Люси Хокинг - Пресыщение
– Мы приглашали много-много раз, – сказал Уилл. Потом отец показал ему то последнее письмо, чтобы продемонстрировать сыну, почему он должен учиться изо всех сил и добиться успеха в жизни – для того, чтобы никто не смел относиться к нему свысока, как это случилось с его родителями. Фил хотел, чтобы потом сын мог гордиться своими достижениями. – Вероника написала моей маме, что ты теперь вращаешься в кругах, где не приветствуются близкие отношения с прислугой.
– Вот дрянь! – возмутилась Мин. – Я так любила твоих родителей, они были так добры ко мне. Вероника только пилила меня за то, что я похудела, что я грызу ногти и не веду себя прилично.
– Тебе следовало сбежать, – сказал Уилл. – Ты могла бы жить у нас все это время.
– Я бы хотела, – ответила Мин. – У вас я была бы куда счастливее. Ты даже не представляешь, как мне противно это высшее общество.
Ее спутник покашлял, чтобы обратить на себя внимание.
– Ах, да. Уильям, это Кристоф, – сказала она. – Кристоф, это Уильям, мой старинный друг.
– А-а, – произнес явно расстроенный Кристоф.
В тот вечер они – точнее, Мин – пригласили Уилла в свою квартиру-студию на площади Пигаль, в районе, где неоновая реклама предлагала любые непристойные развлечения за удивительно низкую плату. Он пришел по указанному адресу и позвонил в дверь, но никто не открыл.
– Ils sont pas la, monsieur.[17]
У двери стоял трансвестит, широкоскулый, с большими руками, женского в нем только и было, что яркая помада и высокие каблуки.
– Вы случайно не знаете, когда они могли бы вернуться? – спросил Уилл. Его французский был уже довольно беглым, но пока еще не слишком правильным.
– Нет, – сказала «красотка». – Трудно сказать.
Встряхнув длинными светлыми волосами, она засунула средний палец в рот и принялась двигать им взад-вперед. Потом призывно вскинула бровь.
– Вы очень добры ко мне, – произнес Уилл. – Как ни прискорбно, но я не могу принять ваше предложение.
Трансвестит расхохотался, закинув голову назад.
– Большинство мужчин не так вежливы.
– Ну, с такой прелестной женщиной, как вы… – продолжал Уилл сыпать комплиментами в надежде, что Мин вот-вот объявится.
– Chéri, пожалуй, это ты слишком уж добр. Откуда ты такой взялся?
– Из Англии, – ответил Уилл. – Хотите закурить? – предложил он, вытаскивая из кармана мятую пачку «Мальборо».
Трансвестит снова рассмеялся.
– Спасибо, у меня есть свои. – Он достал из кармана плоский серебряный портсигар и вынул из него длинную белую сигарету. – Но вы можете дать мне огоньку, – добавил он, томно глядя сквозь длинные ресницы.
Теперь Уилл тоже рассмеялся, думая о том, что его родители, слава богу, не видят, как он флиртует с мужчиной, переодетым в женское платье, поздним вечером в парижском квартале красных фонарей.
Когда сигареты были зажжены, оба прислонились к косяку двери с противоположных сторон каменной арки.
– Они давно живут здесь? – спросил Уилл, пытаясь выведать побольше.
– Наверно, уже несколько месяцев. Они твои друзья?
– Она, – ответил Уилл. – Что до него, то пока не уверен.
– Ах. он. – сказал трансвестит, с отвращением сплевывая на пол. – Он – свинья. Когда-нибудь… – его голос звучал теперь на пару октав ниже, и он принял позу мужчины, готового к драке, – когда-нибудь я его отделаю как следует. – Украшенные бижутерией пальцы сжались в кулак. – Однажды этот гребаный, поганый чертов мерзавец узнает что почем.
Звук быстрых шагов возвестил о том, что пришла Мин.
– Прости, я опоздала. Никак не могла раньше освободиться с работы, сегодня там никого не оказалось на подхвате, – объяснила она, еще не отдышавшись.
– Не переживай, – сказал трансвестит, снова приняв женский образ. – Я присмотрела за этим милашкой.
– Спасибо, Мари, – ответила Мин. – Ты на высоте.
И Мин с Уиллом направились вверх по лестнице.
– Позаботься о нем как надо, – крикнула Мари вслед. – А то им займусь я. Бесплатно!
Уилла тяготили условия собственного существования в Париже, но он взглянул на них иначе, оценив образ жизни, который выбрали Мин и Кристоф. В своих фантазиях он хотя бы мог представить себя голодным французским поэтом, живущим в мансарде и потягивавшим с тоски абсент, но при виде их квартиры он испытал настоящий шок. Здесь было холодно, жить так показалось ему страшно и унизительно. Ему было больно видеть, как Мин бойко разогревала на допотопной плите, отгороженной в углу комнаты цветастой занавеской, те объедки, которые принесла из ресторана, где работала, как она надевала пять свитеров, чтобы сэкономить на отоплении. Уилл поморщился, когда увидел Кристофа, явившегося со связкой гнилых бананов в руке, гордого, словно он купил для Мин какое-то экзотическое яство. И Уилл едва не расплакался: ведь они пригласили его на ужин, а вместо того он будто попал на раздачу бесплатного супа для нищих.
Как бы то ни было, он приходил на площадь Пигаль почти каждый вечер. Если Мари была на посту, она всегда предупреждала его, кто из двоих сейчас был дома. Если Мин была одна. Мари обычно торопила его: «Vas-y! Vas-y vite![18] У тебя есть время заняться любовью!» Если Кристоф был дома, она с хмурым видом сообщала: «Свинья в своем стойле». Это оказалось весьма кстати, поскольку можно было избежать неловких ситуаций. Например, как-то раз Уилл стоял за дверью, в шутку напевая «La Vie En Rose»,[19] a на пороге вдруг появился сердитый Кристоф.
Кристоф с самого начала ревниво относился к дружбе Уилла и Мин. Они вовсе не занимались любовью, что бы ежедневно ни утверждала Мари, но их явно объединяли какие-то неразрывные узы. Хотя Уилл не встречался с Мин много лет, он обладал непостижимой способностью без труда угадывать ее чувства и понимать ее. Он мог предвидеть, какого цвета джемпер она выберет в магазине, попробовать вино и сказать, понравится ли оно ей, знал заранее, что она ответит на любой его вопрос. То была словно телепатическая связь – он просто знал, и все. Он догадывался, что Мин думала, будто влюблена в Кристофа, на самом деле не имея понятия о подлинной любви. Она просто принимала слепую страсть и влечение плоти за истинное чувство. Уилл подозревал, что она стремилась к любви, а Кристоф в чем-то походил на романтического героя, боровшегося с миром, в котором она выросла, и это обстоятельство делало его еще привлекательнее в ее глазах.
Если Мин Уилл понимал безошибочно, то Кристоф оставался для него неразрешимой загадкой. Уилл прекрасно видел, что, в отличие от Мин, не умевшей скрывать свои чувства, Кристоф – весьма темная личность. Уилл был обеспокоен тем, что Мин, не искушенная в лицемерии, позволяла более опытному человеку обманывать себя.
Кристоф был одним из руководителей Троцкистского альянса. Мало было сказать, что он предан своему делу – он просто был одержим навязчивой идеей. Он слепо верил в свою правоту, убежденный в том, что ему суждено сыграть важную роль в борьбе за права человека; он был красноречив и не сомневался в собственной исключительности. Он утверждал, что происходит из бретонских рыбаков, но Уилл сомневался в этом. Все безумства Троцкистского альянса носили отпечаток «бунта против родителей», и Уилл былсклонен считать, что Кристоф, взявший на вооружение расхожий лозунг «J'accuse![20]», вполне мог быть сыном дантиста, страхового агента или архитектора, то есть выходцем из среднего класса, но признать это значило бы лишить себя всякого флера незаурядности и сексуальной привлекательности.
Знакомство Мин с Кристофом началось в обстановке, которую трудно назвать благоприятной. Как-то Кристоф раздавал на улице листовки, вернее, почти насильно пытался всучить свои бумажки хмурым прохожим, и за этим занятием на него внезапно налетел мальчишка на роликах В то время по Парижу на жутких скоростях носились молодые люди на старомодных роликах, просто привязанных к ботинкам. Некоторые из них отличались завидным мастерством и ухитрялись с поражавшим всякого обычного пешехода проворством взбираться даже вверх по лестнице в метро. Но не все были такими виртуозами. К своему несчастью, Кристоф оказался на пути недостаточно умелого роллера. Не справившись с маневром, он сбил Кристофа с ног с такой силой, что протащил его по мостовой несколько метров, пока тот не распластался на клумбе, а листовки разлетелись по всей площади. Так Мин впервые увидела Кристофа с разбитым в кровь носом, самым жалким образом растянувшегося среди бегоний и прижимавшего к груди остатки своих памфлетов. К тому же начался дождь, и оттого картина стала еще печальнее.
В тот момент Кристоф выглядел уязвимым и очень привлекательным – таким он никогда больше не представал перед ней. Мин кинулась к нему и помогла подняться с клумбы. Она вытерла ему кровь, собрала кое-какие листки, стряхнула грязь с его одежды и отвела его в кафе, где он с жадностью поглотил два батона, омлет, бифштекс и графин красного вина. Мин заплатила по счету.
