Игорь Мощицкий - Иосиф и Фёдор
– После этого хода ты теряешь ферзя.
Я ахал: как же так? Перед моими глазами шахматная доска, а перед его глазами только старый ботинок, но выиграть у него мне не удалось ни разу.
А еще меня удивило, как он слушал музыку. Помню, по радио передавали симфонический концерт, благо попса в то время еще не лезла из всех щелей. Федя прислушался и вдруг сказал:
– Не наш дирижирует.
– Почему ты решил? – удивился я.
– Слышу.
Концерт закончился, и раздался голос диктора: “Мы передавали Пятую симфонию Бетховена… Дирижер Вилли Фереро”. Конечно, я знал, что существуют разные дирижерские школы, но разобрать, где наша, а где не наша, да еще по радио? Это не Лемешева от Козловского отличить.
Впрочем, он поразил меня осведомленностью не только в музыке. Подобно Горькому, он знал энциклопедию от аборта до ярмарки, и это не шутка. Я лично убедился, что ему было известно, чем отличается анапест от амфибрахия, в чем суть экзистенциализма, что означает таинственное слово энтропия, чем разнятся крюшон и корнишон и так далее. Но больше всего меня удивили книги, которые он взял с собой. Я, к примеру, захватил Паустовского и Ремарка. А он – Библию и англо-русский словарь на сто тысяч слов. Словарь оказался таким тяжелым, что при желании им можно было убить человека. Библия, наоборот, была маленькая и легко умещалась в кармане пиджака.
Я давно мечтал прочесть Библию. Ведь стыдно в Эрмитаже стоять перед картиной Рембрандта “Возвращение блудного сына” и не знать, кто такой блудный сын; читать “Вечный жид” Эжена Сю и не знать, кто такой Агасфер; восхищаться “Мастером и Маргаритой” и не знать, кто такой Левий Матвей. Список можно продолжить. Купить или взять Библию в библиотеке было невозможно, и у друзей не попросишь. У кого-то из их бабушек или дедушек Библия сохранилась, но это был большой секрет.
И вот наконец самая настоящая Библия лежала передо мной. Как же она оказалась у Феди и, самое главное, зачем?
– Ты все-таки верующий, – догадался я.
– Верующий, только бывший.
В синих глазах его не было и намека на лукавство.
– Разве бывают бывшие верующие? – удивился я.
– Бывают. Вот я, например.
– Ты, наверно, был не тверд в вере, – съехидничал я.
– Очень даже тверд, – возразил он и стал рассказывать, что на хуторе, где он вырос, неверующих не было. Он, Федя, тоже верил, причем не только в Бога, но и в черта, точнее, в чертей, потому что он их видел собственными глазами.
– Врешь, – воскликнул я. – Они не существуют. Это каждый знает.
– Не существуют, – согласился Федя, – но я их видел.
И он объяснил, что на хуторе его считали блаженным, потому что он плакал, когда резали курицу или ловили бабочек, и однажды его пригласили в избу, полную людей, где знакомая старушка усадила его перед зеркалом, зажгла свечу и стала читать заклинания. Через некоторое время он увидел в избе чертей.
– И как они выглядели?
– Обыкновенно. С рогами, хвостами. Зелененькие такие.
– А зачем они вам нужны-то были?
– А вот представь, нужны, – серьезно ответил Федя. – Черти в хозяйстве полезны. Их можно заставить накопать картошки в огороде, починить крышу, наколоть дрова. Кто особо озабочен, мог их принудить украсть жену у соседа, и они не отказывались. Не имели права. Делать они умели все. Вернее, почти все. Не могли черти только свить веревку из песка и сосчитать звезды на небе. Поэтому под утро им обязательно давали одно из двух этих заданий, и они исчезали. А если им не дать такое задание, тот, кто их вызвал, погибал.
– Черти кололи дрова и крали жену у соседа? – переспросил я и почувствовал несколько мурашек на теле.
– Крали, – подтвердил Федя. – Только это делали не черти.
– Кто же?
Я уже ничего не понимал.
– Тот, кто их вызывал или присутствовал при этом. А потом от страха никто ничего не помнил.
– Тебе тоже было страшно?
– Еще как. Но как только черти появлялись, я сразу посылал их вить веревку из песка.
– Слушай, может, ты их и сейчас видишь по ночам, когда я сплю, – забеспокоился я.
– Да я их последний раз в четвертом классе видел. А в восьмом перестал верить и в Бога, и в чертей. Нашел несоответствия в Библии и разочаровался. Только не думай, что я про эти несоответствия где-то прочитал. Я их сам нашел.
– Какие несоответствия? Приведи хоть одно, – попросил я.
– Ну, например, в Библии сказано, что все люди произошли от Адама и Евы. Все шесть миллиардов человек, белые, желтые, черные, красные.
– Ну и что? Таков был промысел Божий.
– Нет. От белых людей черные не родятся.
– Родятся, если будет Божья воля, – пошутил я. – А еще какие несоответствия ты нашел?
– Да их много, – отмахнулся он. – Хотя и одного достаточно, ибо, как сказано в самой Библии, “никогда пророчество не было произносимо по воле человеческой, но изрекали его святые Божии человеки, будучи движимы Духом Святым”. То есть сказанное в Библии сомнению не подлежит.
– А ты считаешь, что подлежит?
– Еще как, – улыбнулся он.
– Зачем же с собой возишь?
– Чтобы читать.
– Да зачем же ее читать, если не веришь тому, что написано? – удивился я.
– А это смотря как ее читать, – ответил он. – Происхождение людей от Адама и Евы для верующих непреложная истина. Для неверующих – метафора: все люди – братья. А для ненавистников Библии – лишний довод против нее. Мол, если люди произошли от Адама, все они евреи. Хуже этого, с точки зрения ненавистников Библии, ничего быть не может.
– Круто!
– А ты думал.
– И много там метафор? – заинтересовался я.
– Много. Я считаю, вся Библия.
– Здорово. А почитать ее можно?
– Конечно.
И он протянул мне Библию. Оказалось, что издана Федина Библия была в 1925 году в Германии с пожеланием издателя: “Дай Бог снабдить пробуждающуюся Россию хотя бы несколькими миллионами экземпляров Библии”. Велика была наивность тех, кто верил в религиозную терпимость советской власти.
– Говорят, в Средние века была такая мудрость: все книги, кроме Библии, не нужны, так как одни из них излишни, ибо в Библии уже все сказано, а другие вредны, поскольку противоречат ей, – сказал я, взяв Библию в руки.
– Вот и проверь: так ли это, – улыбнулся Федя.
– С удовольствием. Но перед этим скажи, чтобы у меня было спокойно на душе: ты как несостоявшийся эзотерик веришь, что, как нас учили, материя вечна, бесконечна, она ниоткуда не появилась и никогда не исчезнет?
– Сам ты веришь в такое? – усмехнулся Федя.
– Так я же за этот постулат прошлой весной пять баллов получил. Мне после этого положено принимать его на веру.
– Вот и выходит, что из нас двоих верующий – ты. Потому что вера – это доверие к постулату.
– Ты не веришь ни в Бога, ни в диамат? – изумился я.
– Стараюсь, хоть это трудно, – сказал Федя грустно.
– Но надо же во что-то верить, – возразил я.
– Надо, – согласился Федя. – Я и верю, но не в постулаты, а в частности. Например, что все имеет начало и конец.
– То есть ты веришь в конец света?
– Все имеет начало и конец, – повторил Федя.
– А еще во что ты веришь?
– Я же сказал, в частности. Например, что идеи носятся в воздухе.
– Как это, объясни.
– Это арифметически просто. Идеи носятся в воздухе и излучают электромагнитные волны. Только очень слабые. А люди с особо восприимчивыми мозгами их улавливают. Обычно это несколько человек на вселенную. Но случается, что одна и та же идея одновременно приходит в головы разным людям. Помнишь закон Лоренца-Лоренца?
– Тот, что мы на третьем курсе проходили?
– Да. Тебе никогда не казалось удивительным, что два человека с одинаковой фамилией, причем один из них француз, а другой итальянец, одновременно открыли один и тот же физический закон?
– Если честно, я об этом не задумывался.
– А ты задумайся, – посоветовал Федя.
– Ладно, задумаюсь. Но тогда я спрошу тебя, как Лепорелло Дон Жуана: выходит, твоя религия – арифметика?
– Может быть, так, – сказал Федя. И, подумав, добавил: – А может, и совсем не так.
Он принялся за починку своего старого ботинка, а я пересел поближе к свету и принялся читать Библию.
Поначалу я воспринимал написанное там как собрание сказочных историй, где главным был лысый седобородый старичок в белом хитоне. Ну, как у Жана Эффеля. Его поступки определялись слоганом: “Кто существует только для себя, тот не существует”. Но уже через минуту понял, что Библия – это стихи. “И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош; и отделил Бог свет от тьмы. И назвал Бог свет днем, а тьму ночью. И был вечер, и было утро: день один”. Но было много непонятного. Например, в шестой главе я прочел: “В то время были на земле исполины, особенно же с того времени, когда сыны Божьи стали входить к дочерям человеческим, и они стали рождать им. Это сильные, издревле славные люди”. Однако сразу за этой фразой следовало: “И увидел Господь, что велико развращение человека на земле и что все мысли и помышления их были зло во всякое время. И раскаялся Господь, что создал человека на земле, и восскорбел в сердце своем”. Как это понимать? Сильные славные люди, а все их мысли и помышления зло? Может быть, речь идет о единстве противоположностей?
