Дзюнъитиро Танидзаки - Дневник безумного старика
Я не забываю того, что мне сказала Сацуко днём позавчера, в воскресенье, 24 числа: я проснулся часа в два дня и ещё лежал в постели, как вдруг дверь в ванную открылась и показалась голова Сацуко.
— Когда я принимаю душ, я никогда эту дверь не закрываю. Всегда можете её открыть.
Случайно слетели с её губ эти слова или намеренно сказала она — не знаю, но они меня чрезвычайно заинтересовали. Весь день, когда жарили мясо, и вчера, когда я оставался в постели, сказанное не выходило у меня из головы. Сегодня днём, проснувшись часа в два, я на некоторое время пошёл в кабинет, но в три часа вернулся в спальню. Я знал, что, если Сацуко никуда не уходит, она часа в три принимает душ. Я попробовал тихонько толкнуть дверь в ванную. В самом деле, дверь не была заперта. Слышался шум льющейся воды.
— Что тебе угодно?
Я лишь легко коснулся двери, и даже нельзя было сказать, что она дрогнула, но Сацуко, по-видимому, сразу же заметила. Я растерялся, но в следующий миг смело произнёс:
— Ты сказала, что никогда не запираешь дверь, вот я и решил проверить.
При этом я сунул голову в ванную. За белыми занавесками с широкими зелёными полосами она принимала душ.
— Убедился, что не лгу?
— Убедился.
— Что же ты стоишь там, входи.
— Можно войти?
— Ты же хотел войти.
— Мне особенно ничего не нужно…
— Ладно-ладно, но если ты начнёшь волноваться, ты поскользнёшься и упадёшь.
Доски были подняты, и весь кафельный пол был залит водой. Я осторожно вошёл и запер за собой дверь. В просвете между занавесками мелькали её плечи, колени, ступни ног.
— Тебе ничего не нужно, тогда мне будет нужно…
Шум душа прекратился. Повернувшись ко мне спиной, она выпрямилась, и над занавесками показалась верхняя часть её тела.
— Пожалуйста, возьми полотенце и вытри мне спину. У меня вся голова мокрая.
Она сняла виниловую шапочку, и несколько капель попали на меня.
— Не бойся, вытирай посильнее. Ах, я забыла, что у папаши левая рука болит. Тогда правой рукой, посильнее.
В тот же миг, не выпуская из рук полотенца, я обхватил её, прильнул губами к пышной округлости её правого плеча, прикоснулся языком к её коже — и получил оплеуху по левой щеке.
— Что за нахальные ухватки!
— Мне показалось, что ты позволила…
— Ничего подобного! Вот расскажу обо всём Дзёкити!
— Извини, извини…
— Уходи, пожалуйста! — но тут же прибавила: — Не нервничай, не нервничай, медленнее, а то поскользнёшься.
Добравшись до выхода, я почувствовал, как она тихонько подтолкнула меня в спину кончиками своих нежных пальчиков. В спальне я сел на кровать и отдышался. Вскоре она вошла ко мне. На ней был тот же крепдешиновый халат. Я посмотрел на китайские туфельки, вышитые пионами.
— Извини меня. Я так грубо обошлась с тобой.
— Нет, ничего…
— Больно?
— Нет, не больно, но я немного испугался.
— У меня привычка давать мужчинам пощёчины. Чуть что, я сразу пускаю в ход руки.
— Я так и подумал. И многих тебе приходится так отваживать?
— Но тебя-то мне не надо было хлопать…
28 июля.
Вчера из-за сеанса иглоукалывания не мог, но сегодня в три часа я опять приложил ухо к двери в ванную. Она не была заперта. Слышался шум воды.
— Входи-входи. Я жду тебя. Прости за вчерашнее.
— Я так и думал, что ты извинишься…
— С годами все становятся упрямыми.
— Позавчера ты меня выгнала, поэтому я должен получить вознаграждение…
— Что за шутки! Поклянитесь никогда больше ничего подобного не делать.
— Если бы ты разрешила поцеловать себя в шею.
— Я боюсь щекотки.
— Тогда куда?
— Никуда. У меня весь день было отвратительное ощущение, как будто на меня упал слизняк.
— А если бы на моём месте был Харухиса? — затаив дыхание, спросил я вдруг.
— Опять хлопну. В прошлый раз я ударила вполсилы.
— Тебе не надо деликатничать со мной.
— У меня гибкая рука. Если я ударю по-настоящему, будет больно так, что из глаз посыпятся искры.
— Этого я и хотел бы.
— Что за испорченный старик! Дедушка terrible[48].
— Но послушай. Если не в шею, то куда?
— Один разочек я бы разрешила… в ногу, ниже колена, но только один раз. Не касайся языком, только приложись губами.
Она была скрыта от колен до головы, и в просвет между занавесками высунулась её нога.
— Как на приёме у гинеколога.
— Дурак.
— Как же целовать, не касаясь языком? Совершенно бессмысленное условие.
— Да кто тебе говорит о поцелуях? Коснись губами, и будет с тебя.
— Ну хоть душ пока выключи.
— Не могу. Ведь после твоего прикосновения мне надо сразу же хорошенько вымыть ногу, иначе мне будет неприятно.
У меня было ощущение, как будто мне дали выпить воды.
— Кстати, о Харухиса-сан. Я вспомнила, что у него к тебе просьба.
— Какая?
— В такую жару Харухиса-сан просит разрешения иногда пользоваться этой ванной. Он сказал мне: «Попроси разрешения у моего дяди».
— А в их студии нет ванны?
— Конечно, есть, но там одна ванна для артистов, а другая для всех остальных, и она такая грязная, что туда не хочется входить. Он вынужден ходить в баню на Гиндза, в «Токийские горячие источники». Но сюда ему было бы ближе, это была бы для него большая услуга. Разреши своему племяннику.
— Ты и сама можешь ему позволить, нечего меня спрашивать.
— Вообще-то недавно он уже принимал здесь душ, но говорит, нельзя, мол, без спроса…
— Я не против, но надо попросить разрешения у моей жены.
— Может быть, ты сам ей скажешь? Я её побаиваюсь.
Но это только слова, Сацуко стесняется меня больше, чем жену.
Поскольку речь шла о Харухиса, она считала необходимым специально попросить разрешения.
29 июля.
…В половине третьего начался сеанс иглоукалывания. Я лёг на кровать, а слепой господин Судзуки, сев подле мена на стул, принялся за работу. Он всё делает сам: вытаскивает из портфеля ящичек с иглами, протирает их спиртом, но обычно его сопровождает кто-нибудь из учеников, который сидит сзади. До сих пор я никакого улучшения не чувствую: чувство холода в руке и онемение пальцев не проходит. Прошло двадцать-тридцать минут, из двери, ведущей в коридор, неожиданно появился Харухиса.
— Дядюшка, извините, что беспокою вас в самый разгар лечения, но я вам чрезвычайно благодарен за то, что вы ответили согласием на мою просьбу, которую вчера передала Сацуко-тян. Я сразу же воспользовался вашей любезностью и хочу немедленно поблагодарить вас.
— О чём говорить, тут и просить не надо было. Приходи, когда угодно.
— Большое спасибо. Пользуясь вашей добротой, буду время от времени заходить к вам. Постараюсь не надоедать вам каждый день. Дядюшка, вы прекрасно выглядите.
— О чём ты говоришь! Всё больше дряхлею. Сацуко меня каждый день только ругает.
— Совсем нет. Она восхищается, что всё время вы остаётесь молодым.
— Не говори глупостей. Вот и сегодня лечусь иглоукалыванием. С трудом поддерживаю своё бренное существование.
— Ну, что вы! Вы, дядюшка, ещё долго проживёте. Простите меня за вторжение. Пойду поприветствую тётушку, и должен срочно бежать.
— В такую жару… Отдохнул бы…
— Большое спасибо, но никак не могу.
Спустя некоторое время после ухода Харухиса О-Сидзу внесла поднос с чаем и сластями на двоих. Сделали перерыв. Сегодня был пудинг с кремом и холодный чай. После перерыва сеанс продолжался до половины пятого.
Всё это время мысли мои были заняты вот чем. Харухиса попросил разрешения пользоваться нашей ванной не просто так. Нет ли здесь какого-нибудь тайного умысла? Не подала ли ему эту мысль Сацуко? Не зашёл ли он сегодня нарочно, чтобы приветствовать меня именно в то время, когда у меня был врач? Не предусмотрел ли он, что в такой момент старый дядя не задержит его надолго? Я слышал краем уха, что Харухиса вечерами занят, но днём более или менее свободен. Он будет приходить во второй половине дня, возможно, в то время, когда Сацуко принимает душ. Одним словом, как раз тогда, когда я или сижу у себя в кабинете, или занят с врачом. Когда он будет пользоваться ванной, вряд ли дверь будет распахнута, он будет запирать её. Не будет ли Сацуко сожалеть, что завела этот дурной обычай?
Ещё одно беспокоило меня. Через три дня, первого августа, семь человек — моя жена, Кэйсукэ, Кугако с тремя детьми и прислуга О-Такаси уезжают в Каруидзава. Дзёкити второго числа едет в Кансай, вернётся шестого и седьмого тоже поедет в Каруидзава на десять дней. Всё это чрезвычайно удобно для Сацуко. Она говорит:
— Я тоже в будущем месяце буду ездить в Каруидзава дня на два — на три. Госпожа Сасаки и О-Сидзу останутся в Токио, но я всё-таки беспокоюсь, как папа будет тут один. А кроме того, в Каруидзава вода в бассейне слишком холодная, плавать я не могу. Так что время от времени я буду туда наведываться, но жить долго — увольте… Я предпочитаю ездить на море.
