Юлий Дубов - Теория катастроф
— Слава, — сказал Тищенко в трубку, — к тебе человечек от меня подойдет. — И подмигнул Юре. — У него просьба будет. Помоги.
А когда Юра уже уходил, проводил его словами:
— Если не будет решаться вопрос, звони в любое время.
В приемной Юра задержался около секретарши Зины. В те далекие счастливые дни, когда оформление квартиры шло полным ходом, через Зину проходили все документы, и Юра, в знак благодарности, пригласил Зину в ресторан, откуда, не тратя времени, уволок в койку. С Зиной все было легко и просто, потому что имелся муж. Сперва они встречались еженедельно, раза по два, потом отношения стали затухать, но на нет еще не сошли.
— Какая у него программа сегодня? — спросил Юра, проникая пальцами к укрытому косынкой плечу.
Зина подняла к Юре подведенные глаза, чуть мурлыкнула, свидетельствуя, что принимает ласку и готова к продолжению, и ответила тихо:
— До шести здесь будет. Потом уедет. У Кобры день рождения.
Коброй она называла любовницу Тищенко, которая ежедневно закатывала ей по телефону грандиозные скандалы, требуя, чтобы Зина добывала ей приглашения на фуршеты и презентации, записывала в косметические салоны и обеспечивала транспортом.
Юра решил выловить Тищенко на выходе, чтобы поговорить предметно. А до того побеседовать в налоговой.
Начальник районной налоговой полиции выслушал Юру и коротко спросил:
— Что надо? Конкретно?
— Уголовное дело, — так же коротко ответил Юра. — Как можно быстрее.
Начальник кивнул, нажал кнопку на селекторе и приказал:
— Сергеев? Сейчас к тебе от меня зайдут. Запросишь документы. И чтоб нагрузить — по самые помидоры. Понял меня? Под личный контроль беру.
Юра сговорился со следователем Сергеевым, соединил его со своим юристом, посмотрел на часы и полетел обратно в префектуру поджидать Тищенко.
Появившийся ровно в шесть Тищенко уткнулся грудью в Юру прямо у дверей префектуры. На лице его нарисовались раздражение и еще какое-то непонятное чувство, которые тут же спрятались в начальственных складках.
— Знаю уже, — проворчал он, выставляя вперед ладони. — Уже доложили. Все сделают. Так что все в порядке.
— Да ничего не в порядке, — взвыл Юра. Юрист фирмы уже сообщил ему по мобильному телефону о появлении судебного пристава, который предъявил исполнительный лист и отбыл в банк арестовывать счета. — У меня счета арестовывают. Завтра будут описывать имущество. И квартиру опечатывать. Где в порядке?
Тищенко заметно раздражился.
— Что ты хочешь, чтобы я сделал? Приставу дал указание? Он меня пошлет. Надо с судом работать.
— Вот я про это и хотел поговорить. Еще утром.
— Да не говорить надо! А конкретно работать с судом! Что ты здесь болтаешься под дверью?
— Так у меня к вам как раз и просьба, Петр Иванович. Поговорите с судьей. Или с председателем суда. Или с кем угодно. Пусть арест снимут. Хотя бы с квартиры. Не на улице же мне ночевать?
— Ой! — сказал Тищенко. — Бездомный нашелся. А то ты не найдешь где переночевать! Зинку, что ли, драть негде? Ладно. Я завтра переговорю с председателем. Решим вопрос. А сейчас — извини. Меня в мэрии ждут.
Видать, к утру следующего дня Тищенко осознал, что обошелся с Юрой не совсем по-людски. Потому что он нашел его по мобильному и сказал:
— Давай так. У меня поговорить не получится. Приезжай в “Прощание славянки”. Прямо сейчас. Позавтракаем вместе. И расскажешь все путем, а не на одной ноге.
Очень странный получился разговор за завтраком в “Прощании славянки”. Хотя и обнадеживающий. В очередной раз Юра убедился, что Тищенко — человек нестандартный. От приведения в чувство своего родственника отказался наотрез. Не тот человек. Прямо скажем, редкой пакостности фигура. Ему пошли навстречу, сделали квартиру, а он такую подлянку подбросил. Бессмысленно с ним говорить, пойми ты, дурья башка. Раз он почуял, что пахнет деньгами, то не отвяжется. Надо его замочить в суде. Да ты не дергайся, не в том смысле — замочить, а в смысле — выиграть дело. Но надо аккуратно. Если просто позвонить и приказать, то это будет неправильно. Потому что с телефонным правом мы боремся. И если он пронюхает, что я вмешался, то такое начнется, что запросто можно костей не собрать. Поэтому я со всеми поговорю. И в департаменте юстиции. И с председателем. Чтобы эту суку, как надо, умыли, но по всем нормам закона и с соблюдением всех процедур. А если не получится…
— Что? Может не получиться? — жалобно спросил Юра, уже начавший было выбираться из темной бездны безнадежности.
Да нет же! Конечно, все получится. Но если вдруг — вдруг! — что-то не получится, то это все ерунда. Потому что есть еще городской суд, а там со всеми зампредами отношения такие, что лучше некуда. Поэтому не дрейфь. Все будет нормально.
— А исполнительный лист можно отозвать?
— Не знаю, — искренне озадачился Тищенко. — Пойми, здесь нужна ювелирная работа. Ты что хочешь, чтобы суд взял да и вот так, ни с того, ни с сего, отменил свое решение? А он спросит — почему да отчего. И где мы тогда с тобой будем? Ну ты-то где был, там и будешь, а вот со мной и с судьей, который такое решение вынесет, не очень как-то понятно. Ты давай, знаешь что… Скажи своему юристу, пусть не затягивает. Пусть гонит дело на всех парах. А я подмажу где надо. Сейчас надо не исполнительный лист отзывать, а поскорее дело выигрывать. Понял меня?
— Может, мне с судьей встретиться?
— Ни под каким видом, — решительно отмел Тищенко. — Категорически вредно. Как ты с ним будешь встречаться? В кабинете? Там все пишется. В ресторане? Во! Только свидетелей нам не хватало. Я спокойно переговорю с председателем, тот вызовет судью, даст установку. И все. Согласен?
— А если, — осторожно озвучил Юра опасения своего юриста, — старик уже зарядил судью? Говорят, у него адвокат — редкий пройдоха. Тогда что?
Тищенко нахмурил брови.
— Ты мне что хочешь сказать? Что у нас судьи — продажные? Так вот. Выброси это из головы. Судьи у нас — наши. Вот так вот.
Потом, когда вся эта история уже подлетала к трагическому финалу, Юра вспомнил эти слова Тищенко и осознал в полной мере их непреходящую правоту. Но это было потом.
В районный суд он, конечно же, не пошел, полностью доверившись словам Тищенко о наличии с председателем суда полного и всеобъемлющего взаимопонимания. Тем более что лишний раз встречаться со сволочным дедом ему вовсе не хотелось. Юре уже доложили, что дед проявляет к его арестованной квартире повышенный интерес и по два раза в день возникает на этаже, проверяя наличие и сохранность сургучных печатей. А через юриста ему стало известно, что дед настырно требовал у пристава переписать еще и все находящееся в квартире имущество, но здесь, по-видимому, сработали связи Тищенко, потому что добиться от судьи нужного решения старику не удалось.
Заверениям Тищенко Юра доверился полностью, хотя его юрист озабоченно мотал головой и все заметнее нервничал по мере приближения решающего дня. Беспокоили его два момента. Во-первых, категорический приказ Юры гнать дело вперед, без всяких затяжек и проволочек. Налоговая полиция, денно и нощно трудящаяся над пополнением бюджета, явно не успевала обезоружить деда, хотя все изобличающие его материалы были предоставлены заблаговременно. И еще юриста тревожила личность нанятого стариком адвоката. Чем меньше времени оставалось до суда, тем чаще юрист появлялся у Юры в кабинете и тем чаще звучала фамилия Ильи Моисеевича Шварца.
Юре, из всех светил знавшему только Плевако, Резника да Падву, эта фамилия ничего не говорила, но его юрист, пришедший в фирму из милиции, располагал кое-какой информацией, и перспектива столкнуться со Шварцем в суде его вовсе не радовала. Двигая перед собой чашку с остывшим чаем, он рассказывал Юре эпизоды из боевого прошлого Ильи Моисеевича, и видно было, что восхищение перед пронырливостью адвоката мешается у него с растущим опасением за исход дела.
В начале своей карьеры Илья Моисеевич служил простым опером где-то за Уралом, куда заботливые родители вывезли его, не дожидаясь полной раскрутки дела врачей. Как он пролез в милицию — никто не знает, но это произошло, и даже по службе ему удалось немножко продвинуться. Желая преуспеть еще больше, Илья Моисеевич куда-то заочно поступил, получил хороший диплом, пораскинул мозгами и подался из милиции прямиком в юридическую консультацию. Первое же дело, которое ему довелось вести, сделало его фигурой, очень известной в определенных кругах. У них в городке умер человек, оставив вдовой молодую жену, прописанную с ним на одной жилплощади. Поскольку перед смертью он долго и тяжело болел, то последние два месяца с ними проживала и его дочка от первого брака. Сразу же после кончины мужа и отца возник естественный вопрос о правах на жилплощадь. Понятно, что молодой вдове на дух не нужна была дочь покойного мужа, да еще и близкая ей по возрасту. Поэтому в суде она стояла на том, что никаких отношений с ныне покойным отцом истица не поддерживала, в доме никогда не бывала, и ей надлежит в иске отказать. Соседи по дому вдову поддерживали и, один за другим, нахально врали, что эту самозванку в глаза никогда не видели. Уже через пятнадцать минут стало ясно, что решение у судьи заготовлено, и осталось дождаться только, когда соврет последний подготовленный вдовой свидетель. И вот тогда Илья Моисеевич, выступавший на стороне истицы и никак не желавший проиграть свое первое дело, проделал первый хитрый трюк. Он согнулся впополам, покраснел, вспотел и заголосил умирающим голосом, что с ним, похоже, произошло страшное пищевое отравление и что он категорически умоляет перенести заседание на другой день. Выслушав отказ явно заинтересованной в исходе дела судьи, Илья Моисеевич начал громко стонать и очень противно пукать, доведя за какие-нибудь пять минут атмосферу в зале до критической и добившись-таки нужного решения. Полученные же им два дня отсрочки он использовал очень эффективно, упросив районного участкового, своего бывшего кореша, проверить в подъезде вдовы соблюдение паспортного режима. Соседи, которым участковый объяснял, что пришел специально для того, чтобы упрятать за решетку каждого, кто когда-либо проживал в данном подъезде без прописки, радостно давали показания на несчастную истицу, охотно припоминая, как, когда и при каких обстоятельствах она появилась у них в подъезде, сколько месяцев провела в отцовской квартире и так далее. Потом Илья Моисеевич закатил участковому грандиозный банкет, в обмен на что получил копии показаний, и явился на следующее заседание суда уже во всеоружии. После того, как первый свидетель, на голубом глазу, заявил, что истицу видит впервые, Илья Моисеевич выложил на стол соответствующий протокол и потребовал возбудить против данного свидетеля уголовное дело по факту лжесвидетельства со взятием под стражу прямо в зале суда. Этого ему, конечно, добиться не удалось, но все прочие свидетели со стороны вдовы, узнав про такой поворот событий, немедленно испарились, и дело было выиграно.
