Юлия Любимова - Фирменные люди
Людмила продолжала:
– Я вынуждена уехать... И с моей мадам работать будет некому... Это когда еще подтянется молодняк и поймет, что к чему. А она дама сильно крутая.
– Простите, но мне кажется, что ваши отношения с заведующей аптекой, мягко говоря, называются по-другому, – сказала ей я, убедившись, что нас никто не слышит. – Какие же это личные отношения? Взятки. Подкуп должностных лиц.
– Работа есть работа, – философски заметила она. – Мы вынуждены делать то, за что сейчас платят. Но если разобраться, хороший врач, конечно, этим заниматься не станет. У них, во Франции, ни один медик с высшим образованием не станет ходить по кабинетам с образцами лекарств и шампанским. Там нанимают всех желающих, а у нас исключительно дипломированных врачей, да еще устраивают огромный конкурс.
– Я догадываюсь, половина уволившихся из нашей фирмы возвращается в стационары и поликлиники?
– Да, наверное...
– Так о чем вам жалеть? Спокойно летите к мужу в Сингапур, в Австралию... Все к лучшему. О чем тут жалеть?
Глава 9
В нашей бухгалтерии работали двадцать человек. Я волей-неволей общалась с двумя девицами, пришедшими незадолго до меня. Они, так же как и я, еще не освоились, и, похоже, коллектив их не очень-то принимал.
Нина Киприянова уволилась из маленькой част–ной фирмы, торгующей автомойками. Она говорила, что работала главбухом, но верилось с трудом: проводки она печатала одним пальцем и не на калькуляторе клавиатуры, а сверху, над алфавитом. Это казалось очень странным. Нина была невысокого роста, но на всех смотрела как подросток, свысока. Ее походка отличалась некоторой игривостью, но это почему-то считается привлекательным. Нина носила все обтягивающее, было ясно, что она ждет своего принца.
Нинка жила с мамой и сестрой где-то на окраине. Ее мать вырастила троих детей одна, отец ушел искать новое счастье. Самому старшему Нининому брату было уже за сорок. Нина говорила, что он живет отдельно и имеет черный джип. Старшая Нинина сестра была сказочно красива, но почему-то сидела дома. Мать забеременела Ниной неожиданно, пока кормила сестру грудью. Поскольку она была очень полная, военный гарнизонный врач в их городке обнаружил беременность только через пять месяцев. Доктор объявил: «У нас нет гинеколога, и вам придется рожать, несмотря на второе кесарево». Было страшно, но выбора не оставалось. Перед родами она попрощалась с жизнью, но все обошлось.
Нина была из породы людей, кому, как говорится, палец в рот не клади. На корпоративных вечеринках, незаметно устроившись в углу, она придвигала поближе к себе деликатесы и, не дожидаясь начала, перекладывала ложкой икру с бутербродов на свою тарелку, пока приглашенные церемонно рассматривали окружающие интерьеры.
Мне казалось, что она делает так от некоторой закомплексованности, иначе зачем было так глупо, словно детдомовский волчонок, оправдываться: «В большой семье варежку не разевай!»
Естественно, окружающие жарко обсуждали более чем странное Нинкино поведение:
– А что ты хочешь от девочки из техникума?
– Она, наверное, безумно счастлива, что попала в инофирму.
– Ага. Наша Нинка точно метит на место главбуха... Купит роскошную тачку, и жизнь удалась...
– Сто пудов. Такая без мыла в любое место пролезет.
Киприянова занималась спортом, бодибилдингом. Она гонялась за белками, чтобы после работы вечером качать мышечную массу. Как-то она рассказывала, что профи должен съедать за завтраком десять яиц. Я удивленно спросила:
– На фиг так много?
А она, не поняв сути вопроса, равнодушно пожала плечами:
– Иначе ты ничего не добьешься.
Стоя в очереди в столовую, она всегда с интересом рассматривала фотографии в свежих фитнес-журналах. Там красовались накачанные мужики и ужасные на вид тетки в бикини, намазанные маслом. Нина с завистью в голосе повторяла как зачарованная:
– Как я хочу такую же фигуру!
Я не могла поддержать ее в этом увлечении и потому обычно отмалчивалась.
Вторая моя приятельница, Марина Хаменко, была постарше нас с Ниной, ей стукнуло уже тридцать два. Марина одевалась очень аккуратно, несколько стандартно, правда, но со вкусом. Жила она одна, и вид у нее был довольно независимый.
Первую неделю за обедами она почти все время молчала, только иногда рассеянно улыбалась, как бы подчеркивая, что она слушает и ей небезразлично, где она и с кем. Но сказать ей особенно было нечего.
Марина была интеллектуальной молчуньей. Как выяснилось, дома она любила слушать классическую музыку, а в метро всегда читала. Говорила, что любит Акунина. «У него высокий стиль, – повторяла она. – Не то что в пошлых дамских романах». Я к ней прислушивалась, так как Акунина не читала. Один раз мы даже обменялись с ней книгами: она принесла мне «Азазель», а я – «Дом на краю света» моего любимого Каннингема.
Протягивая Марине книжку, я сказала:
– Это самая умная и самая романтическая история из тех, что я читала.
Всего через день, придя на работу, я обнаружила, что Каннингем небрежно брошен на клавиатуру моего компьютера. Неприятный холодок коснулся моей души, я почему-то побоялась прикоснуться к книге, будто она меня укусит.
Марина вернулась из туалета, поздоровалась и невозмутимо села на свое место, делая вид, что работает. Я в недоумении спросила ее:
– Ты уже вернула книгу? Так быстро ее прочла?
Хотя и так было ясно, что именно она ее положила, ведь больше-то некому. Я, конечно, глупость спросила, но, наверное, просто от растерянности. Прочесть она ее, конечно, не могла, даже если бы читала все ночи напролет.
Марина, не поворачивая головы, сдержанно сказала:
– Нет, я не смогла осилить даже двух страниц. – Ее тон был невинно-невозмутимым, как тон уверенного на все сто в своей безнаказанности преступника, который даже не пытается оправдаться. – Ничего не понятно... Или это просто не мое, – добавила она так, будто не справилась с китайской грамотой.
Ее ответ меня разозлил.
– Да, я понимаю, что вкусы у всех разные, а над хорошей книгой нужно еще и думать. Но меня не это волнует. Я не понимаю, почему ты, придя на работу заведомо раньше, бросила мне мою книгу на клавиатуру, зная, что эта книжка для меня дороже других. Ведь я отдала ее тебе в руки!
Марина промолчала, делая вид, что упорно работает.
Впрочем, чего было от нее требовать...
Через неделю я принесла ей «Азазель». Она с нетерпением ждала похвалы. Я сказала лениво:
– Ну... так себе. Обычный боевик. По сути, «мыло». Даже нет, не «мыло», а жвачка. Ее жуют, но глотать не рекомендуют, под ножом хирурга можно оказаться.
– Неужели не понравилось? – недоверчиво подняла на меня глаза Марина.
Я задумалась. Оно, наверное, мне бы понравилось, если бы весь «экшен» убрать, дурацкие фамилии и идею спасения мира. Большую пошлость не придумаешь. Тогда, пожалуй, диалоги и несколько описаний внешности прокатят. Мне и вправду понравился рассказ дворника о «стубентах ниверситета».
– Понимаешь, – сказала я, – образ Фандорина – это та же Золушка, вторичный, пошлый образ. Обман. Дешевый опиум для народа. Если ты наркоманка, можешь его боготворить, чего тебе еще остается?
Я никогда не задумывалась о личности писателя, пока не прочла Набокова. Потрепанный томик «Лолиты» ходил по общежитию, передаваемый из рук в руки. Высокий стиль мастера действовал на всех одинаково гипнотически, будто древние люди странным образом забывали свой примитивный язык, познав философские размышления о жизни, артистические художественные пассажи и скрытые метафоры. Они как будто пришли к пониманию, что лучше промолчать, чем пересказать любимую музыку словами.
Мне тогда только исполнилось семнадцать, меня не тронули моральные принципы тринадцатилетней Лолиты, мне казалось, что чувства ее не слишком убедительны, а история по современным меркам слегка затянута. Даже фильм у Кубрика получился скучный. Но я прочла роман на одном дыхании и была по-настоящему счастлива. Я открыла для себя великого писателя, и это был сам великий Владимир Набоков.
Моя жизнь как бы условно разделилась на «до» и «после». Я все время думала: неужели из простых слов, которыми мы изъясняемся, можно сотворить подобное чудо? Интересно, как?
Еще позже, может быть, через год кто-то подкинул мне «Палача» и американские рассказы Лимонова. Лимонов поразил меня совсем другим талантом, талантом «живописать», кажется, так это называется. Опять возникло двойственное чувство. Нет, я не восхищалась его героями, как учили в школе, но мне было страшно интересно читать. Казалось, что с Лимоновым я тоже хорошо знакома.
Но самый любимый мой роман, который при повторном чтении становится для меня все интереснее и интереснее, – это «Дом на краю света». Перелистывая страницы, я как будто расшифровываю для себя свои сокровенные чувства, те, которые никогда не смогла бы сформулировать для себя сама.
