Джулиан Брэнстон - Вечные поиски

– Я уже потерял все, – сказал старик. – И больше ничего не осталось, разве что ты уберешь землю у меня из-под ног.

– Да нет, – сказал Фабритинекс, – нельзя отрицать, что земля эта принадлежит Все-Ты-Знаешь-Кому-Вышнему. Мои владения – твое сердце и твое сознание, а там все запуталось. Я ответственен за наплыв мыслей и полумыслей, подавляемых, сдерживаемых, отвергаемых, тревожных, спутанных, ненавистных и так далее, накапливавших силу с каждой новой бедой. Можно сказать, я воплощаю все вышеупомянутые страхи и пороки, и я не имел бы никакой власти над тобой, если бы ты в них не верил.

– А я и не верю ни в них, ни в тебя, – сказал старик, – и понял это еще в приюте.

– Так, значит, ты понимал, что был в приюте, – сказал Фабритинекс. – И как же ты пришел к этому выводу?

– Поскольку каждый человек там оказывался помешаннее предыдущего, – сказал старик, – было бы трудно этого не понять. А теперь, извини меня, я уже сказал, что испытываю определенную потребность уйти подальше от тебя и от этого дерева.

– Ну, не стану тебя задерживать, – сказал Фабритинекс, – так как буду рад почесать мою чешую об эту орясину. Покедова, до следующего соблазна.

Демон проводил взглядом старика, шагающего по невысоким папоротникам.

– Приходится признать, – сказал себе Фабритинекс, – что, возможно, мы его потеряли. Старый дурень вроде бы исполнен безоговорочной убежденности, над которой не стоит посмеиваться. Чистейшее проклятие, что простые, неправдоподобные идеи имеют такую силу укреплять человеческое сознание. Хотя он вряд ли понравится моему адскому начальству, но я полагаю, что выход есть: если нам придется прекратить контроль над этим глупым стариком, на его место вроде бы уже имеется другой. – Фабритинекс помахал старику, который на некотором расстоянии от него остановился и обернулся. – Но почему, – спросил себя демон, – он все еще стоит там?

Старик, теперь наблюдавший за демоном издали, поспешно покинул место отдыха под деревом, подчинившись внутреннему побуждению, о происхождении которого мог только догадываться, но необоримость которого была несомненной. Он понаблюдал, как демон беседует сам с собой, и заметил, что над исчадием ада возникла густая черная туча, по цвету и форме убедительно напоминавшая воздушный шар. Демон отвлекся от обдумывания своих планов, чтобы еще раз вопросительно взглянуть на старика. И тут из тучи в него ударила ослепительная молния, превратив в пар и его, и дерево, и солидный кусок земли под ними.

Старику понадобилось время, чтобы разобраться в том, что он видел, в том, как его враг был уничтожен с такой полнотой и абсолютностью. Вздохнув и еще раз поглядев па дымящуюся землю, на туман белых искр, уносившихся вверх с круга почернелой земли, старик заключил: «Без сомнения, перун Бога! А потому мое положение становится еще более необычным и требующим действий. Ибо у меня есть не только союзник-перун, уничтожающий моих врагов, но и неопровержимое напоминание, возвращающее меня к моим поискам».

Обнаружив, что к его поискам причастна Божья Десница, старик решительно пошел прочь от опаленной земли в направлении, как он считал, цивилизованных мест. Он знал одно: для продолжения поисков ему необходимо вернуть свои доспехи, коня и меч сэра Ланселота, которые были похищены у него (кем и когда, вспомнить ему не удалось). Бог обеспечит их возвращение и поможет ему приготовиться к трудностям его поисков.

В течение долгих месяцев, которые ушли на приготовления, у него было несколько мелких приключений, в том числе спасение довольно корпулентного меняльщика из демона-реки, а также чтение о себе в наборе сообщений (продиктованных писцом Бога – иного объяснения он не нашел), которые вручил ему какой-то университетский студент. Он, кроме того, обнаружил, что былые его мучители – император Филипп II и герцог Альба – скончались и что новая столица империи Вальядолид находится вблизи от приюта для умалишенных, где он провел в заключении столько времени.

Но все это было побочным. Он по-прежнему разыскивал могучего красавца-скакуна и шагал по дорогам вокруг столицы, подобранный, аккуратный, и молился, чтобы Бог ниспослал ему толмача, ученого отшельника или святого монаха, который наставил бы его и помог бы ему в осуществлении его цели.

Волшебная подзорная труба

У пыльной дороги, ведущей в столицу, стояла лавка, предлагавшая самые разные товары, где торговал, пожалуй, самый грубый и самый неприятный человек в мире с помощью своей многотерпеливой жены. Как собака становится похожей на хозяина, так и она столь долго жила с выражением зловещего равнодушия на лице, подобного мертвому штилю, что выглядела попросту никакой, вроде внутренности пустой коробки. Лавочник хищно расхаживал по пыльной обочине. Когда наступала полуденная жара, его соседи предавались сиесте, а он следил за дорогой, преследуемый мыслями о числе покупателей, не заглянувших в его лавку или же заглянувших и ничего не купивших. А в лавке было все, чего душе угодно, – вяленое мясо, мука, пуговицы, оружие, огородные инструменты, тюфяки, тарелки и ножи, вино и так далее, и тому подобное. Даже одна новинка, подзорная труба из только-только изобретенных, которая упала из мчавшейся мимо кареты, а теперь вместе с несколько поцарапанным кожаным футляром и легкой вмятиной на металле – памяткой о падении – была его гордостью и центральной приманкой и окружении прочих товаров.

Он напрактиковался показывать трубу потенциальным покупателям, укрывая вмятину ладонью, и многозначительно произносил фамилию изготовителя, выгравированную вокруг окуляра, чтобы поразить осведомленностью об изготовителях подзорных труб, однако кареты продолжали проноситься мимо, никогда не останавливаясь и более ничего после себя не оставляя, кроме пыли. Он даже пытался высматривать в трубу приближение карет, но ни разу не увидел ни единой. Затем они внезапно проносились мимо, будто вдруг материализовавшись из особого мира, где нет ничего, кроме мчащихся карет, колесниц и дилижансов. Тогда он попытался смотреть в трубу – вслед им, но видел только кремнистую пыль и черные мазки исчезающих колес. И вслед им – угасала надежда. Его жизнь двигалась мимо него с неожиданными анонимными экипажами, удалявшимися в сторону столицы.

В этот капризный и допекающий день, когда лавочник устремил взгляд на дорогу в ожидании очередного разочарования, он услышал пение и решительный топот марширующих ног. А затем на раскаленной дороге появился старик, чьи белые волосы горели, коронованные беспощадным полуденным солнцем.

Лавочник с первого же взгляда понял, что старик помешан. Один, с пустыми руками, на дороге под палящим солнцем с непокрытой головой – даже если он еще не сошел с ума, то скоро сойдет. Быть может, старик опасен. Лавочник вошел в лавку взять свой пистолет.

Старик дошел до дверей лавки. Увидев, что она открыта, а внутри сумрачно, он немедленно рассудил, что перед ним одна из благословенных пещер, населенных святыми людьми, которые по мудрости своей и по своевременному указанию Бога обеспечивают странствующих рыцарей пищей, кровом и духовными поучениями.

Тут с пистолетом вышел лавочник и удивился, увидев, что старик молитвенно преклонил колени в пыли. Но старик незамедлительно встал, со слезами на глазах обнял лавочника и вошел в лавку. Встревоженный этим вторжением лавочник со страхом поглядел в оба конца дороги. Насколько хватал его глаз, там ничего не было – ни карет, ни неизвестных пешеходов, ни потенциальных покупателей. Если ему придется пристрелить ворвавшегося к нему сумасшедшего старика, подумал он, свидетелей не будет.

Однако ничему такому произойти суждено не было: старик за краткий срок вышеизложенных размышлений успел выйти из лавки на дорогу, позевывая и потягиваясь. А в руке у него была подзорная труба. Она зафиксировалась как реальность в помутненном восприятии лавочника. Его ограбили! Ноги и руки у него странно задергались, точно зверек в мешке.

– Будь ты благословен за свое гостеприимство, – сказал старик, – за бодрящую силу твоего ложа из целебных трав, за твою чистую, освежающую ключевую воду и сытную питательность твоего хлеба. А это, – сказал он, поднимая подзорную трубу за ремень футляра, – самый дивный дар из всех, волшебное наблюдательное стекло, и теперь я сумею найти моего верного коня Буцефала и бдительно следить, не появятся ли демоны и злые духи, завладевшие этим злополучным краем.

И снова старик заключил лавочника в объятия. Среди более поздних смутных воспоминаний лавочника о произошедшем было и такое: от старика теперь веяло запахом сладкого сна, родниковой воды, хлеба и чистоплотности, хотя за несколько мгновений до этого от него разило дорогой, потом и пылью. Внезапно он заблагоухал, как спелое яблоко. Но за секунду, которая потребовалась лавочнику, чтобы разобраться в этом, старик уже снова зашагал по дороге, решительный и грозно невинный.