Ирина Кисельгоф - Пасодобль — танец парный
— Так это ты боишься оказаться в пролете?! — поразилась Люська. У нее от удивления даже голос сел.
Я обозлилась еще больше:
— Я?! Я никого не боюсь!
— Боишься, — убежденно сказала Люська — Ну, даешь. Я от тебя этого не ожидала. Никогда.
Она замолчала. Люська задумалась над превратностями моей жизни, которых не было.
— Я приду! — сцепив зубы, сказала я. — И сделаю вашего Ваню одной левой. Вот увидишь! Давай адрес дома, где ваш Ваня лежит.
Я бросила трубку и пожалела сразу же. Иван-дурак по мне не сох. Исходя из кинематографических штампов, сохнущие обычно сохнут в непосредственной близости от объекта любви. У дома, подъезда, работы. Где угодно! В любых погодных условиях. Иван-дурак сох по мне в его собственной благоустроенной квартире наедине с близняшками Микки и Рурк. Его следовало раздавить как букашку! И я это сделаю!
Я сказала папе «спасибо». БЧС от всего сердца! Если кто-нибудь охотился на фазанов, тот меня поймет. Мало того, что я стреляю не хуже папиных друзей, я еще привожу фазанов в товарный вид. Их надо ощипывать еще тепленькими, потом будет поздно. Ты ощипываешь одного за другим, а руки по локоть в крови. Ванятка стал для меня фазаном, подлежащим расстрелу и ощипыванию. Мне нужен был хороший дробовик. Срочно!
Я полезла в свой гардероб и обнаружила сплошную брендятину. Брендятина — производное от двух слов. Кому надо — поймет. Я вспомнила, как нас мучили в школе «Войной и миром». Моя память зафиксировала, пожалуй, только одну фразу. Типа плечи Элен Безуховой были отлакированы тысячью взглядов. Так отлакированы, что превратились в асексуальный шаблон. Нужно быть абсолютно тупым, чтобы следовать в ногу с модой. Ты становишься асексуальным шаблоном, лишаясь индивидуальности. Но что делать, если вокруг тебя так и роятся метросексуалы? Надо иногда капать бальзам и на их душу. Они тоже будто бы люди.
Гюго возбуждал вид женской щиколотки, мелькнувшей из-под длинной юбки. Воображение Гюго будила тайна, манил намек на то, что скрыто. Намеки на то, что скрыто, и женские, тайны пробуждают в мужчине мужчину и заставляют его делать глупости. Какие глупости? Очень простые. Он начинает воображать, мечтать и желать. Разгадать то, что скрыто, значит попробовать тайну на вкус. Это отличный повод для того, чтобы вить из мужчин веревки. Обожаю такие капканы для простофиль!
Мне нужна была щиколотка имени Гюго. Но где ее взять? Не у D&G же и им подобных! Делать было нечего. Я явилась к маме и бухнулась на колени.
— Мамочка, помнишь твое платье с подсолнухами? Из крепдешина Ты носила его студенткой.
— У меня хорошая память, — сурово ответила мама. — Ты помирилась с Люсей?
— Встречаемся в среду, — отмахнулась я. — Мне нужно что-нибудь эксклюзивное для среды. Чтобы все упали и не встали. Перешей мне его, а?
— Я уже забыла, как это делается, — проворчала мама.
Мама уже оттаивала. Нужно было расковать лед, пока горячо.
— Мама, я тебя очень прошу, — умоляюще сказала я, и у меня вдруг появились слезы на глазах. — Очень-очень! Пожалуйста!
Слезы не входят в наш с папой кодекс чести. Но невольные слезы растопили мамино сердце. Оказывается, и в слезах была польза. Тем более в невольных. С чего они у меня появились? Тем более невольно?
Мы с мамой побросали все дела и увлеклись конструированием эксклюзивного платья.
— Ты подготовилась к госаттестации? — строго спросил папа.
— Я знаю все. Даже больше, чем следует, — поклялась я.
Фасон платья предполагал в основе «pin-up girl», но не тупо барбианский, а такой незаметный переход от девушки пятидесятых к девушке Шестидесятых. Сплошная женственность, никакого анимуса, охотничьих патронов и ружей. Бесконечная архаика женской самости, беззащитности и чистой прелести. Только юбка полагалась короткая, летящая — и застенчивое, нежное декольте. Такая маленькая, но очень коварная нотка сексуальности. Платье было капканом по-женски. All inclusive!
У меня к платью имелись даже босоножки на высоком каблуке. На перемычке — настоящие маленькие подсолнухи, как украинский венок. Платье и босоножки в стиле «подсолнух». Мм! Это была бомба! Ядерная.
* * *Я сдала госаттестацию на «отлично», хотя завалила практические навыки. Но я все сделала правильно. Пошла сдавать Проскурину. Обожаю, когда меня экзаменуют профессора. Они уже всего добились, перестали выпендриваться, прекратили цепляться к мелочам и демонстрировать свою эрудицию. Потому я всегда старалась попасть к заведующим кафедрой, и обычно мы говорили не об экзаменационном билете, а о жизни. Профессора тоже люди, им хочется иногда отдохнуть от работы. Почему не на экзамене? Я отправилась к Проскурину, потому что на одной из сессий он уже тестировал мой интеллект и оценил его в пять баллов. Тогда мне повезло, все пошло по накатанной дорожке. Но сейчас я завалила практические навыки и не представляла, какая оценка мне светила. Папа мог меня убить. Морально. Это намного страшнее. Но мне снова повезло. Люди живут стереотипами. По инерции. Я была отличницей и осталась ею. В сравнении с тем, что вложено в мою голову за семь лет, практические навыки были такая мелочь. Ха!
По дороге мне встретился Червяков. Он шел из своего отделения. Понуро.
— Там благодарность тебе. Передали из облздрава, — пасмурно сказал он. — За какую-то бабку.
— Фантасмагорично! — воскликнула я. — Червяков, ты ходячая благая весть.
Червяков хмуро смотрел мне в лицо и молчал. Я собралась идти дальше. На волю.
— Я думал, что ты не такая, как все, — вдруг сказал он. — А ты…
— Такая, — ответила я.
Я смотрела в его понурую спину, пока он не завернул за угол. У Червякова не было коричневых зубов. Он просто много курил.
Внутри меня что-то тренькнуло. Сама не знаю что.
На банкете мы ухохотались, вспоминая былое студенческое прошлое. И я забыла о сидевшем во мне занозой Червякове. Мы навеселились и накупались в бассейне загородного ресторана. Прямо в одежде. Как ВДВ. На глазах завистливой толпы. Я поняла десантников. Это такой кайф! Толпе этого не понять. Для того чтобы это понять, надо прыгнуть в бассейн посреди города с группой нестандартных единомышленников. Прямо в одежде.
Глава 4
Я надела платье с подсолнухами и повертелась перед зеркалом. Это было «delicious» в двух значениях этого слова — прелестно и вкусно. Изысканный деликатес Пальчики оближешь! Съедобные цветы сакуры, поданные на десерт. Пластит с таймером в моей руке. Мама — гений! Она сделала конфетку, обогнав на корпус всех известных мировых дизайнеров. Без выкроек и лекал. Мама нафантазировала эротичное платье для тургеневской барышни двадцать первого века.
— Глаз не оторвать, — сказала она, глядя на меня блестящими глазами.
Я распушила кудряшки на голове и покружилась перед папой.
— Убойно! — рассмеялся он. — Я бы на тебе женился, если бы не мама.
Я села к нему на колени и кокетливо стрельнула глазами. В детстве я усаживалась на его ногу, на ступню, и бралась руками за голень. Он меня качал, а я кокетничала с ним. Стреляла глазами. Направо и налево. Папа, смеясь, прижимал меня к себе крепко-крепко. И из папы можно было вить веревки.
— Когда ты вырастешь, — как-то заметил папа, — мужчине-размазне на твоем пути лучше не попадаться. Мне его жаль. Заранее.
Папа закрутил круассан из моих кудряшек и заглянул в мои глаза.
— Я и не заметил, как ты выросла. — У папы был грустный голос.
Папа не знал, что я выросла значительно раньше, чем ему хотелось бы. Но ему не стоило об этом даже намекать.
Я опоздала на крестины намеренно. Люблю эффектные появления. Люська утверждает, что от скромности я не умру. Я и не умираю. Другие найдутся. Пока я шла к их столу в ресторане, головы свернули все. Вместе с туловищем. И мужчины, и женщины. Я благовоспитанно опустилась на свободный стул рядом с Люськой.
— Хроника пикирующего бомбардировщика, — сказал один из несчастных однокурсников.
— Ага, — согласился Радислав. — Прямо из серпентария.
Люська пихнула его под столом ногой. Я поняла это без труда, безразмерное тело Радислава заколыхалось, как студень. Я оглядела стол и сразу засекла цель. Иван-дурак сидел в окружении однояйцевых близнецов, Микки и Рурка. Он приволок их с собой, как баррикаду. Но, несмотря на живую баррикаду, он снова был в ступоре. Сидел, упершись взглядом в тарелку. Видимо, запоминал рецепт салата «Цезарь». Или на него действовала так не только я, но и близняшки?
— Люська, — прошептала я. — Может, он девственник?
— Нет, — зашептала она. — Я спрашивала.
— Да, — громко сказал Радислав. — Для тебя — да!
Мы с Люськой окинули его ледяным взором. Он был не только не куртуазен в частности, он был не куртуазен в целом. Лез в беседу посторонних людей. Это был не просто моветон, это было — фу!
