Александр Мартынов - Ржаной хлеб
Выехали они с Колей Петляйкиным рано утром, чтобы поспеть к приходу саранского поезда. И прибыли за час до срока. Петляйкин поставил машину около ресторана «Сура», вдвоем зашли позавтракать — дома не успели.
Коля взял меню, прочитал подслеповато напечатанные названия кушаний и внимательно начал просматривать перечень винно-водочных изделий.
— Может, возьмем чего немножко? — неуверенно предложил он, искательно поглядывая на девушку.
Таня рассмеялась.
— Коля, Коля, ты же не пьешь? Да и нельзя тебе.
— Ни с кем не выпивал, а с тобой бы попробовал, — смущенно признался он.
— Оставим, Коленька, до лучших времен.
После завтрака Петляйкин уехал на вокзал, а Таня прежде всего отправилась в Сельхозтехнику — комбайновые ножи не давали ей покоя. Но, увидев по пути раскрытые двери книжного магазина, не утерпела — зашла. И подивилась, порадовалась: сколько новых книг нашлось — и на эрзянском, и на русском языках! Она отобрала целую связку, задумалась: «Взять их с собой — без рук останешься носить их. Отнести к Зине — много времени потеряешь, да и дома ли она сейчас?» К счастью, выручила знакомая продавщица, которая охотно согласилась оставить книги до обеда в магазине.
Не дававшие покоя комбайновые ножи Таня неожиданно получила в Сельхозтехнике без всякой волокиты. Обернутый жесткой черной бумагой и обвязанный бечевой сверток она не стала и разворачивать, знала, что ножи густо смазаны.
И тут ей опять повезло: по дороге со склада встретился муж Зины — Захар Черников. Он явно обрадовался встрече.
— Приветик! — закричал Захар при виде Тани. — Что за бандуру волокешь? Где остановилась? Уж не в гостинице ли?
— Пока нигде не остановилась, видишь, иду, — шутливо ответила Таня.
— Тогда твоим финишем будет моя квартира. Зинка с ума сойдет от радости. Прямиком и двигай. У нее выходной.
— Мне еще по магазинам надо.
— Тогда давай мне твою бандуру, в целости принесу после работы.
— Э-э, нет, не отдам, — воспротивилась Таня. — Это — комбайновые ножи. Без них мне…
— Я сразу смикитил, что это за тяжесть. Зачем они сейчас тебе? Косить здесь не будешь! Не робей, воробей, не потеряю, я ведь тоже отвечаю за уборку урожая, понимаю, что это значит. — И отобрав увесистый сверток, махнул рыжими космами. — Я запылил, Танюха, тороплюсь. Приветик — до вечера!
Вот как все удачно складывалось! В магазине культтоваров Таня купила для пионерского лагеря барабан, горн, несколько мячей разных размеров — еще одно поручение выполнила. Попутно захватила из книжного магазина свою связку и тогда лишь двинулась на квартиру к Зине. Со стороны казалось: идет не человек, а целый ларек культтоваров!
Зина была дома. Когда Таня со своими вещами вошла в небольшую комнату Черниковых, хозяйка, в коротеньком безрукавном халатике с открытой грудью, сидела на старом диване и что-то колдовала с платьем. В правом углу комнаты стояла неприбранная койка, постель на ней была так раскидана, словно на ней боролись. Полы в комнате не подметены, бесцветные занавески на окнах давно уж не были в стиральной машине…
Увидев подругу, Зина через голову швырнула платье, подбежала к Тане и хлопнула руками по бедрам.
— Чао, Танюша! Ты бы еще рояль примостила на спину! Откуда это с таким добром? — радовалась Зина, освобождая Танины руки от вещей.
— Шумбрачи, Зинок! — Таня обняла и поцеловала подругу. — Приехала на пленум райкома. А покупки — для своего пионерского лагеря. Ты уж прости, Зинок, немного потесню вас — нести в гостиницу очень уж далеко.
— Ты что говоришь, Танюша! И думать не смей! За целый век один раз приехала да и то просит прощения! — тараторила Зина, складывая в углу Танину поклажу.
Гостья все стояла у порога, прикидывая, куда бы пройти и где присесть. Зина заметила, проворно подхватила с пола свое платье, сунула под подушку, накрыла койку тоненьким одеяльцем, поправила на диване свисающий коврик и плюхнулась на него сама.
— Иди, садись, Танюша, мое золотко, вот сюда, рядышком. — Зина ладошкой похлопала по дивану. — Садись и рассказывай, как живешь. — И, опережая, сама торопилась выложить все свое: — Ты прости, мое золотко, у меня сегодня не очень урядно в комнате. Дай, думаю, хоть один выходной ничего не буду делать! Сама знаешь, какие бабьи дела: койку убирай, а потом стели, полы подметай и мой, пыль вытирай, стирай-полоскай, жрать готовь-подавай. Тьфу, надоело все это! Душу успокаиваю только тогда, когда сажусь писать…
— Кому ж посылаешь письма-то, если не секрет? — улыбалась Таня.
— Чао, какие письма! Я и не помню, когда и кому писала письма. Стихи, стихи, Танюша, стала писать!
Таня недоверчиво посмотрела на подругу, Зина не дала ей и рот открыть:
— Помнишь, когда учились в школе? Помнишь, был у нас учителем эрзянской литературы поэт? Погоди-ка, как уж фамилия ему была? Да вот на кончике языка вертится, а припомнить не могу… Потом он в Саранск жить уехал. Там, ха-ха-ха, говорят, и жену свою бросил. Женился на молоденькой да красивенькой…
— А-а-а, Питерькайкин Абрам Арсеньевич? Как же, помню.
— Да, да. Питерькайкин, самый он! Поди, не забыла, как он на уроках читал нам свои стихи? И нас писать учил. Всякие там ямбы, дактили, рифмы! В голове ничего не осталось, а писать почему-то начала! По-моему, будто неплохо получается. Мой рыжий похвалил, заставил даже три стихотворения послать в Саранск, в редакцию журнала. А оттуда, понимаешь, отписали: «Не пойдут, в стихах нет поэтических фактов». И разберись, какие им еще факты нужны! Вот послушай-ка…
Зина соскочила с дивана, выдернула из-за зеркала на стене листок, положила на грудь правую руку.
Предо мной зеленая сосна,И на нее смотрю я зорко.Опять, опять пришла весна,Опять играет нежно зорька.Люблю весну, люблю всегда,Весной стихи пишу я шибко,Но почему в глазах тогдаСлеза блестит, а не улыбка?..
Зина вдруг всхлипнула. Таня испуганно встала, но Зина засмеялась, усадила ее обратно на диван:
— Погоди, погоди, Танюша, это я от чувств! Ты только послушай, что будет дальше! Слушай, а то придет мой рыжий, помешает. Он всегда не в ту минуту приходит.
4
Захар Черников в это самое время поджидал в своей комнате Дома культуры закадычного дружка-баяниста Георгия. Они только что закончили репетицию — к уборке готовилась новая концертная программа, и тот куда-то сразу отлучился. Когда же наконец Геогрий заявился, — длинноногий, такой же косматый, только черноволосый, — Захар подмигнул:
— Знаешь, что, Горка. Сегодняшний вечер может быть поинтересней, чем наш концерт.
— Не уловил.
— Ко мне в гости из села приехала Зинкина подружка. Не девка, а зверь!
— Зверь? Чего же хорошего, если зверь?
— Понимай в переносном смысле, лопух! Красатулька — натуральная белая роза! Взглянешь на нее — губки оближешь. Словно артистка Ларионова в молодые годы.
— Ну и что же?
— Понимать надо гоже, вот и что же! Сейчас пойдем ко мне. Получку еще не просадил? На вот тебе пять листиков, пять сам добавь. И сейчас же пыли в магазин, пока еще семь не стукнуло. Потом купи буханку хлеба — Зинка наказывала. Уловил?
Вот это Георгий, явно успевший уже где-то выпить, уловил мгновенно!
Вскоре, довольно посапывая, он вынимал из кармана бутылки и свертки. Захар, ознакомившись с наклейками, похвалил.
— Молодец, вошел в свою роль!
В закрытую на крючок дверь кто-то постучал, Захар, инстинктивно загородив собой бутылки, сердито крикнул:
— Нет меня! Рабочий день закончен!
По ту сторону двери слышались насмешливые девичьи голоса, хихиканье; Георгий снова, бдительно рассовывая бутылки по карманам, ворчал:
— Шляются тут всякие, людям мешают.
— Ты погоди, все не убирай, — остановил Захар. — Вот эту, легонькую, приласкаем здесь. Для общего тонуса и чтоб язык не присох.
Быстро, сноровисто они прикончили бутылку красненького, сжевали по конфетке.
— Вот эта бандура ее, Танюхина, — подав Георгию сверток с комбайновыми ножами, объяснил Захар. — На, сам их неси, так лучше будет. При знакомстве. Да знай, как вести себя, уши не вешай — повежливей будь. И побольше крути всякого. Деревенские девки таких любят. Бери пример с меня. Я Зинке, когда кружил ей голову, такие кудри-завитушки заливал, сам удивлялся! А Зинка так в них запуталась, что и сейчас ходит, словно стреноженная!
— Не учи ученого, — хмыкнул Георгий, выходя вслед за дружком.
Углядев за спиной мужа баяниста, Зинка завизжала:
— Ва-ай! Разве не видишь, длинноногая цапля, я почти полуголая. — Она выхватила из-под подушки помятое платье, спряталась за шифоньером.
— Зинка, не бери больно высокие ноты! — остерег Захар.