Давид Шраер-Петров - История моей возлюбленной или Винтовая лестница
Все эти маневры московского гостя продолжали возбуждать Васеньку Рубинштейна. Это видно было по его лицу. Но как человек добродушный, доброжелательный и не слишком острый на словцо, он все никак не мог найти вежливую форму для торможения активности нового претендента на Ирочкину благосклонность. Или была другая причина, а не только Ирочка? Васенька к месту и не к месту обращался к Рогову как к нашему индийскому гостю вместо московского гостя и, не добившись никакой реакции, прямолинейно объявил, что будет исполнять песню индийского гостя из оперы Римского-Корсакова «Садко». Он даже спел несколько музыкальных фраз, но стушевался и уселся на место, продолжая запивать индейку торопливыми глотками «Мукузани». Ирочка взглянула на Васеньку с досадным недоумением. Да, ее тоскующий ангел был чем-то серьезно встревожен. Словно кого-то или чего-то ждал или что-то предчувствовал.
В это время в дверь позвонили, и наша именинница поспешила открывать. Это было, как в театре. Мы сидели на сцене вокруг праздничного стола, а из-за кулис, куда убежала Ирочка, слышался ее серебристый смех и неразборчивые длинноты второго голоса. Через две-три минуты подталкиваемый хозяйкой в столовую вошел капитан Лебедев Николай Иванович. Я впредь буду его называть по фамилии, имени и отчеству или воинскому званию капитан, хотя никаких сомнений нет, что его воинские звания успешно росли, соответственно сроку службы и заслугам. Он был в костюме мышастого цвета, голубоватой рубашке, зеленоватом галстуке-неразвязайке и с пышным букетом георгинов, помахивавших красными, белыми и бело-красными хвостами лепестков. Ирочка, казалось, была несколько удивлена, но виду не показала, приняла букет, подставила одну за другой щеки для поздравительного поцелуя и усадила нового гостя на свободный стул между мной и Васенькой Рубинштейном, что было естественно при нашем знакомстве еще с Бокситогорска. Лебедев нимало не смущаясь бросился было произносить тост, но был приторможен Ирочкой, которая, улыбаясь и предлагая очередному гостю закуски (водку налил кто-то незамедлительно), поинтересовалась, как это он узнал и пришел поздравить в срок, хотя точная дата дня рождения несколько расходилась с нынешней? Почему не позвонил предварительно? И вообще-то, откуда приехал? На что Лебедев, все равно начав с поздравления именинницы, объяснил, что по долгу службы переведен в Ленинград, где работает в известном и очень серьезном учреждении на Литейном проспекте, которое уважительно называют Большой Дом, а насчет празднования дня рождения, то как говорят в народе, слухом земля полнится. В ответ мой внутренний застольный механизм, ведающий скорыми ответами на такого рода народные присказки, завертелся, закрутился и хотел было съязвить на тему Большого Дома и антенн на его крыше, приспособленных для отлова подобных слухов. Все же я заставил себя сдержаться. А потом было поздно острить, потому что в столовую быстрыми шагами вошла миловидная молодая женщина выраженного еврейского фенотипа.
«Я извиняюсь! Я очень извиняюсь! На двери висит табличка: Профессор Федор Николаевич Князев. Дверь открыта. Или я ошиблась адресом?» — сказала молодая женщина еврейской наружности и окинула взглядом стол, пытаясь определить среди сидевших профессора Князева. Ирочка поднялась и пошла к ней навстречу: «Нет, вы не ошиблись, милая. Это, действительно, квартира профессора Князева. Правда, в настоящее время его здесь нет. Но это неважно. Я его дочь. Меня зовут Ирина. Ирина Федоровна Князева. Чем я могу вам помочь? Кто вы?» Незнакомка окинула наше застолье горящим возбужденным взглядом, который, как палочка дирижера или рука гипнотизера, повел за собой наши взгляды, и остановился на Васеньке Рубинштейне. «Как вас зовут?» — повторила Ирочка. «Римма, — ответила незнакомка. — Римма Исааковна Рубинштейн. Хотя, я, наверно, схожу с ума, что неудивительно в моей ситуации. Но вот он (незнакомка показала на Васеньку) подтвердит, что я вас не обманываю, потому что он — это мой почти что бывший муж — Василий Павлович Рубинштейн». Васенька сидел не шелохнувшись. Мягкая улыбка покинула его широкое хазарское лицо. «Пожалуйста, подтверди, Василий!» «Подтверждаю. Моя почти что бывшая, — кивнул Васенька совсем невесело. — Зачем ты сюда пришла, Римка?» «Ну, ясно, что не из-за тебя. Ты для меня не существуешь больше года! Мне нужен профессор Князев!» «Что же вы стоите, Римма? Садитесь, хотя бы сюда, — Ирочка показала на стул между собой и Роговым. — Отдохните, выпейте с нами. Что вам налить?» «Немного водки», — ответила Римма. «Налейте Римме водки!» — сказала Ирочка, и кто-то из гостей, кажется, Рогов, налил водку в подставленную Ирочкой стопку. «Ну и выпьем за знакомство, Римма. А потом расскажите, зачем вам понадобился мой отец — профессор Князев?» — спросила Ирочка. У нее была какая-то неповторимая врожденная способность успокаивать людей, находить слова, которые хотя бы на время снимают тревогу. Да и водка начала производить седативный эффект. «Все это совершенно невообразимо. Я искала профессора Князева, а встретилась с его дочерью. И Василий тут же оказался. Правда, это странно, Вася?» «Очень», — согласился Васенька и тоже выпил водки. «Все-таки скажите Римма, зачем вам понадобился мой отец?» — повторила Ирочка. «Я не знаю, с чего начать. Вы празднуете, а я со своим несчастьем. Я ведь не предполагала… Думала поговорить с профессором Князевым… Все произошло так внезапно. Я сама работаю в гомеопатической аптеке. Но, знаете, против рака гомеопатия бессильна. И вот возвращаюсь я из аптеки, покупаю в газетном киоске газету „Вечерний Ленинград“ и читаю коротенькую статью, в которой корреспондент газеты написал о том, что в Лесной академии организуется лаборатория по сбору березового гриба — чаги. И что получены первые наблюдения по лечению отваром этого гриба людей, больных раком». «Покажите мне газету!» — воскликнул Рогов.
Римма достала из кожаной сумки, которую она перебросила с плеча на спинку стула, газету и показала Рогову: «Вот здесь!» Московский экономист мгновенно пробежал статью и воскликнул: «Закрутилось! Я вам говорил, что закрутится! Ай да Федор Николаевич! Каков молодец! Не успели подписать соглашение — сразу в печать! Пусть народ знает своих героев!» Римма перебегала взглядом с Рогова на Ирочку, никак не решив, с кем быстрее и надежнее поговорить о своем деле. Выручила Ирочка. «Рассказывайте, милая, зачем вам все-таки мой отец?» «Дело в том, дело в том…», — Римма зарыдала, не в состоянии продолжить свой рассказ, в сущности, и не начатый. Ей принесли воды, дали салфетку, началось оживленное движение, которое так естественно и к месту в русском застолье (а это может быть скандал, примирение, драка, вызов «Скорой помощи» или наряда милиции, участковый с повесткой из Прокуратуры или Райвоенкомата, бог знает что!), когда выпито много, и беседа зашла в тупик. Подобные вставки, как это случилось с Риммой, очень хороши для поддержания духа застолья. Наконец, она вытерла слезы, напилась воды, даже подцепила вилкой ломтик индейки и начала рассказ: «Кто у меня есть? Об этом говорить не будем (Римма с презрением взглянула на Васю Рубинштейна). Итак, дочка Асенька и моя мама. К несчастью доктор-онколог сказал, что у мамы в правой почке рак, который оперировать поздно, потому что метастазы расползлись по всему организму. Поверьте, я была абсолютно парализована. Не знала, что делать, куда кинуться за помощью. И вот сегодня читаю в „Вечерке“ о березовом грибе, который может вылечить мою маму. Помогите мне, пожалуйста, встретиться с профессором Князевым!»
Гости отнеслись к Римме более чем доброжелательно. В особенности, наблюдая за гостеприимством хозяйки, а кроме того, не обнаружив враждебности со стороны Васеньки к его бывшей жене. Хотя она и заявила вначале, казалось бы, определенно, что наш приятель для нее не существует, он более чем существовал. И этому было скорое подтверждение. Каждый из нас понимал, что оба — Васенька и Римма нуждаются в снисхождении и сочувствии. Особенно Римма. Наилучшим было бы немедленно отвлечь их обоих от психологической скованности, в которой они оба оказались. Конечно же, Ирочка пришла на помощь, показав свой коронный номер. Пожалуй, только Рогов и Римма, и, возможно, капитан Лебедев никогда не видели этого сногсшибательного трюка. Ирочка сгребла с середины массивного дубового обеденного стола блюда, тарелки, приборы, бутылки, стаканы и прочие аксессуары праздника божественной еды и обильного питья вместе со скатертью, шагнула на стул, показав обольстительную ногу, а со стула — на коричневую в разводах сценическую поверхность именинного стола и крикнула нашему гениальному пианисту: «Глебушка, миленький, сыграй мою цыганочку!» Глеб с готовностью, как будто ждал этой минуты весь вечер, бросился к пианино начал играть. Ирочка отплясывала, любимый танец легендарных гусар, которые, согласно простодушным мифам, все вечера и ночи проводили в трактирах с цыганскими хорами и крали из табора себе в жены чернооких красавиц, звенящих серьгами в размер медного таза и ожерельями, на которые пошла, по крайней мере, половина царских золотых монет, украденных из государственной казны. Мы все были в диком восторге от лихих всплесков клавиатуры, которую Глебушка неистово перебирал, необузданно хохоча, взмахивая руками, подпрыгивая на круглом табурете-вертушке и лихо подпевая: «Цыганочка гопа-гопа, тебя любит вся Европа, черная кудрявая меня свела с ума!..» Мы плясали вокруг стола с таким энтузиазмом, что не заметили, как мелодия «Цыганочки» сменилась «Лезгинкой», а потом — зашифрованным под расписание поезда «Ленинград — Москва», уходившего в 7.40 вечера, еврейским танцем «Фрейлекс». Вот тут южная натура Риммы всплеснула, затопив беду, обиду и застенчивость. Или ее подтолкнула выпитая ко времени водочка? Она вслед за Ирочкой забралась на танцевальную эстраду дубового стола. Глебушка наяривал, а Ирочка и Римма, как природные солистки цыганского хора, притопывали, прихлопывали и поводили плечами с накинутыми воображаемыми шалями. Вся наша именинная компания плясала вокруг стола, конечно же, включая Васю и даже двух новичков: капитана Лебедева и Вадима Рогова. Когда дело дошло до «Калинки — малинки» капитан Лебедев оказался самым успешным солистом/вокалистом и солистом/плясуном. Он знал досконально не только все слова знаменитой русской песни, но и все коленца плясового варианта «Калинки» в исполнении Ансамбля песни и пляски советской милиции. Васенька Рубинштейн отплясывал ближе всех к столу/сцене, то ставя руки в боки, то лихо взмахивая руками, получая необыкновенный заряд плясовой и песенной энергии от обеих плясуний Ирочки и Риммы.
