Хосе-Мария Виллагра - Антарктида
Вновь обретший себя, словно сам себя из собственных бедер родивший, Ньен сперва попытался увлечь Киллену одной только мощью своих замахов. Но девушка ускользала из его рук, словно вода или ветер.
Тогда Ньен попытался пустить в ход силу. Сделать это было нелегко, слишком уж разной была природа танца обоих. Они смешались, словно свет и тьма, словно огонь и воздух. Ньен бросался на Киллену и отскакивал от нее, отраженный и обезображенный. Киллена играла и билась, не даваясь в руки гиганту, отчаянно сопротивляясь тяжелому ритму его тектонической музыки, которой он пытался растоптать ее полет. И все же ее красота была слишком земной, слишком зримой и чувственной, чтобы долго ускользать от объятий. Киллена так и не смогла стать музыкой, и Ньен стал овладевать ее танцем физически.
Прямая борьба между ними казалась немыслимой, и все же она завязалась. Киллена стекала с рук Ньена, как ручей со скалы, она металась по кругу, очерченному его страстным взглядом. Она изо всех сил стремилась вырваться из этого круга, выбежать, выпорхнуть, выкатиться, выползти из него. Она то парила, то пресмыкалась. Но всякий раз Ньен настигал ее, стеной вставал на пути ее полета, успевал схватить за руки, ноги, плечи, волосы и вновь швырнуть в безумное горнило своего танца. Он сметал ее, как лавина. Он кружил ее, как лепесток в горном потоке. Он швырял ее в небо, втаптывал в землю, нянчил и терзал, вдыхал, пил ее. Он окружал ее своей огнедышащей плотью, он смыкался над ней, поглощал ее. Киллена билась и изнемогала. Не в силах противиться силе, она попыталась сжаться в мерцающую точку, погаснуть, как луч заходящего солнца, уйти в песок, как волна. Но Ньен разжигал ее руки и ноги, снова раздувая пламя схватки.
Их борьба стала буквальной. Верный своей тактике, Ньен медлил, чтобы утомить Киллену, чтобы бешеная ярость ее сопротивления растворилась в тяжести его мышц, в буграх его вздувшейся спины, в глыбах ягодиц. Но, стремясь закончить бой красиво, он не стал ждать ее полного изнеможения. В тот миг, когда ярость девушки достигла пика и заставила Киллену на слишком долгий миг раскрыться навстречу его мощи, он положил ее на лопатки, вмял в песок и начал доставлять удовольствие поражения, тяжело и мощно, не обращая больше внимания на конвульсии маленького тела, которые скоро перешли в судороги наслаждения, в агонию страсти. Их танец стал общим. Ванглен сидел, очарованный, прислушиваясь к последним вздохам музыки, а затем встал и присоединился к ним.
Весь этот долгий день они любили ее, вдвоем и по очереди. А когда больше не было сил любить, когда кожу саднило даже дыхание, не то что прикосновение, обжигал взгляд, не говоря о поцелуе, они танцевали, чтобы быть вместе, не касаясь друг к друга, чтобы чувствовать, не глядя один на другого. Весь день они любили и отдыхали от любви, плавали и дремали вместе, танцевали и дурачились, перебивая музыкальные экспромты друг друга. И снова любили. И ее, такой маленькой и хрупкой, хватало обоим, даже когда они были с ней вдвоем, и все же ее было мало, даже когда она оставалась с одним из них. Она ласкалась к ним всем своим фантастическим телом, и ей не хватало их, даже когда они любили ее оба.
А вечером они сидели рядом и смотрели на закат, как это любил делать Ньен. И непонятно было, как они оказались на противоположном конце острова и сколько времени прошло с утра на самом деле. Они любовались заходящим за дальний архипелаг солнцем, пока на небе не высыпали огромные звезды. Тьма шелестела в пальмах. Многоцветные ленты полярного сияния полыхали необыкновенно ярко, и Ванглен подумал, что сегодня очень много людей смотрят на небо. Песок светился. Море струилось потоками подводного света. Это была прекрасная видимость. Никогда еще они не были так счастливы.
11
Киллена и Ньен нарвали в зарослях еды, а Ванглен принес из ближайшего дома кувшин и наполнил его нектаром из больших фиолетово-оранжевых плодов. Киллене захотелось баклажанов с начинкой из тающе-сладкого желе, а мужчины набросились на бананы, мясистые и пахучие. Когда их срываешь с ветки, они начинали быстро дозревать и греться. Ньен любил их есть полусырыми, брызжущими горячим красным соком. При этом он обильно посыпал еду жгучей пыльцой маленьких ярко-красных цветов. Ванглен подождал, пока сочная мякоть прожарится до солоноватой корочки и лишь после этого ободрал почерневшую кожуру и впился зубами в тугую, волокнистую плоть. Еда была такой вкусной, что все трое постанывали, пока ели.
Насладившись пищей, они некоторое время сидели молча, нюхали цветы и пили нектар. Стало совсем темно. Ньен сломал несколько веток, сложил их домиком на песке и воспламенил взглядом. Охмелевший от еды и нектара Ванглен разглядывал кувшин. По красному фону его боков бежали черные контуры людей: могучие фигуры мужчин и тонкие силуэты женщин. Мужчины боролись и преследовали женщин. Женщины танцевали и манили мужчин. Это было очень красиво.
Ванглен сунул руку в огонь, глядя, как языки пламени лижут его кожу, наслаждаясь его лаской. Кожура съеденных плодов таяла на песке, на глазах превращаясь в аромат. Ванглен сунул в костер вторую руку и омыл ладони синим пламенем. Кожа стала сухой и чистой.
Киллена сделала Ванглену и Ньену венки из больших белых цветов, а себе — браслеты из ярко-красных побегов на руки и ноги. Она вновь стала девушкой и принялась тихонько пританцовывать вокруг костра, временами обрывая мелодию и начиная ее вновь. Ванглен лег на песок. Ему стало хмельно и весело. Звезды кружились перед глазами. Мириады переливающихся звезд! Они вспыхивали и гасли. Одни двигались медленно, едва заметно для глаза, другие быстрее. Они перемещались все вместе, целыми скоплениями и поодиночке, образуя все новые и новые созвездия.
— Как красиво! — прошептал Ванглен. — Как красиво! Как хочется оказаться прямо там!
— Где? — не понял осоловевший Ньен.
— Среди звезд! — почти пропел Ванглен. Небо кружилось над его головой.
— Мы и так среди звезд, — буркнул Ньен.
— Я как будто лечу! Ты хотел бы полететь к звездам, Ньен?
— Если бы хотел, то полетел бы.
— Ты умеешь летать?
— Конечно.
Ванглен уставился на Ньена в пьяном восторге.
— Это шутка! — восхитился Ванглен. — Пошути еще, Ньен!
— Когда я был очень молод и жил в горах, то однажды встретил мужчину.
— С белыми волосами? — перебил его Ванглен, уже готовый рассмеяться.
— Нет. У него вообще не было волос на теле, — продолжил Ньен и вновь остановился, терпеливо ожидая, пока Ванглен справится с приступом смеха.
— Как его звали? — спросил Ванглен.
— Какая разница? На самом деле ни у кого из нас нет имени. Ты зовешь меня Ньен, потому что я так тебе сказал. И для тебя я — Ньен, а она — Киллена. Но я встречал людей, которые звали меня совсем по-другому.
Ванглен блаженно улыбался. Нектар притупил его чувства и затуманил ум, и он мог спокойно думать. В нынешнем своем состоянии он мог бы так же спокойно висеть над пропастью, улыбаясь, или падать в нее, хохоча.
— У него не было ни волос, ни имени, но самое странное — это были его глаза. Они все время смеялись, — продолжал Ньен. — И вопрос, с которым он обратился ко мне, показался мне смешным и странным. Он спросил, не хочу ли я полетать? Он спросил так, будто не знал ответа. Я был тогда совсем молод, только что из-под куста, и он повел меня за собой, но не вниз, к морю, куда шли все, а вверх, в горы, к самым снеговым вершинам. Несколько дней и ночей мы карабкались к небу и звездам. Мы спали на голых камнях. Мы ели траву. Человек вел меня, а его глаза все смеялись. Наконец, на самом верху огромной скалы, мы остановились у края обрыва. Половину Антарктиды — от заснеженных гор до самого синего моря — я окинул одним взором. Мне кажется, я мог бы стоять там вечность, глядя на бесчисленные леса, долины, реки и озера далеко внизу. Это был самый красивый вид, что я видел в своей жизни. И тогда человек со смеющимися глазами сказал: «Ты хотел летать? Ну так лети!» И с этими словами он столкнул меня с обрыва. И я полетел прямо в эту красоту. Сначала головой вниз, беспорядочно кувыркаясь. Затем мне удалось лечь на воздух. Ветер свистел у меня в ушах. Я летел, летел, летел, а потом — бац — грохнулся на камни. Удар был такой, что даже глаза лопнули.
Ванглен катался по песку, держась за живот и корчась от беззвучного хохота. Киллена даже перестала танцевать и с веселым изумлением воззрилась на мужчин.
— Это самая лучшая шутка, что я слышал в своей жизни, — простонал Ванглен, вытирая слезы на глазах.
— Только на третий день мокрое место, которое осталось от меня после падения, начало подсыхать. Я слизывал мох с камней, но все-таки встал на ноги. И как только я обрел способность двигаться, то вновь полез наверх, вскарабкался на обрыв, разбежался и полетел в эту ослепительную красоту. И вновь упал и разбился. И опять оброс плотью, встал и полез наверх, чтобы прыгнуть вниз, потому что невозможно было представить себе счастья большего, — чем то, что я ощущал в этих полетах. Никогда прежде я не переживал столь остро восторг жизни, как в тот миг, когда, раскинув руки, отрывался от края обрыва и летел в манящую бездну. И постепенно я стал замечать, что после каждого падения мои кости становились все крепче и крепче, на них нарастало все больше и больше мяса. С каждым разом я становился все тяжелее и тяжелее.
