосферу Земли своими положительными эмоциями, дабы не случилось в один прекрасный день чего-нибудь скверного с нашей планетой?
— Именно так! Я всегда восхищался твоей способностью сходу улавливать суть, Рене.
— Ну, и как же выглядит твой план при более детальном рассмотрении? Я имею в виду: как выглядят его пространственно-временные характеристики?
— С континуумом, я думаю, мы разберёмся, это вопрос вторичный. Мне сейчас надо ещё Эдику позвонить, а то я его вчера кинул в Ватерхаусе. Узнаю как у него со свободным временем — тогда и договоримся поточнее.
— Хорошо. Я Алексу звякну — он, возможно, присоединится.
— Ну, вот и чудненько! Давай, готовь душевные фонтаны к праздничному фейерверку. До связи.
Присутствие Алекса на их посиделках вносило некоторый диссонанс в уже нарисовавшуюся, было, в Костином воображении пасторальную идиллию. Но, так как ничего поделать с этим он уже не мог, лишний раз напрягаться по столь незначительному поводу тоже не имело смысла. В конце концов, в группе из четырёх человек любые индивидуальные нюансы так или иначе отходят на второй план.
Не то чтобы Алекс был неприятен Косте. Но у любого русского человека традиционной ориентации есть рудиментарная фобия ко всем геям и бисексуалам.
Ещё в начальной школе Костя услышал однажды тематически переработанное четверостишие из популярной детской книжки и уже тогда сумел оценить его непреходящую нравственную ценность:
Кроха-сын пришёл к отцу,И сказала кроха:Пися в писю — хорошо;Пися в попу — плохо!
В Костином случае, даже пять лет голландского либерализма не смогли до конца исправить эту жёсткую этическую парадигму.
Дело в том, что Алекс совершенно не скрывал своего влечения к симпатичным представителям обоих полов. Костя не понимал, почему Рене поддерживает такие тёплые отношения с Алексом, почему таскает его везде за собой. Сначала у него даже возникли определённые подозрения на счёт своего товарища, и только после того, как Рене прямым текстом объявил, что к мужчинам интереса не имеет, Костя успокоился.
Алекс был голландцем. Несколько поколений его предков прожили на родине знаменитого художника семнадцатого века Яна Вермеера, в городе Дельфте. Почему Алекс выбрал местом учёбы Гентский университет, Костя не понимал. Все его знакомые голландцы с аналогичными сексуальными пристрастиями Родины старались не покидать, поскольку в результате этого можно было запросто угодить «из князей в грязь». Ведь второй страны, где с таким трепетом относятся к педикам и лесбиянкам, в мире не существует.
Голландским неравнодушием к половым отклонениям пытались воспользоваться, кстати, и некоторые беженцы из бывшего Советского Союза.
В середине девяностых проскочил между заинтересованного народа слушок, что версия гомосексуализма в Нидерландах является просто-таки ломовой, и что с заявившими себя в соответствующем качестве просителями тамошние власти начинают нянчиться как с грудными детьми: сразу же выдают на руки вид на жительство; затем, по истечении строка, без всяких проволочек, — гражданство; предоставляют льготы в получении социального жилья, помогают при устройстве на работу.
Поначалу так оно и было. Но вскоре доля «нетрадиционщиков» среди искателей лучшей жизни на чужбине стала подозрительно высока, и голландцы решили нормализовать усилившийся приток сексуально «униженных и оскорблённых» в их страну при помощи оригинального метода проверки. Каждого, кто по приезде в Нидерланды объявлял себя гомосексуалистом, они подселяли на некоторое время к специально подготовленному (и должным образом материально поощряемому) адвокату-педику.
Большинству таких экстремалов не доставало необходимого опыта, и служитель закона, совместив полезное с приятным, как правило, забраковывал обманщика, если не обнаруживал у него некоторых характерных особенностей поведения или, к примеру, оказывался вынужденным лишить оного «голубой невинности».
Случалось, люди не выдерживали и ломались. Тогда бедным мученикам приходилось возвращаться на родину и скрывать подробности своей эмигрантской авантюры.
За это, впрочем, их вряд ли можно было осуждать. А вот «герои», которые выстояли до конца и сделались голландскими подданными, могли вернуться к своим былым приоритетам, увы, не всегда.
Геев в Нидерландах нельзя было обижать — ни прямым словом, ни намёком, ни даже взглядом, потому что на стороне homo, как они себя называли, стоял закон и десятилетия тяжёлой борьбы целой нации за права человека.
При общении с ними требовалось улыбаться и всем своим видом показывать, что ты воспринимаешь их как совершенно нормальных людей, таких же как ты сам. Хуже всего приходилось тем неискушённым натуралам, у которых гей оказывался непосредственным начальником, поскольку в этом случае двусмысленные шутки (а иногда и не только шутки) приходилось выслушивать уже им самим.
Поначалу такая ситуация казалось Косте совершеннейшей дикостью, однако со временем он ко многому привык и начал смотреть на геев как на некрасивых женщин, которые своим существованием ни коим образом не нарушали законов природы и не посягали на библейские святыни, однако тесную дружбу с которыми он не водил.
Общим советом постановили использовать для поездки Костину бэху. Всё-таки классом и вместительностью она превосходила личные средства передвижения остальных членов компании.
Эдик жил на Пеперстрат, недалеко от площади святой Елизаветы, и Костя решил подобрать его первым. Пока ехали через центр, разговор зашёл о подробностях вчерашнего вечера. Эдик сразу же возбудился. Его интересовало всё, что происходило после того, как «сладкая парочка» покинула Ватерхаус.
Костя стоически отбивался.
Он был вынужден три раза в деталях рассказать Эдику, как проводил девушку до Площади коммерции, куда Эвелин направлялась с самого начала, а потом в крайнем умиротворении пошел домой. У святого Якоба он, конечно, не удержался и заскочил в «Погребок троллей», где пропустил кружечку фирменного, «тролльского». Ну а после кружечки, ощутив ещё большую гармонию с миром, не спеша, перебрался к себе в квартиру — досматривать голландцев с Кот д’Ивуаром.
Та часть истории, в которой упоминался «Погребок», показалась Эдику вполне достоверной, а вот насчёт всего, ей предшествовавшего, он так и остался в некоторых сомнениях. Костю это нисколько не волновало. «Неверующим ведь безразлично, старался ты их убедить или нет: они всё равно не уверуют».
Алекс был уже у Рене, и, когда русскоязычная часть тусовки подкатила к площади святого Петра, где Костин бельгийский друг снимал роскошные апартаменты, оба стояли на улице в ожидании экипажа.
Худосочный Алекс был одет, по своей привычке, в стиле «унисекс», но без типичных зауженных рукавчиков, глянцевой обтягиваемости и приподнятого воротничка. Костя возрадовался. «Хоть видом своим компанию стеснять не будет, и то ладно».
Пока выезжали из города в направлении автобана Е17, Рене, могучий рост которого делал пятьсот пятидесятый экзекьютив шопинговым автомобилем для женщин, выложил Косте последние конторские новости. Клаудия из HR передавала ему приветы и поцелуи, а в понедельник всему офису предстояла поездка в Амстердам на очередной тренинг.
