Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 8 2005)
Семейная история в романе “Прохождение тени” мастерски сочленена с другой линией, тоже носящей автобиографический характер: историей слепых музыкантов-кавказцев, студентов музыкального училища в одном из северокавказских городов, и их русской подруги. Город в романе Полянской не назван, и в свое время я ошиблась, предположив в статье об этом романе, что речь идет о Пятигорске, — ошибка эта, к сожалению, была повторена несколькими критиками. На самом деле И. Полянская описывает город Орджоникидзе, в музыкальное училище которого она поступила после окончания школы. Так получилось, что ее определили в группу слепых студентов. Воспоминания об опыте общения с незрячими музыкально одаренными юношами, по признанию писательницы, и были тем импульсом, который дал толчок к написанию романа.
Самостоятельным героем является музыка. Музыка — не только в рассуждениях о ней молодых музыкантов и непрестанном ее исполнении, в смелых попытках автора описать ее воздействие. Музыка, как обмолвился автор, для нее аналог внутренней жизни, сам строй фразы Полянской музыкален, а композиция романа не раз заставляла критиков сравнивать его с музыкальным произведением — чаще всего с симфонией.
О романе “Прохождение тени” много писали: все признавали самобытность прозы Полянской, интеллектуализм, безжалостную проницательность, редкое словесное мастерство. Роман был выдвинут на Букеровскую премию и попал в шестерку финалистов. Пресса, рассуждающая перед каждым финалом Букера о возможном победителе, предсказывала победу Ирине Полянской. (Я тоже высказала в “Литературной газете” подобное же предположение.)
Но жюри решило по-своему. Говорят, американская славистка, входящая в число судей, призвала коллег поступить неординарно и обмануть всеобщие ожидания. Я не большой любитель подвергать критике решения букеровского жюри и тем более видеть в них заговор, умысел, чью-то закулисную злую волю: слишком хорошо знаю, что эти решения принимаются без давления извне. Но они не свободны от личных вкусов, пристрастий и игры случая. То, что премия обошла тогда роман Полянской, было не столько взвешенным решением, сколько капризом жюри (не случайно два его члена взбунтовались и вынесли сор из избы, чего обычно не происходит).
Но премия — премией, а признание — признанием. Имя Ирина Полянская себе завоевала. Ее рассказы охотно печатают журналы, у нее выходят книги, ее переводят на иностранные языки и награждают зарубежными литературными премиями. Хорошие рассказчики редко бывают хорошими романистами. Ирине Полянской давались разные жанры. И все же ее дар романиста мне кажется более своеобычным. Недаром ее тянуло к большой форме, хотя работа над романами требовала чисто физически тех сил, которых у нее становилось все меньше.
Поразительно мужество этой хрупкой и очень красивой женщины. Мужественна ее литература: в этом смысле она дочь своего отца, бесстрашного человека, несгибаемость которого, возможно, и стала одной из причин его разрыва с дочерью: ведь чтобы столь глубоко и беспристрастно разобраться в семейной драме своих родителей, нужна, как она сама замечает, экзистенциальная смелость. Мужественно ее жизненное, бытовое поведение. Болезнь позвоночника причиняла ей сильные боли (легче было работать лежа), и все же она задумывает романы, требующие серьезных библиотечных и архивных занятий, и подолгу просиживает в библиотеке, запасшись набором обезболивающих средств. Она экспериментирует с жанрами. Ее проза становится все более и более многоплановой, все более интеллектуальной и усложненной. Роман “Читающая вода” (впервые опубликован в “Новом мире” за 1999 год, № 9, 10) — смелое соединение психологической прозы с культурологической эссеистикой. Главная героиня не просто встречается с пожилым вальяжным кинорежиссером, выспрашивая у него драгоценные подробности жизни его знаменитых современников и пытаясь понять, как этот довольно заурядный и конформный человек мог снять гениальный фильм, который приговорили к экстраординарному способу уничтожения: ленту постановили смыть. Она пишет еще и работу по истории кино. Правда, ни одному аспиранту не под силу развернуть ту метафору кинематографа как новой сетчатки, которая заменяет собственное видение мира, показывая, как история кинематографа подменяет историю ХХ века, не под силу сам размах блестящей эссеистики Полянской.
Если “Читающая вода” требовала нешуточных знаний кинематографа, то роман “Горизонт событий” (“Новый мир”, 2002, № 9, 10) требовал отнюдь не школьных знаний истории. В начале романа появляется один из его персонажей, профессор-историк Хассе, обрусевший немец, умирающий в блокадном Ленинграде. Свой преподавательский и просветительский пыл он тратит на маленькую девочку-соседку, оставшуюся сиротой. “В его голосовых связках скопилось множество мировых событий, как неисчислимое войско в узком проходе Фермопил”, а “факты настоящего времени не затрагивали его сознания”, — с чуть заметной иронией пишет автор. В романе Полянской толпится не меньшее количество мировых событий, но они волнуют автора не сами по себе, а именно таинственной связанностью с настоящим. История оказывается той нитью, которой можно прошить (или связать) множество героев и персонажей этого виртуозно построенного, многопланового, интеллектуального романа. Можно было предположить, что талант Полянской будет развиваться и дальше в том же векторе, что она будет писать все более изощренную, интеллектуальную полифоническую прозу. Может быть даже — излишне изощренную, что воздвигает барьер между автором и широким читателем. Но писатель на то и писатель, чтобы обманывать наши ожидания.
Последний роман Ирины Полянской “Как трудно оторваться от зеркал…” оказался совсем иным. Работала она над ним, уже будучи тяжело больной и, вероятно, предчувствуя исход болезни, с трудом перенеся предписанную химиотерапию, страдая от боли и почти не поднимаясь с постели. Можно предпринять целое исследование о предсмертных, последних произведениях писателей — очень часто в них обнаруживаются трагические мотивы, предчувствие смерти, мистические озарения, религиозное смирение перед лицом неизбежного.
Полянская — писатель трагического мироощущения. Начиная с самых первых, юношеских вещей неизбывная печаль сквозит в ее книгах, трагичен для нее уже сам бег времени, умножающий число утрат и страданий. Тем удивительней, что ее последний роман, написанный в таких тяжелых обстоятельствах усилием воли, — едва ли не единственная вещь Ирины Полянской, которую пронизывают потоки света. И поразительна какая-то мистическая закольцованность ее творчества: последний роман создан на основе того же автобиографического материала, что лег в основу первой ее, давней повести “Предлагаемые обстоятельства” и отчасти — романа “Прохождение тени”.
В рассказе “Утюжок и мороженое” (кстати, удостоенном в 2003 году премии им. Юрия Казакова) есть пассаж о молодом волжском городе (выросшем вокруг индустриального гиганта), который терпеть не может юная героиня и думает, что, “стоит ей вырваться отсюда”, назад он ее нипочем не заманит и всю жизнь она будет вспоминать его как дурной сон. “Тогда почему сейчас этот город то и дело вызывает меня к себе, кто из нас без кого не может обойтись? Зачем перелетает ко мне целыми улицами, отдельными скверами, усеченными конусами домов, которые на самом деле стояли в другом порядке, и я не могу отыскать дорогу в аптеку?” — внезапно следует тоскливый вопрос автора.
Город этот оказался способным на новые сюрпризы — он стал действующим лицом последнего романа Ирины Полянской (именно действующим лицом, а не местом действия, потому что его улицы, дома, деревья, пруды вмешиваются в жизнь героев). Из биографии писательницы известно, что школьные годы она провела в Новокуйбышевске, где осела семья, изрядно поколесившая перед тем по стране: гигантский нефтехимкомбинат готов был востребовать знания ученого-химика, несмотря на сомнительные пункты его анкеты. Однако город в романе все же не назван и нефтехимкомбинат заменен стальным гигантом — от прямых автобиографических ассоциаций писательница хочет уйти. Но она вольно или невольно воспроизводит ту же модель семьи, что и в предыдущих автобиографических вещах: умный, незаурядный, преданный науке (или производству) отец с тяжелым деспотичным характером, тонкая, интеллигентная, преданная культуре мать, рано повзрослевшая, наблюдательная, одаренная, нелюдимая дочь. Снова мощно звучит тема музыки: она не только в музыкальных занятиях героев, но и в ассоциативности мировосприятия героини, в музыкальности фразы, в какой-то таинственной недоговоренности повествования Но акценты — смещены. Не семейная драма родителей занимает повествователя, не в ней автор ищет источник психотравмы. Внутренняя жизнь одаренной девушки-подростка становится предметом пристального внимания.
