Лебедев Andrew - Эдельвейс
Берия был в дорогом английском костюме в тонкую полоску, что по замыслу должно было бы его стройнить.
– Отчего все эти грузины так любят хорошо одеваться? – задался вопросом Сталин, совсем позабыв, что он сам тоже в некотором роде – грузин.
– Я не знаю, сколько точно стоит, но я спрошу, Иосиф Виссарионович! – ответил Берия, с непроницаемым выражением.
Лаврентий явно нервничал.
Сталин умел хорошо чувствовать внутренне напряжение своих виз-а-ви.
И умел строить на этом темпоритм беседы. Чтобы ему – Сталину было спокойно думать, и чтобы собеседник был откровенен.
– Что у тебя, Лаврентий? – спросил Вождь, не предлагая министру даже присесть, – Сталина в приемной ждут четыре члена Центрального Комитета нашей партии, четыре члена ГКО а ты врываешься, и Сталин не может начать важное совещание!
Берия знал эту манеру вождя говорить о себе в третьем лице. И когда Хозяин начинал так говорить – это не предвещало ничего хорошего.
Берия понимал, что Хозяин им теперь очень и очень недоволен.
В экстренном предвоенном повороте с концепцией перевооружения Сталин видел вину и его – Берии. Де проморгали новые тенденции у немцев – их ставку на скороподъемные высотные истребители профессора Вилли Мессершмидта с турбонаддувом, которые в пух и прах и в хвост и в гриву лупили сперва испанскую авиацию республиканцев, потом польскую и французскую, потом принялись и за англичан с их хвалеными "летающими роллс-ройсами", а теперь уже второй год кряду лупят наших сталинских соколов, так что только перья в разные стороны летят. А Берия все Яковлева своего протеже тащил – протаскивал. А тот – негодяй – дезинформировал Центральный Комитет… И все наслоилось – Тухачевский – явный агент англичан – запутал со своими прожектами гоночной войны радиоуправляемых танковых армад, на которые псу под хвост были брошены миллионы и миллионы народных рублей… А тут еще и Берия, разумеется – запоздал… Недоглядел.
– Товарищ Сталин, это очень важно и срочно, – сказал Берия.
Если он не обращается к нему – к Вождю – по партийной кличке "Коба", значит дело действительно серьезное, – отметил про себя Сталин.
– Ну? – нетерпеливо спросил Вождь.
Берия сглотнул слюну.
Его лицо, и весь он в этом идиотском плей-бойском английском костюме теперь напоминали какую то птицу из зоологического сада. Нахохлившуюся и очень напуганную.
– Товарищ Сталин, немцы взяли Майкоп, через неделю они могут быть в Грузии. ….
По мнению высокомерного грузина Джугашвили, Берия был ненастоящим грузином. Он был мингрелом из Зугдиди. Не любил вина, предпочитал ему водку и коньяк, был неумерен в женщинах и вообще тяготел к какой-то негрузинской городской жизни с явно буржуазными замашками – со всеми этими дорогими английскими костюмами, автомобилями, роскошной мебелью и ресторанной едой.
Грузин Джугашвили порою просто презирал мингрела Берию, как представитель более высокоразвитой цивилизации может презирать человека из племени с примитивной культурой. И когда Берия напирал порою на свою грузинскость, которая по его Берии идее должна была как то роднить его со Сталиным, выделяя их дружбу из отношений с другими – "негрузинскими" членами ГКО, Сталин иногда в такие моменты, когда особенно был зол на Берию, вдруг мог заявить о том, что он Сталин вообще глубоко русский человек.
– Немцы могут через неделю быть уже в Грузии, – повторил Берия.
Сталин отвернулся к окну.
Он стоял спиною к Берии, по своему обычаю, по своей дурной привычке помучить посетителя, не предложить ему сесть, заставить его – посетителя подольше пребывать в неясности относительно его – Сталина настроения и решений…
Сталин отвернулся к окну и как бы замер в прострации.
И так стоял долго-долго.
А Берия тоже стоял и терпеливо ждал реакции вождя.
Так в молчании прошли пять, а может и более минут.
– В Грузию, немцы, говоришь? – переспросил вдруг Сталин.
– Да, товарищ Сталин, в нашу Грузию, – поспешил подтвердить свои опасения Лаврентий Палыч.
– Немцы уже второй год как в нашей России, – сказал Сталин задумчиво, – второй год, и теперь они стоят под Сталинградом.
– Да, товарищ Сталин, – сглотнув слюну промолвил Берия.
Сталин снова немного помолчал.
А потом вдруг спросил, – как ты думаешь, мы сможем сохранить нашу государственность, наш общественный строй, если немцы возьмут Кавказ и Сталинград?
У Берии сжалось сердце в груди.
Он не знал как следует отвечать – честно, или "как надо"?
Поэтому он решил промолчать. …
4.
Генерал Гелен решил промолчать.
Зачем высказывать свое мнение шефу, если твое мнение может поранить его – шефа самолюбие?
– Ну так что, Гелен, как думаете, всё-таки приоритет разведки или все виды диверсионной войны? – повторил свой вопрос Канарис.
В машине они никогда не обсуждали конкретных дел и разговаривали только на общие отвлеченные темы. Опасались прослушивающих устройств установленных молодцами из ведомства их главного конкурента рейхсфюрера Гиммлера.
На этот раз разговор велся о теории "чистой разведки".
Канарис не скрывал, что ему вообще не нравится работа на Восточном направлении, основанная на тотально-массовой заброске за линию русского фронта сотен и тысяч плохо и наспех подготовленных агентов, в надежде на то, что пусть сто человек провалятся и будут арестованы НКВД, а один из ста будет нормально работать. Эта тактика "тотальной разведки" была навязана адмиралу самой стратегией ошибочной, как он полагал, войны на Востоке. Канарис был уверен, что не разделавшись с Англией, ни в коем случае нельзя было начинать кампанию на Востоке.
И еще…
И еще одно обстоятельство больно тревожило сердце адмирала.
Холодея от ужаса он начинал порою понимать, что рано или поздно ему придется отвечать перед руководством Рейха за ту абсолютно недостоверную информацию, которую именно его ведомство дало перед началом операции "Барбаросса", информацию о состоянии советской экономики. Уже к зиме сорок второго года, когда танкистам Гота и Гёппнера не удалось взять Москвы, когда стало ясно, что война на Востоке будет длиться не один год, а более, Канарис с ужасом начал осознавать, что те оценки данные им Гитлеру и штабу ОКВ о том, что вся экономика Советской России сконцентрированная в основном на Украине перестанет давать продукцию после захвата Донбасса, оказалась неверной. Канарис не учел, что русским удастся перевезти заводы за Урал и там буквально под открытым небом начать производство танков и самолетов… И пускай это ошибка не одного только Канариса – толстый боров Геринг тоже хорош! Провалил, забаллотировал программу строительства дальних четырехмоторных бомбардировщиков, надеясь на блиц-криг, что только одними "штуками"* его люфтваффе со всеми справится, а теперь до Урала и летать не на чем…
Но Гитлер Геринга простит – они ветераны движения, они вместе создавали их Партию… А Канариса не простят! И первым, кто потребует его Канариса головы, будет Гиммлер…
– Так что, Гелен, чистая разведка или диверсии? – еще раз спросил Канарис.
Их "хорьх" уже проехал второй контрольный пункт ставки "Вольфшанце".
Через полчаса начнется совещание у фюрера.
Будут обсуждаться дела на русском юге.
Сталинград, Кавказ.
И Канарис приехал не с пустыми руками.
Адмиралу необходимо срочно реабилитироваться за прошлогодние просчеты. * "штука" – самолет Юнкерс -87 одномоторный пикирующий бомбардировщик и штурмовик – основа полевой авиации Германии с 39-го по 43-ий гг.
Пока дела на фронте еще воспринимаются с оптимизмом и Гитлер даже принимает от соратников по партии шутливые поздравления с вручением ему шоколадных тортов в виде Кавказских гор, фюрер не предъявляет адмиралу счетов за роковые ошибки.
Но если вдруг дела на русском фронте обернутся катастрофой, а умный и прозорливый Канарис подозревал, что именно этим все дело и закончится, вот тогда ему и припомнят – кто сказал, что экономика России рухнет с захватом Донбасса? И первым, кто с лаем набросится на адмирала – будет Гиммлер.
Именно и поэтому, адмирал поручил своим корифеям от разведки, к которым несомненно относился и генерал Гелен, разработать такую операцию по его ведомству, которая могла бы существенно повлиять на ход событий на Юго-Востоке.
Настала пора отличиться.
Обеспечивать Листа с Паулюсом разведданными – это пол-дела. Надо самому провести такую акцию, чтобы Гитлер заметил и сказал, – Канарис мог ошибаться в сорок первом, но в сорок втором он помог нам взять Сталинград.
– Суть операции, мой фюрер, состоит в том, что силами Абвера мы сможем воспрепятствовать снабжению горючим русских сил под Сталинградом, и таким образом мы сможем лишить русских возможности активно использовать танки, самоходную артиллерию и вообще ограничить их в маневре.
