Дэвид Гутерсон - Богоматерь лесов

— Я не могу объяснить.

— Это не ответ.

— Если хочешь пособирать грибы, я тебя подожду.

— Я не возьму у тебя денег. Но после священника мы пойдем в больницу, к психиатру.

— Я не сумасшедшая, — сказала Энн.

В шесть пятнадцать они постучали в дверь жилого прицепа отца Коллинза на стоянке в Норт-Форке. В самой мысли о том, что священник живет на грязной стоянке для домов на колесах, было нечто непристойное, отчасти потому, что Церковь, казалось бы, должна обеспечивать духовенство временным или постоянным жильем, отчасти из-за того, что стоянка была весьма неблагополучным местом. Здесь жили пьяницы и преступники. Сюда регулярно наведывался шериф. Вместо палисадника перед дверью отца Коллинза расстилалась безбрежная лужа, а его машину, потрепанный японский микроавтобус, украшала неуклюжая телевизионная антенна. Его прицеп был последним в конце длинного ряда домов на колесах, похожих друг на друга как две капли воды.

Энн и Кэролин нашли священника не сразу, они начали с церкви Святого Иосифа, где долго стучали в дверь и заглядывали в окна, пока не заметили имя священника на одном из объявлений. Они отправились в «МаркетТайм», но в адресном справочнике, который лежал в телефонной будке, не обнаружили никакой информации. Тогда они начали расспрашивать всех подряд, пока парнишка, который раскладывал товары на полках, не сказал им, что отец Коллинз живет на стоянке. Кэролин купила для Энн лекарство от насморка, после чего под дождем они добрались до стоянки и принялись стучать в двери прицепов. Несколько человек один за другим подтвердили, что, хотя священнику и не подобает жить в таком месте, живет он именно здесь.

— Он и выглядит-то не как священник, — недружелюбно заметил один из обитателей стоянки. — Ни разу не видел, чтобы он носил эту штуковину с белым воротничком, как все нормальные священники.

Несколько раз они стучали не в те двери, пару раз неправильно поняли объяснения соседей, один раз даже ушли со стоянки и прошли не меньше трех миль по шоссе. «Мы ищем отца Коллинза», — говорила Кэролин всем и каждому, пока высокий худощавый мужчина лет тридцати с жидкими растрепанными волосами не ответил:

— Это я.

— Правда?

— Да, я тот, кто вам нужен.

— А где ваш воротничок?

— Я не ношу его круглые сутки.

— Вы в самом деле священник католической церкви?

— Иногда мне кажется, что мне это только снится. Но в общем да.

Священник держал в руке книгу, заложив ее указательным пальцем, и больше походил на аспиранта, который готовится к выпускным экзаменам, чем на священника. На нем были тренировочные брюки, футболка, свитер, очки в металлической оправе и домашние тапочки. Отвечая на вопросы, он с любопытством поглядывал на Энн, лицо которой наполовину закрывал капюшон, и даже слегка присел, пытаясь получше рассмотреть ее черты. «Бедная заблудшая душа, и к тому же простуженная, — подумал он. — При этом потрясающий цвет лица».

— Здравствуйте, — сказал он. — Видите ли, поскольку на улице дождь, держа дверь нараспашку, я выстужу свое жилище. Если дело несложное и я могу вам чем-то помочь, лучше проходите в дом — правда, у меня ужасный беспорядок.

— Дело сложное, — предупредила Кэролин.

— Тем более проходите.

Внутри было жарко и пахло плесенью и жареным луком. Они сели на диван.

— Когда вы пришли, я читал, но теперь лампу можно выключить, она слишком яркая и слепит глаза посетителям. А они идут ко мне нескончаемой чередой.

— Мы прочли на дверях церкви ваше имя. Отец Дональд Коллинз.

— Если хотите, могу показать удостоверение личности.

— Я просто хотела сказать, что вы не похожи на священника.

— А как должен выглядеть священник?

— Как Карл Молден, — сказала Кэролин.

Отец Коллинз улыбнулся, обнажив неровные зубы.

— Я тоже о нем подумал. В фильме «Улицы Сан-Франциско». Кажется, там его партнером был Майкл Дуглас? Тогда он был еще молод. Играл крутого парня. А Карл Молден старался его попридержать. Но священник?.. Разве он когда-то играл священника?

— Он играл священника в фильме «В порту». И еще в «Поллианне». Там Карл Молден играл его преподобие Пола Форда.

— Не припомню, чтобы я смотрел «Поллианну». Но насчет «В порту» вы правы. Там он был просто великолепен.

Отец Коллинз уселся на облезлое кресло для чтения с подставкой для книг и по-женски положил ногу на ногу. Рядом с ним на столе в тарелке лежал нарезанный апельсин с сухой и твердой от жары кожурой. Отец Коллинз выглядел настоящим домоседом. У него были маленькие белые руки с обгрызенными ногтями.

— Так какое у вас дело? — спросил он. — Вы из клуба поклонников Карла Молдена?

— Не совсем, — ответила Кэролин. Она обернулась к Энн и тронула ее за колено. — Моя подруга хочет вам кое-что рассказать.

— Буду рад вам помочь, если это в моих силах, — сказал отец Коллинз. — Это срочно?

— Не настолько, чтобы звонить девять-один-один, если вы об этом, но, по мнению моей подруги, это нельзя отложить до утра, когда откроется церковь.

Священник снова посмотрел на Энн — та по-прежнему сидела, не снимая капюшона.

— Прошу вас, — сказал он ей, — расскажите, что случилось.

— Это трудно, святой отец, — ответила Энн.

Священник никак не мог привыкнуть, что его называют отцом, и это слово неизменно заставало его врасплох. Он до сих пор ощущал себя Донни Коллинзом, мальчишкой из Эверетта, штат Вашингтон. Его звали Донни, чтобы не путать с Доном Коллинзом, его отцом, механиком, который руководил клубом бойскаутов, обожал джек-рассел-терьеров, увлекался строительством планеров, заведовал церковной кассой и был самым настоящим благонамеренным обывателем. Сын, который вынужден нести бремя имени отца, одна из излюбленных тем психоаналитиков; считается, что это подобно смирительной рубашке или предсказанию судьбы; назвать сына в честь отца означает до предела обострить желание победить и убить отца. Поэтому, в отличие от своих одноклассников, священник не страдал от скуки, когда учительница литературы излагала запутанную теорию Фрейда на уроках, посвященных трагедии «Эдип-царь». Дон-младший не желал свою мать или не верил, что желает ее, отвергая теорию бессознательного, — как ни крути, с отцом психоанализа, считал он, далеко не уедешь, — но он твердо знал, что хочет убить Дона-старшего, а значит, Фрейд был наполовину прав.

— Я слушаю вас, — сказал он девушке. — Но, может быть, сначала вы снимете капюшон? Мне бы хотелось видеть ваше лицо, когда вы будете говорить. Так мне будет проще.

Ему не хотелось чересчур давить на нее. Он знал, что это редко приводит к успеху, и предпочитал иные пути. Отец отца Коллинза всегда давил на него, мать же любила сына до безумия, и подобное сочетание легко могло породить Сталина или Гитлера, но в данном случае оно породило священника. Размышляя в колледже над этим парадоксом, отец Коллинз читал «Майн кампф», книги по теории психологии, воспоминания о Гитлере, Сталине и Мао. Оказалось, что последний тоже имел похожую семью, — факт, малоизвестный на Западе. Отец Коллинз с ужасом обнаружил, что, подобно этим безумцам, он рос, стыдясь своей провинциальности — в его случае провинциальности американских обывателей с Западного побережья, синих воротничков, — но с облегчением отметил, что, в отличие от них, его миновали суровые испытания страшной войны. Он убедил себя, что эта составляющая имеет огромное значение, хотя прекрасно понимал, что на самом деле все не так просто и все теории мотивации человеческих поступков часто носят поверхностный и необдуманный характер. К тому же он был изрядным трусом. Он не мог прожить чужую жизнь, тем более по приказу извне. На его взгляд, самой страшной строкой в трагедии «Юлий Цезарь» была фраза: «Ему знак смерти ставлю»[4]. В двенадцатом классе Донни всецело отождествлял себя с Гамлетом.

Девушка стянула капюшон, и он увидел юное, бледное лицо, похожее на белую хризантему. Пожалуй, волосы она подстригла, не глядя в зеркало, на ощупь отхватывая ножницами целые пряди. Она была хрупкой, промокшей и явно больной и вызвала в нем сочувствие, подобающее его сану, и одновременно вспышку желания. Последнее всегда было для отца Коллинза полной неожиданностью — обет безбрачия оказался для него своего рода пожизненным приговором к борьбе с плотью. Особое волнение вызывал возраст гостьи: девушка ее лет однозначно была запретной зоной, дать выход вожделению, вызванному столь юным созданием, было недопустимо. Впрочем, ирония судьбы состояла в том, что для священника под запретом была любая женщина, независимо от возраста.

Вожделение, которое ощутил отец Коллинз при виде Энн, было ничуть не сильнее того, которое вызывало у него большинство женщин, и он успешно скрыл свой трепет, когда Энн холодными розовыми маленькими пальцами сняла капюшон куртки.