Нил Шустерман - Громила

Год назад я применила пункт номер четыре к одному парню, и всё получилось как нельзя лучше. Его звали Макс, и он был моим единственным парнем до Брюстера. С ним мы прошли все общепринятые жизненные этапы: первое свидание, первый поцелуй, первый истерический припадок у моих родителей, когда я однажды заявилась домой слишком поздно. Ему достался первый подозрительный взгляд моего отца, а мне — первый косой взгляд его матери. Когда все эти эпохальные события остались позади, мы стали как все нормальные люди.

В конце концов мы, конечно, расстались, потому как подобные отношения долго не живут — они лишь подготовка к жизни, тренировка. Это как с велосипедом — начинаешь с трёхколёсного, но потом ведь приходится пересаживаться на двухколёсный. Однако мы остались хорошими друзьями, и это теперь очень помогает ему в отношениях с девушками (см. пункт № 3).

Я никогда особенно не заботилась о популярности. Мне хватает популярности у тех людей, к которым я сама испытываю дружеские чувства; меня, можно сказать, любят, ну, если не считать некоторых сучных Барби, обзывающих меня «мужичкой». У меня действительно плечи несколько более развиты, чем обычно у девочек, но это потому, что я занимаюсь плаванием и участвую в школьной команде. Я утешаюсь тем, что частенько приношу домой золото на шее, а всё, на что могут рассчитывать Барби — это камни на пальцах.

Так что, приняв во внимание все эти соображения и отдавая себе ясный отчёт в опасностях затеваемого предприятия, я решила, что полностью готова к отношениям с Брюстером Ролинсом.

Я коренным образом ошибалась.

14) Лось

Хотя мне и ужасно неприятно, но вынуждена признать: Теннисон прав насчёт того, что привлекло моё внимание к Брюстеру. Я имею в виду слова моего братца про бездомную собачонку.

Всякие несчастные зверушки всегда были моим слабым местом. Ну, не могу я перед ними устоять. Однажды, лет в десять, притащила домой одну совершенно психопатическую ши-тцу — та без конца кусала всех за пятки. В голове не укладывается, как такая крохотная собачка могла пролить столько нашей крови. Мы назвали её Пираньей и сдали в приют для бездомных животных, у которого был лозунг: убивать братьев наших меньших нельзя, какими бы они ни были. Правда, позже до меня дошёл слух, что из-за нашей Пираньи они едва не изменили своим принципам.

Кстати, о принципах. Поскольку девять из десяти моих бездомных питомцев не угрожают жизни и здоровью членов нашей семьи, я не собираюсь пересматривать свои жизненные установки, спасибо всем большое.

Брюстер Ролинс, хоть и имеет крышу над головой, — всё равно беспризорный во всех остальных смыслах этого слова.

Всё началось в тот день, когда он заявился в библиотеку.

Я как раз подвизалась там в качестве помощника библиотекаря, и мои обязанности заключались в том, чтобы праздно слоняться между полок, пока библиотекарша ломала себе голову, чем бы меня занять. Работа меня не напрягала — я люблю книги, да и времени для чтения было хоть отбавляй. Вы знаете, что если взять книги из обычной школьной библиотеки и выстроить все слова в одну линию, то она обовьётся вокруг всего земного шара?

Вообще-то, я это придумала, но разве это не звучит как самая настоящая правда?

В мои обязанности также входило помогать другим находить нужные книги. Соображалка у всех работает по-разному; встречаются тупицы, которые могут бродить по библиотеке часами без всякого толку. Для таких то, что написано на карточках каталога — китайская грамота, постигнуть которую может только гений.

И вот передо мной стоит один из таких — я поняла это по тому, как растерянно он застыл около полки с поэзией — словно олень, пойманный лучами фар на тёмной дороге. Очень большой олень. Можно даже сказать, лось.

— Я могла бы помочь тебе найти то, что ты ищешь, — сказала я как можно вежливее: я известна тем, что могу до смерти напугать робкую лесную дичь.

— Где у вас тут Аллен Гинзберг[7]? — спросил лось.

Я чуть не села. В нашей библиотеке ещё ни разу никто не спрашивал книг Аллена Гинзберга. Я принялась просматривать полку с поэтическими сборниками, стоящими в алфавитном порядке.

— Это вам такое задали?

Меня разбирало любопытство: кто из учителей задал своим ученикам читать поэзию битников? Скорее всего — мистер Беллини. Втайне мы все были убеждены, что нет такого психоделического средства, которое бы он в своей жизни не попробовал, так что мозги у него уже давно были набекрень.

— Нет, никто ничего не задавал, — сказал лось. — Просто захотелось перечитать Гинзберга.

Я даже забыла, на какой букве остановилась. По опыту знаю, что парень берёт в руки книгу стихов только по трём причинам: а) чтобы произвести впечатление на девушку, б) потому что задали и в) чтобы произвести впечатление на девушку.

Так что, довольная своей проницательностью (ах, какая я умница!), я нахально поинтересовалась:

— Как её зовут?

Он уставился на меня, моргая своими лосиными глазами. Красивого зелёного цвета, должна признать.

— Кого?

Ой, влипла. Но не объяснять же ему...

— Никого, забудь, — сказала я, быстренько нашла книжку и протянула ему. — Вот, пожалуйста.

— Да, как раз то, что нужно. Спасибо.

Всё равно я никак не могла поверить. В смысле, Аллен Гинзберг — это же авангард из авангардов, выходит за любые рамки, даже по стандартам модернистской поэзии.

— То есть ты... хочешь почитать его... так просто, для удовольствия?

— А что, нельзя?

— Нет, нет, что ты... просто... — Кажется, я выставила себя полной дурой, так что пора закругляться. — Забудь, что я вообще что-то говорила. Приятного чтения!

Он опустил глаза на книжку.

— Не могу объяснить... — сказал он. — Просто его стихи заставляют меня что-то чувствовать... Но мне не надо это чувствовать в отношении кого-то, так что я легко отделываюсь.

Это было настолько странно сказано, что я рассмеялась. Конечно, он обиделся и повернулся с намерением уйти.

Но что-то внутри меня сопротивлялось тому, чтобы наша внезапная встреча среди книжных полок закончилась подобным образом, поэтому не успел он дойти до конца ряда, как я бухнула:

— А ты знаешь, что Аллен Гинзберг пытался заставить Пентагон левитировать?

Он обернулся.

— Что, правда?

— Правда. Он и группа противников войны во Вьетнаме окружили Пентагон, уселись в позу лотоса и принялись медитировать с целью поднять военное ведомство в воздух.

— И как — получилось?

Я кивнула.

— Точнейшие приборы показали изменение высоты в ноль целых семь десятых миллиметра.

— Что, правда?!

— Нет, про высоту я выдумала. Вот была бы бомба, если бы это оказалось правдой, а?

Он рассмеялся. Похоже, самый подходящий момент протянуть руку и представиться.

— Меня зовут Бронте.

— Да, я знаю. — Моя рука почти исчезла в его ладони. — Наверно, тебя назвали в честь писательниц Шарлотты и Эмили Бронте. Не читал, но имена мне знакомы.

Я даже обрадовалась, что он их не читал — парень и так со странностями, а тут было бы уже совсем что-то запредельное.

— Мои родители — профессора литературы в университете. Моего брата назвали в честь знаменитого поэта — Теннисона.

— Наверно, терпеть не может своё имя? — предположил он. — Ведь он такой... медный лоб и клубок мускулов.

— Ты его знаешь?

— Понаслышке.

Ну да, понятно. Мой братец заслужил себе репутацию — будь здоров. Она несётся впереди него, как... ну, скажем, град перед торнадо.

— Вообще-то он любит своё имя. Люди не могут связать одно с другим и впадают в недоумение. Он обожает, когда люди впадают в недоумение.

Лось так и не сказал, как его зовут. Поскольку моё имя он знал, мне захотелось создать впечатление, что и я знаю, кто он такой. Придётся хитрить.

— Мне нужна твоя читательская карточка — зарегистрировать книгу.

Он протянул мне карточку, и я кинула быстрый взгляд на его имя.

— Ну, Брюстер, если тебе понадобится совет насчёт каких-нибудь других поэтов — дай знать.

— Мне нравятся только рассерженные, — сказал он. — Знаешь таких?

— Да сколько угодно!

Тут я слегка покривила душой, но не беда — зачем на свете существует Гугл?

Он пошёл к выходу, и у меня появилась возможность как следует рассмотреть всю его фигуру целиком. Он был большой, но не толстый, небрежный, но не неряшливый. Одежда — сильно изношенная; но не потому, что у него такой стиль — она просто старая; брючины короче, чем нужно, по крайней мере, на пару дюймов. Но вот что интересно: в то время как другие ребята выглядят в кожаном бомбере напыщенными петухами, Брюстер носил свою потрёпанную куртку с удивительной естественностью.

И тут, наконец, в голове у меня словно щёлкнуло, да так, что я ахнула. Брюстер Ролинс! Это же тот самый парень, которого все зовут Громилой! Слишком большой, чтобы над ним издеваться, и слишком не от мира сего, чтобы войти в чью-нибудь клику. Всегда держащийся на заднем плане, пытающийся слиться с фоном. В течение всех этих лет — и начальной школы, и средней — я даже была с ним пару раз в одном классе, но... мы как будто жили на разных планетах.