Харуки Мураками - Игрунка в ночи
– Наоми живет над потолком и все время следит за нами. Наоми знает о нас все, – говорила жена.
После этого мне уже стало как-то не по себе. Я еще раз решил посветить фонариком над потолком. И на сей раз увидел Наоми. Оказалось – маленькая собачка, ростом всего 12 сантиметров. Лицо – точно как у моей жены. Пестрый песик с хвостиком. Сидел и внимательно смотрел на меня. Увидев песика, я вздрогнул, но не попятился.
– Эй, ты что там делаешь? Ты же у нас над потолком сидишь. Нельзя забираться в чужие дома. Убирайся, исчезни. Идиот.
Наоми внимательно посмотрел мне в лицо и ничего не сказал. Его взгляд был холодным и твердым, как маленькие льдинки.
Я вернул на место фанеру и вылез из шкафа. В горле страшно пересохло. Хотелось глотнуть пива. Но это был уже не мой дом. Там не было телевизора, не было холодильника, не было жены, не было января.
Мосёмосё
После того как я помог в понедельник Ботёботё, в среду ко мне заявилась Мосёмосё.
– Ох, такое спасибо вам, сэнсэй, вы уж так помогли на днях Ботёботё, – сказала Мосёмосё.
– Я ничего особенного не сделал. Любой японец поступил бы на моем месте также, – сказал я. Ведь я довольно скромен.
– Нет-нет, ну что же вы так неискренни со мной? Уж с кем с кем, а с Мосёмосё вы можете не скромничать, – сказала она и принялась размахивать перед лицом руками, словно веером. – После того, что сделали, вы, может, и сочтете это недостойным вознаграждением, но будьте уж любезны, примите как выражение нашей признательности.
С этими словами Мосёмосё протянула мне бумажный пакет. Заглянув внутрь, я обнаружил там курякуря.
– Ой, послушайте, я никак не могу это принять. Ведь это же курякуря, – поспешно сказал я.
– Неужто вы не любите курякуря? – спросила Мосёмосё.
– Что вы, как же можно его не любить, но…
– Ну, тогда чудненько, сэнсэй. Если будете сопротивляться, я просто положу его здесь. Пользуйтесь в свое удовольствие.
Я довольно долго сопротивлялся, но в конце концов Мосёмосё оставила пакет с курякуря в прихожей и удалилась. Я не знал, что делать, и засунул пакет поглубже в шкаф. Не могу же я оставить его в прихожей. Если супруга найдет – как пить дать неверно истолкует. Кто же поверит, что это Мосёмосё в благодарность принесла. Надо было тогда не вмешиваться и сделать вид, что я не знаю Ботёботё. Не надо было лезть куда не просят со своей добротой. Теперь вот ведь в какую историю влип.
Я весь измучился от мыслей и наконец позвонил Ботёботё.
– Слушай, ко мне только что заходила Мосёмосё, оставила мне курякуря. Говорит, в благодарность. Послушай, я теперь влип.
– Да ладно вам, сэнсэй, не принимайте близко к сердцу, – сказал Ботёботё. – Из-за налоговых служб Мосёмосё все равно бы пришлось его отдать кому-нибудь. Забирайте, забирайте. Вещица ведь отменная. А вашей женушке я и сам все как следует объясню. Все нормально, забирайте.
И теперь я каждый день наслаждаюсь курякуря. Вещица и правда оказалась куда лучше, чем я думал. Теперь я ее уже не отдам.
A Hard Rain’s A-Gonna Fall
Это не рассказ, а быль.
В то время я жил в Кокубундзи, и вот однажды сел в электричку, чтобы съездить за хлебом в булочную «Saint-Germain», что на станции Мусасикоганэи. Почему я поселился в Кокубундзи и почему нужно было специально ехать за хлебом на электричке в «Saint-Germain» в Мусасикоганэи (хотя это всего лишь одна остановка), объяснять слишком долго, поэтому я и не стану. Вот, например, сейчас я сижу у себя в квартире в Бостоне, в футболке «Banana Republic», пью кофе из огромной кружки, слушаю CD «Величайшие хиты Боба Дилана, выпуск 2», недавно купленный в магазине «Tower Records», и записываю эту историю. Однако если начну объяснять все приведшие к этому обстоятельства, пущусь рассказывать, какой своевольный ветер занес меня, словно лист, в это место, придется написать целую книгу. Нет, честное слово, напишу книгу. Одну главу о футболке из «Banana Republic», другую – о Бобе Дилане… в таком вот духе. Правда, сомневаюсь, что эту книгу захотят читать.
Поэтому я решил не вдаваться в лишние пояснения. Ведь это всего лишь очень короткий рассказ. Поэтому просто представьте, как я сел в электричку с Кокубундзи, чтобы купить хлеба в булочной на Мусасикоганэи. Мне двадцать с небольшим, у меня длинные волосы. На мне яркая бейсбольная куртка (до сих пор у меня), купленная в магазине «Backdrop» на Сибуя (интересно, существует ли магазин до сих пор?). Я пока еще не пишу романов. Я женат, и у меня три или четыре кошки. Парламентская демократия во мне вызывает недоверие, и я ни разу не ходил на выборы. Трижды был на фестивале «Вудсток». Электрички центральной линии – кирпичного цвета (правда, что ли?), а за окном – осень. Пусть у страны и огромные долги, пусть «Yomiuri Giants»[16] и одержали победу, все равно осень – красивое время года.
Однако перед турникетом на станции Мусасикоганэи я обнаружил, что потерял свой билет в электричке. Перерыв все, что можно, я так и не смог его найти. Он как будто провалился во временную дыру. Наверное, вы удивитесь, как же можно потерять билет всего за одну остановку. А может, и не удивитесь (я ведь часто теряю билеты). Однако служащий станции Мусасикоганэи совершенно не хотел верить, что я приехал с Кокубундзи.
– Послушайте, господин пассажир, все, кто теряет билеты, говорят, что сели на предыдущей станции. Это просто раздражает, – неприязненно сказал он мне с таким выражением на лице, словно ему на ужин подали тарелку с горкой мелко нарезанной газеты; а я ведь действительно сел на станции Кокубундзи, чтобы съездить за хлебом.
За следующие двадцать лет со мной приключались разные неприятные истории. Бывало так тяжело, что и заснуть не мог. Но я почти все уже забыл. Думаю, и дальше буду забывать. Ведь это ничто по сравнению с тем приятным осенним утром на станции Мусасикоганэи, когда мне не поверили, что я потерял билет, хех.
Лгунишка Николь
Лгунишка Николь жила в районе Дзингумаэ Нитёмэ. Иногда заходила ко мне в гости. Кто ей дал такое прозвище, я не знаю, но все соседи называли ее «лгунишкой Николь». Николь-то Николь, а на самом деле от макушки до пяток она была японкой. Почему ее стали так называть, я не знаю. Как бы там ни было, Лгунишка Николь и правда ловко привирала. Понимая, что она врет, все окружающие попадались на ее обман. Это невероятный талант. У меня бы так не получилось.
В прошлом месяце она зашла ко мне и сказала, что хочет мне открыть свой большой секрет. А затем выпалила с серьезным видом:
– По правде говоря, у меня от рождения три груди.
Я подумал, что это наверняка враки. Ведь передо мной – Лгунишка Николь. Да и я ведь не такой дурак.
– Ого, какой ужас, – парировал я как ни в чем не бывало.
– Я не вру, – сказала Лгунишка Николь и захныкала. – Это правда. У меня три груди. А у всех остальных людей – только по две.
– Это правда, – сказал я. Затем бросил взгляд на ее грудь. Насколько я мог разглядеть через белую блузку, под ней было всего две груди.
– Третья совсем маленькая, – объяснила мне Лгунишка Николь. – Она как раз немного торчит посередине. На ней и сосок есть. Я не вру. Мне так неловко, но вам я готова ее показать. Поэтому дайте мне десять тысяч иен.
С самого начала я понимал, что это ложь, но мне было любопытно, как она выкрутится, сочинив такую смелую историю. Я решил, что десять тысяч того стоят. Пару дней назад мне как раз заплатили гонорар.
– Ладно, если и правда покажешь, дам тебе десять тысяч.
– Мне так неловко. Вы не могли бы выключить свет? – сказала она и покраснела.
Я выключил свет в прихожей. Был уже вечер, темнело, но разглядеть, две у нее там или три груди, наверное, можно. Лгунишка Николь медленно расстегнула пуговицы, а потом быстро распахнула блузку и опять запахнула. Вроде бы между чашечек лифчика мелькнул какой-то бугорок. Но мне показалось – из папье-маше.
– Я не очень рассмотрел. Можно еще раз и помедленнее? А то не заплачу, – недовольно сказал я.
Лгунишка Николь вдруг повалилась на пол и зарыдала в голос.
– А-а-а, значит, и писателям нельзя доверять. Какая же я дура! Открыла свой самый постыдный секрет, а он нарушил обещание. Лжец, лжец. Извращенец. Подонок.
Тут весьма некстати пришел почтовый курьер Ямато Куронэко с посылкой, поэтому пришлось дать ей десять тысяч. Не мог же я допустить, чтоб она и дальше орала у меня под дверью. Но это было папье-маше, точно.
Ярко-красная горчица
Подумав, что самое время размять матери плечи, я вышел на залитую солнцем веранду, но матери там не обнаружил. Лишь в саду смеялась ярко-красная горчица. На веранде валялась только плоская подушка.
– Ха-ха-ха-ха-ха-ха, – в голос смеялась горчица. Такой смех, будто читала слог «ха», написанный в ряд.
Я огляделся, но матери нигде не было видно.
– Мама! – крикнул я громко.
